Ближе к выздоровлению в воображении нашего героя стали рисоваться картины счастливой жизни: «Можно снять квартиру, – рассуждал он, – жить своей семьей, а не посреди огромного стада». И уже представлял он, как по вечерам гуляет с Амалькой, как вертит ее на какой-нибудь карусели, как дочь катается на велосипеде вдоль огромного и незнакомого ему проспекта, лепит что-то в песочнице, а Валерия создает в их общем доме уют.
9
Прошло три месяца. Хозяйка квартиры, которую супруги сняли в одном из маленьких и чистых городков Подмосковья, неожиданно подняла цену (наслушалась от одной из своих подружек-риелторов, что продешевилась), но сообщила она об этом не за месяц, как было прописано в договоре, а за несколько дней до назначенного срока оплаты.
«По мнению москвичей, – угрюмо рассуждал Виктор, – деньги у них тут на деревьях растут. И не подумала даже, куда мы денемся за неделю со всеми вещами и с ребенком. А переезд?! Для нее пять тысяч (именно настолько подняла хозяйка оплату) – это, может быть, один раз в магазин сходить. А для нас?! Жить целую неделю!»
Впрочем, супруги уже и сами подумывали от нее съехать. Работая и ночью и днем, занимаясь и хозяйством, и дочерью, они вымотались и считали, что дальше так жить невозможно. Надо, по крайней мере, подождать, когда Амалия пойдет в детский сад или кто-то из них укрепится на хорошо оплачиваемой работе, потому что, как ни пытались они планировать свой бюджет, почему-то крéдит всегда обгонял дебет. И чаще всего делал он это в самое неудачное время. Починка телефона, лекарства для дочери, покупка новой обуви, взамен не подлежащей восстановлению старой – разве отложишь такое до следующей зарплаты?
Прогуляться вечером с дочкой Виктору удалось лишь раза четыре. Приходилось писать дипломные и курсовые (их они набрали с Лерой для подработки). Полтора-два часа по утрам до основного места работы и столько же, чтобы вернуться обратно, давали о себе знать. В тот момент, когда, казалось бы, все дела уже были сделаны, ни на что, кроме того, как лечь и уснуть, не было сил.
Когда супруги переезжали, Виктору казалось, что все это время пути (пять станций метро, сорок минут электрички и две остановки на маршрутке или пятнадцать минут пешком до желанного дома) он и сможет тратить на подработки. Но на практике получилось не так. Иногда в вагоне невозможно было не то что сесть, но и встать так, чтобы и спереди, и сзади тебя не подпирали другие, а если и удавалось вдруг проскочить до толкучки, то время в метро пролетало слишком быстро, а в электричке рядом обязательно оказывалась или шумная компания, или две точащих лясы дамы, не утихавших ни на минуту. Выявилась и еще одна специфическая черта подмосковных поездок: в те часы, когда в электричках освобождался проход, они мгновенно превращались в магазин на колесах. Через каждые пять минут двери открывались, и в них показывались то продавцы каких-нибудь носков или стелек, то мороженого и детских игрушек, то собиратели на восстановление храма, то очень милые, но слишком громкие музыканты. Через пару недель и десяток попыток что-либо под этот балаган делать Виктор окончательно махнул на свою затею рукой.
А что уж говорить про сосновую рощу, которая так маняще заглядывала к ним в окна! Супруги планировали проводить в ней каждые выходные, кататься на лыжах (заехали они еще в марте), а как потеплеет, бродить по тропинкам, дышать свежим воздухом, слушать птиц, устраивать пикники… Но погулять по ней удалось лишь раз, когда они, спустя два месяца после переезда, праздновали с друзьями свое новоселье. Были традиционные майские выходные, и несколько старых приятелей с удовольствием приехали к ним поесть шашлыки на природе и хотя бы немного, но отдохнуть от шумной столичной жизни.
Надо сказать, за это время супруги ни разу не возвращались к истории, которая произошла до отправки нашего героя в больницу. Как Виктор догадывался, физрук оставался смотреть за Амалией, пока жена приносила ему передачки, решала хозяйственные дела. После его возвращения Евгений Евграфович несколько раз заходил к ним в гости, но был очень холоден и, казалось, сам держал дистанцию, подчеркивая, что он много старше, а значит, какой же он им приятель?! Не изменилось его отношение только к Амалии. Всегда, осторожно подняв девочку на руки, он будто тут же придумывал какую-нибудь игру или движение, которые мигом ее увлекали. Физрук теперь спрашивал разрешения, можно ли вынести ребенка в коридор, осторожно закрывал за собой дверь, впервые за долгое время снова начал стучаться. Надежда Степановна точно сияла улыбкой – потому что чувствовала теперь себя в комнате супругов уверенней, чем коллега. Она тоже стала стучаться, но лишь оттого, что не могла позволить себе выглядеть невоспитаннее, чем физрук.
Перед отъездом Валерия попросила обоих соседей помочь уложить вещи Амалии, а заодно и сообщила о переезде. Виктор догадался, что никакой помощи и не требовалось, но, чтобы они не чувствовали себя, точно заброшенные дети, его жена придумала для них дело, и оба преподавателя взялись за него так, будто аккуратное складывание в стопочки ползунков, рубашек, погремушек, пеленок было необычайно сложной задачей.
Лишь изредка героя нашего беспокоила мысль, что жена больше не любит его. И даже не потому, что она оставалась холодна с ним в постели или ее лицо по-прежнему не выражало искренней радости, когда он возвращался домой, а скорее потому, что она перестала с ним делиться своими мыслями, переживаниями, мечтами.
Валерии же казалось, что чувств в ней почти не осталось. Нередко она вспоминала свое одиночество в первые месяцы материнства, думала, что, может быть, в это время и выцвела ее душа. Как лепестки ромашки, опали все ее светлые ощущения во время первого ветра, а нового цветка на их месте так и не вышло. Порой она и вправду скучала по Евгению Евграфовичу. Но это была не любовь женщины к мужчине: ей не хватало заботы, внимания, самоощущения маленькой девочки, за которую постоянно пытаются что-то решить.
Несмотря на все это, оба наших героя стремились починить свой семейный союз. Теперь Виктор даже делал комплименты жене, что не наблюдалось за ним после свадьбы, на 8 Марта приготовил праздничный ужин, а Валерия иногда вела себя так, будто муж – тоже ее ребенок: поправляла на нем ворот рубашки, проверяла, не забыл ли поставить на зарядку телефон, не промокла ли его обувь. Однако оба они признавались себе, что их семья, точно Земля в древности, держится на трех огромных китах: первый – ребенок, второй – такая загруженность, что при ней невозможно было всерьез думать о жизни, третий и, может быть, самый важный – отсутствие перспективы. Ни у него, ни у нее не было даже на отдаленном горизонте того, что могло бы сделать их жизнь по раздельности лучше. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она» – кажется, так говорил об этой ситуации Пушкин.
Покидая поначалу столь уютную и ставшую столь негостеприимной квартиру, супруги не испытывали ничего, кроме досады.
Показавшаяся в первую встречу порядочной и интеллигентной хозяйка буквально вцепилась в них из-за отодранного клочка обоев у двери в прихожей и заломила цену за износ, а когда Виктор спросил: «Почему так дорого?», объяснила: «В магазине таких обоев уже нет, а значит, и всю прихожую придется обклеивать снова».
Наступало лето. И Лера решила провести его у родителей, готовясь к аспирантуре. Виктор остался в Москве, поселившись в опустевшей на летние месяцы квартире друга, того самого Валерия, который приютил его когда-то в общаге, а теперь уехал на стажировку в неведомый для Виктора Амстердам. Поселился с очередным решением – искать достойную и хорошо оплачиваемую работу.
Поначалу все двигалось у нашего героя прекрасно. Остатки подработок кипели. Курсовые и дипломные студентов писались быстрее, чем это можно было предположить. В институте все проблемы закрывались на раз. Лекции читались легко и афористично. На какое-то время ему даже показалось, что он вернулся лет на десять своей жизни назад. Так пленительно действовали на него тишина, возможность посидеть дома одному, включить любимую музыку, посмотреть любимые фильмы… И музыка, и фильмы служили для него фоном, но успокаивающим, приятным. По ночам он раскрывал окно, что очень не любила делать Валерия, и наслаждался шумом города и запахами летнего ветра. Под окнами гремело Хорошевское шоссе, но, так как квартира находилась на пятнадцатом этаже, грохот превратился всего лишь в нескончаемый гул несущейся без продыха жизни.
За первые выходные Виктор успел побывать сразу на двух дачах. В субботу – на той самой, неподалеку от которой зимой окунался в прорубь. С нее он вернулся домой, едва успев до закрытия переходов в метро и немного навеселе; так что все вокруг ему казалось волшебным. Вторая поездка оказалась немножко странной. Девушка с длинными рыжими волосами, которая раньше работала в ректорате, а теперь секретарем какой-то из кафедр, попросила его привезти ей на дачу две сумки с книгами и ноутбук. Виктор был удивлен, что обратилась она к нему, а не к какому-нибудь более близкому человеку, и что живет она не с ректором, как он догадывался, а всего лишь с родителями и младшей сестрой. Дико было входить на эту дачу ему, мужчине, к одинокой девушке, которая раньше лишь пару раз приглашала его пить чай и с радостью сплетничала с ним об общих знакомых. Виктор хорошо помнил, что в том числе и благодаря ей он почти уже лет десять назад обзавелся в институте работой. С тех пор рост девушки не сделался ниже, а вот копна рыжих волос заметно уменьшилась, и были они теперь собраны в острый пучок на самом затылке. Однако изысканно утонченные руки, шея, черты лица, розоватая, как у новорожденного ребенка, кожа делали ее по-прежнему привлекательной и даже красивой.
Она представила Виктора своим родителям как одного из немногих коллег, оставшихся летом в Москве. Похвасталась, что Виктор женат, что недавно даже умудрился стать настоящим отцом семейства, а потом прогуливалась с ним по широкому лесу, по тропинкам, усеянным хвоей и лучами закатного солнца. Когда они вышли к речке, вдоль которой слышно было, как трещат кузнечики и прыгают с места на место лягушки, всего лишь на несколько мгновений наш герой ощутил, что у них свидание, что она таким образом пытается ему понравиться и поймать его в свои искусно расставленные сети. Но девушка на прощание лишь ласково погладила его руку и, не глядя в глаза, почти побежала от остановки к тропинке, ведущей к садовому товариществу, в котором у ее родителей была дача.