«Может, заболел?.. – предполагала ее однокурсница. – Или у него есть жена, и она наконец-то решила вставить мужу мозги на место!»
Но Ирина не верила. Ей казалось, что А. М. просто потерял к ней интерес, и поэтому с каждым днем влюблялась в него все больше.
Ирине уже ничего не хотелось делать. Она ни с кем не общалась, перестала смотреть на себя в зеркало, рано ложилась спать.
На дворе стояли летние экзамены, но они интересовали Ирину точно так же, как необходимость чистить зубы по утрам, а по ночам выключать свет.
Наконец, она не выдержала и написала:
– Почему вы игнорируете меня? Я сделала что-то не так?.. Вы совсем обо мне забыли?..
– Нет-нет!.. Что вы?.. – тут же отозвался А. М. – Просто после очень сильного контрапункта всегда должно наступить мгновение тишины. Если бы в отношениях была постоянная кульминация, то нам самим стало бы очень скучно!
– Так вы хотите сказать, что вы мне не пишете нарочно?
– Почему бы и нет?! – отозвался А. М.
– Но это совершенно непохоже на вас! Вы серьезный, вы взрослый! Так могут играть только еще неопытные мальчишки!
– А кто вам сказал, что мужчина когда-то становится взрослым? – перешел в нападение А. М. – Я уверяю вас: почти каждый из проходящих мимо вас на улице мужчин чувствует себя тем самым мальчишкой.
– Но это коварство! Это подлость! – не унималась Ирина.
– Нет, моя дорогая. Просто вам кажется, что любовь должна падать на вас с небес. А дальше с ней все должно происходить так, как вам мечталось или даже еще лучше. Но на деле все выглядит иначе! Она как зажженная спичка! Если эта спичка упадет в пруд, то не вспыхнет пламя; если в костер не подкидывать поленья, так он потухнет.
– Мне было плохо без вас! – написала в ответ Ирина. – Я плакала по ночам!
– Но девушкам в вашем возрасте бывает полезно поплакать! В слезах, как вам это ни покажется странным, и вырастают, Ириночка, самые настоящие чувства.
– Когда я вас в следующий раз увижу, я вас побью!..
И уже через несколько часов они шли мимо пасмурного Достоевского, охраняющего стены Библиотеки им. Ленина, мимо кремлевских башен, где А. М. показывал ей остатки старинной кладки, наводил красок в таинственное исчезновение из гроба Александра I, рассказывал несколько похабных исторических анекдотов о Меншикове и о Петре I. Когда же, сделав крюк через Петровку и Камергерский переулок, проходили МХАТ, Ирина сказала:
– За сезон я еще не видела здесь ни одного спектакля, на который бы мне хотелось хотя бы раз, но вернуться.
– А я вообще не хожу в театр, – заявил А. М. – Пять лет в нем не был, – и помолчав, добавил: – Я не сторонник массового поглощения искусства! Это как пить дорогое вино за общим столом, где кто-то матерится, кто-то кашляет, кто-то погряз в своем любимом смартфоне.
На эту тираду Ирина не нашлась что ответить. И вдруг стало ясно, что больше не надо ни о чем говорить. Она взяла его за руку, и вместе они понеслись в сторону Страстного бульвара. Вначале А. М. упирался, почувствовав свою неловкость, но быстро подчинился Ирининой прыти. Редкие прохожие оглядывались на них, а несколько машин издали даже пару приветствующих сигналов! Они были своеобразной парой! А. М. – с кучерявой, но уже седеющей головой, в помятом сером пиджаке и немного стоптанных, но классических ботинках, с большой коричневой сумкой, бившейся о его левый бок. Ирина же на этот раз полностью соответствовала образу блоковской Незнакомки: была в черном шелковом платье с широким вырезом на груди, в черных туфельках на позолоченных шпильках, в черной же, привязанной к подбородку шляпе. Во время бега ее приходилось придерживать рукой. На пальцах Ирины были многочисленные кольца, а на запястьях – браслеты. При беге они бренчали, а тонкие каблучки то и дело пытались зацепиться за бордюр или неровный асфальт.
– Зачем вы так вырядились? – недовольно бурчал А. М. – Мы же с вами гулять, а не в бордель! – Но Ирина не чувствовала обиды.
Добежав до многочисленных лавочек у памятника Пушкину, они буквально плюхнулись на одну из них, и оба весело рассмеялись.
Алексей Михайлович уже казался Ирине самым умным и красивым мужчиной на свете. Она уже даже представить не могла, как можно было заинтересоваться кем-то другим, а уж тем более Эльдаром Рудольфовичем, у которого и души-то, кажется, не существует. Ей казалось, что даже институт был послан ей свыше лишь для того, чтобы она смогла встретить Алексей Михайловича.
Они просто сидели рядом, долго смотрели на ночные улицы, на горящие окна домов, проезжающие мимо машины и молчали.
Ирина думала: «Как же это прекрасно: сидеть вдвоем и ни о чем не говорить. И даже не говоря, слышать друг друга».
3
На дворе стоял июнь. Теперь они уже почти не переписывались, а каждый вечер встречались то на бульварах, то в Коломенском, то в Царицынском парке.
Однажды Алексей Михайлович пригласил ее даже съездить в Архангельское на выходные, а потом, может быть, и в Коломну.
Почти каждую их поездку или поход он, уже не смущаясь того, что обладает достойной памятью и чрезвычайно начитан, с удовольствием рассказывал ей о той или другой ветви российского дворянства, о разностях православного и католического вероисповедания, об особенностях кирпичной кладки, по которой можно узнать, к тому или к другому веку принадлежит историческая ценность.
На этих прогулках Ирина предпочитала молчать. Самое большое удовольствие она испытывала вовсе не от знаний, которые теперь доставались ей, можно сказать, из первых уст, а от тембра его голоса и от своей сжатой в его ладони руки. С подружками их встречи уже не обсуждала, и лишь когда перед экзаменом А. М. выслал ей конспект своих лекций, поделилась конспектом со всеми.
Но вдруг в разгар июня он написал:
– Простите меня, моя восхитительная Незнакомка. Я чуть приболел. Придется нам отменить наши встречи.
– Но может быть, вам нужна моя помощь или вам нужно привезти лекарства? – была немного раздосадована Ирина.
– Не надо, не вафельный!.. – после этой фразы А. М. поставил несколько смайликов в виде улыбки. – Прошу вас, занимайтесь собой!
Ирина была настолько удивлена, что даже и не знала, как правильно поступить. Лекций уже не было, поэтому встретить А. М. в институте было почти возможно. Зато каждый вечер во дворе показывался Эльдар Рудольфович, ведя умные беседы то с одной, то с другой из своих студенток, чем необычайно раздражал Ирину. «Неужели же они могут любить только мускулы, вовсе не думая о содержании сердца!»
Писем от А. М. не приходило. Мало того, он не просматривал и ее письма, отправленные уже более недели назад.
Ирина даже начала думать, что, наверное, он выздоровел и уехал к своим родственникам, как и хотел, или решил прекратить их отношения так, молча.
Но уже в самом начале июля, машинально нажав клавишу на компьютере подруги (переписка со времен марта происходила с него и так и не перешла на компьютер Ирины), она вдруг увидела, что пришло от него письмо, и резким движением кликнула по нему мышью.
Перед глазами ее понеслось:
«Ирина! Дорогая моя и милая! Знакомая моя Незнакомка. Я вынужден был вам солгать. Скорей узнайте же, что я – трус, а не ваш Пламенный рыцарь. И, поверьте мне, я снова чувствую себя, как непутевый мальчишка.
Заболел не я – а мой ребенок. Ему только что исполнилось 50. Уже четверть века живем мы с ним вместе, как и все в этом мире, то расходясь, то снова находя точки взаимных интересов. Но несколько недель назад он сломал ногу, сломал очень неудачно и теперь попал в больницу. И когда он, а вернее, она попала в больницу, я вдруг понял, что все эти месяцы не замечал ее, не замечал, что ей больно.
Теперь больно мне. Я не должен был с вами встречаться. Удачных вам каникул. Вы молоды и прекрасны! У вас все будет хорошо! Берегите себя!»
Ирина с удивлением смотрела на это письмо. Она могла ожидать чего угодно, но даже представить себе не могла такой простоты и такой легкости развития событий. За все время их общения А. М. ни разу не обмолвился о своей жене. Мало того, рассказывал о своем доме, о детях, докладывал по вечерам, что ложится спать, но ни одного слова о том, что рядом с ним есть она – его постоянная на протяжении тридцати лет половинка…
Ирине не было ни обидно, ни больно. И не было все равно. Ей вдруг стало жалко эту женщину, которая, как она поняла, все это время молчала. Может быть, она уже и не испытывала интереса к своему мужу. Ей казалось, что он – то же самое, что тапочки, одеяло, чайник на кухне, машина, которая везет ее дочь в школу… Ему казалось, что она не что иное, как салфетка, чемодан, который ему приходится носить, лекции, которые ему приходится читать, дети, которых ему приходится провожать в школу… И вдруг они друг друга заметили. Благодаря этой истории, они снова смогли открыть друг на друга глаза.
4
Был первый день сентября. Алексей Михайлович в дотошно выглаженном костюме, с новеньким чемоданом и с зачесанными назад волосами вошел во двор института. Повсюду кучками толпились студенты (они улыбались, здоровались, смеялись). Но для него этот двор был пуст. Он стал для него куда более пустым, чем если бы он не встретил в нем ни одного человека.
Алексей Михайлович зашел в институт. Блеклые зеленые стены отныне раздражали его. Вдруг стал заметен запах туалета в центральном холле, а радушная глупость на лицах некоторых студенток не казалась само собой разумеющейся, а раздражала. И бронзовая фигура Ключевского, стоявшая в одном из длинных коридоров, вызывала не благоговение, а ощущение настоящей скуки и нафталина.
Ирины не было. Он это не почувствовал, не заметил – он знал… И все то пространство, которое было раньше полно жизни, пестрящей лицами, событиями, словами, стало теперь казенным.
Впервые лекцию Алексей Михайлович читал четко, не отходя от темы. На последней паре, как и в прошлом году, появился Иринин курс. Ее подружка сидела одна и тупым взглядом осматривала его лицо.