Было принято решение отвести повстанческие войска с правого берега Дона, привести в порядок, а потом искать место для прорыва навстречу Донской армии.
Условия для прорыва, естественно, усложнялись, так как повстанцам пришлось бы форсировать Дон.
18 (31) мая опять разгорелись бои в низовьях Дона. Преобразованные в 1-й Донской корпус войска Мамонтова (4-я, 13-я и Атаманская конные дивизии и пехота Сутулова) форсировали Дон у хутора Потапова и захватили плацдарм, чтобы затем атаковать Константиновскую. Переправа людей и лошадей велась на баржах, которые тянули 8 верст под прикрытием донской флотилии и пушек Канэ. В Нижне-Курмоярской вспыхнуло восстание.
Части генерала Секретева вели бои в районе Миллерово. Секретев, развивая успех, занял Мальчевскую.
Из состава эксвойск были выделены Саратовские, Симбирские курсы и 13-й кавалерийский полк в качестве заграждения от внезапного удара в спину со стороны Секретева.
На повстанческом фронте продолжалось наступление.
На левом берегу Дона весь день красные вели бой за село Березняги. Участвовавшие в бою Калужские пехотные курсы были впоследствии награждены Почетным Красным Знаменем. В наградном листе говорится: «Утром 31 мая курсы перешли в наступление на недоступное, находящееся в овраге село Березняги, когда и завязался сильный бой с казаками. Калужские курсы находились в первой цепи. Орловские во второй вместе с Елецкими. Благодаря особому мужеству состава калужских курсов, они, несмотря на ураганный огонь неприятеля с крыш жилых построек и из окон домов, все время шли вперед, увлекая за собой сзади идущих товарищей других курсов»[422].
На Хопре 5-я повстанческая дивизия вела бои с Заамурским полком и красными казаками, но без особых результатов. Правда, в хуторе Калинине казаки окружили конную разведку Московского полка и Кумылженскую дружину. Красные прорвались, потеряв убитыми 17 разведчиков, 14 красных казаков и обоих командиров – конной разведки и дружины.
На Дону весь день шла переправа беженцев на левый берег. 1-я дивизия прикрывала эту переправу.
Основные бои развернулись на правом берегу Дона. Эксвойска 8-й армии заняли уже хутора Меркуловский и Ольшанский. Навстречу им, вверх по Дону наступали части 9-й армии, они заняли хутор Нижне-Кривской. Узкая полоска берега, забитая повстанческими обозами и беженцами, неумолимо сжималась с обеих сторон. С юга, из района Каргинская – Кружилинский, рвалась к Дону бригада 33-й дивизии. 1-я повстанческая дивизия Ермакова еле удерживала позиции, отбрасывая кубанцев конными атаками, давая своим «дедам» и домочадцам время переправиться, перегнать через Дон гурты скота.
Во второй половине дня хлынул дождь, дороги развезло, и наступление красных приостановилось.
Повстанческое командование решило воспользоваться этим и беспрепятственно отвести войска на левый берег. В 8 часов вечера был отдан приказ начальнику 1-й дивизии, соблюдая тишину и сохраняя полное спокойствие в частях, под прикрытием разъездов отойти «на уровень 2-й дивизии и бригады».
В полночь 2-я дивизия и бригада начали переправу. 1-я дивизия получила приказ все это время быть в арьергарде, переправу начать в 5 утра 19 мая (1 июня) и закончить за полтора часа. После переправы частям надлежало занять позиции: Отдельной бригаде – станица Букановская – хутор Красноярский включительно; 1-й дивизии – хутор Красноярский – хутор Чигонацкий включительно; 2-й дивизии – хутор Чигонацкий – река Песковатка. В полдень 19 мая (1 июня) начдивам и комбригу быть в штабе у Кудинова[423].
Каждый полк получил рубежи обороны. Так, Мигулинский пеший полк получил приказ в ночь на 20 мая (2 июня) занять позиции по Дону «от Прорвы до Быстряка».
Поздним вечером 31 мая после сильного дождя конные сотни 1-й дивизии во главе с начдивом Ермаковым собрались на бугре возле хутора Ясеновки.
Куда идти?.. Подобные вопросы в дивизии все еще решались на митингах. На приказы Кудинова здесь чихали. Кубанская бригада напирала так, что было ясно – Дон красноармейцев не остановит. Поэтому многие казаки склонялись к мысли воспользоваться темнотой и прорываться на соединение к Секретеву. Но где Секретев, не знал никто, и решено было, согласно приказу, уходить за Дон.
В хуторе Токине распределились, где какая сотня переправляется, и в темноте стали строиться, чтоб идти к Дону. Здесь же была токинская сотня, и когда отряд тронулся к переправам, весь хутор вышел провожать его. В темной безлунной ночи слышались стоны и женский плач. «Отряд молчит, как немой», – вспоминал очевидец.
Арьергардная коньковская сотня Боковского полка переправлялась у хутора Нижний Громок. Хуторской атаман («председатель») приготовил семь лодок и дедов-гребцов. Седла и шинели казаки положили в лодки. Сами с лошадьми переправлялись вплавь. Три коня не пошли в воду, их бросили на берегу. Поплыли… В темноте натолкнулись на обрывистый левый берег и, влекомые течением, проплыли еще сажен 50 вдоль обрыва, ища пологий спуск, где можно выбраться.
На заре вся арьергардная сотня – 280 человек – завершила переправу.
Правый берег Дона был очищен повстанцами.
В ходе отступления с 15 по 18 (28–31) мая казаки только перед фронтом экспедиционных войск 9-й армии потеряли 700 человек.
19 мая (1 июня). Экспедиционные войска, громя запоздавшие обозы беженцев и расстреливая затесавшихся среди них одиночных повстанцев, лавиной захлестнули донской берег напротив станицы Вёшенской.
Позволю себе в качестве отступления рассказ, записанный в хуторе Белогорка.
– Отец у меня был гармонист, песельник. Где гуляют, там он первый! Последнюю копейку спустит. Мы с матерью кобылу запрягаем, едем, подберем его, в сани положим. Мать кричит (плачет. – А.В.), я кричу… А он лежит, на небо смотрит и в гармонь играет. И братья старшие в него были, гармонисты. Мы как на ту сторону отступали…
– А чего вы туда отступали?
– Дак красные ж… Как придут, лошадей забирают. В глаза им пальцами ширяют: не слепая? Там с ними нацмены какие-то… Мы тринадцать дней на той стороне сидели. Прямо в окопах всем семейством. Только мы переправились, вот они – красные! Как зачали по нас через Дон стрелять, листочки молоденькие пулями так и рвут. Как дадут, как дадут с той стороны, так листья кружатся, нам на головы падают… А брат мой сидит в окопе и в гармонь играет – красных дражнит. Играл-играл, а потом говорит мне: “Возьми, Наташа, котелок, сходи в Дон, почерпни воды. Чай пить будем…”»
Вернемся на поле боя. 12 орудий Кубанской бригады были выставлены на «Базковской горе» и прогрохотали, посылая первые снаряды по центру восстания – станице Вёшенской. Повстанческая артиллерия не могла с ней состязаться, хотя с 18 (31) мая среди повстанцев появился известный артиллерист есаул Матасов, прилетевший на самолете по просьбе повстанческого командования.
Кудинов, бежавший вместе со штабом в недосягаемый для артиллерии хутор Черновский, издал приказ, начинавшийся словами: «Пробил час последнего испытания!..» Главнокомандующий уговаривал повстанцев продержаться один-два дня, и обещанная «кадетами» помощь подойдет. «Несите патроны и снаряды», – взывал Кудинов. Приказ заканчивался словами: «Не “приказываю”, а “прошу”».
По приказанию комбрига 33-й Кубанской дивизии красный вёшенский казак Александр Кухтин отправился на переговоры к повстанцам с предложением сдаться. Как сообщало советское командование, на участке 292-го Дербентского полка «казаки просили прекратить стрельбу, обещали договор о сдаче. 2 июня в 11 часов обещали дать ответ». Но ответа не дали. Новая лавина боев надвигалась на Верхний Дон с юга с войсками генерала Секретева.
В распоряжении автора есть магнитофонная запись:
«– А где их батарея была?
– На Хопре идей-то… А опосля пасхи под Вёшки пришли. Уж тепло было. Гляжу – он скачет…
– Кто?
– Да Федот… Прискакал: “Иде наши?” А их и нет никого. Игнат, брат его – он льготник был – в Вёшках. Свекор с работником на полях, и бабка с ними убралась… Нам работника дали… пленного… Потом, как красные пришли, он комиссаром был. Приезжал ко мне… Сватался… Я за него не пошла…
– Погоди… Ну, прискакал Федот…
Прискакал: “Иде наши?” А их и нет никого…
Он говорит: “Может, ты меня уж и не увидишь. Аминь нам. Красные под Вёшками”. Повернулся и поехал. “Мне, – говорит, – успеть надо, пока в бой не пошли”. Мне б закричать, а слез нету – стою и гляжу. Он ведь к красным хотел, и еще с ним ребята были: “Вот они, красные. Мы перейдем, а – хлоп! – они не одолеют… Куда тогда деваться?” Так и не пошли».
Вернемся на поле боя. В этот день генерал Секретев вступил на территорию Верхне-Донского округа, занял хутор Сетраков. Части эксдивизии 8-й армии, получившие уже приказ форсировать Дон у станицы Мигулинской и добить повстанцев на левом берегу, вынуждены были остановить наступление и выделить силы против Секретева.
Но из Сетракова белые ушли в сторону Миллерово без боя. Секретевские разъезды, высланные к Мешковской, обещанного повстанческого фронта там не нашли. Жители сообщили, что через Мешковскую на Каргин прошел отряд Северо-Кавказской Красной Армии, Каргин сжег, и про восстание больше ничего не слышно. Зато большевики ударом от Красновки вновь захватили Миллерово, и эту важную станцию надо было отбивать.
Чтобы исправить ситуацию, командующий Донской армией генерал Сидорин переслал с самолетом повстанцам приказание готовить конную группу для прорыва на хутор Сетраков на соединение с Секретевым. Повстанческая конница (в основном каргинцы и боковцы, оставившие свои станицы) стала стягиваться вверх по левому берегу Дона, чтобы из района станицы Казанской прорываться на хутор Сетраков.
В тот же день, 1 июня, откликнулся наконец взявший на себя руководство подавлением восстания Троцкий. «Москва, Склянскому, Ленину. 1 июня, Кантемировка. Для мероприятий требуется время, которое в степи, превращенной в море грязи, в которой я плавал четверо суток, измеряется не часами, а днями. Ныне непосредственная ликвидация прорыва возложена на начдива 33 с подчинением его командованию эксвойск. В распоряжении начдива 33 имеется: первая бригада его дивизии, Самарские, Симбирские, Саратовские курсы, местные батальоны, коммунистические роты.