– Марина, – неуверенно произнес рядом с ней чей-то голос.
Дрожь не сходила, но женщина нашла в себе силы, чтоб обернуться. С недоумением взглянула она на помятого, одетого в такой же помятый, но классический серый костюм мужчину. Лишь часть лица незнакомца была освещена фонарем.
Марина не заметила его, когда подходила к стенду, не слышала, как он появился, а между тем мужчина внимательно вглядывался в ее лицо.
– Узнала?
Он смотрел ей прямо в глаза, и от его взгляда на женщину молниеносно нахлынуло все, что было связано с ним в ее жизни. По телу ее снова прошелся озноб, но теперь у этого озноба была другая причина.
– Марина, это я, Влад, – он взял ее за руки. Ладони у него были мягкие, теплые и точно говорили: «Не бойся!»
– Здравствуй, Володенька, – неуверенно проговорила она.
– Так каким же чудом ты у нас оказалась?
Он отпустил ее руки и только внимательно смотрел ей в глаза, а Марине хотелось, чтобы он взял их снова. «Эта его непонятная привычка здороваться за две руки сразу, – рассуждала она. – И тогда он так делал. Точно и не было в его жизни этих двадцати с лишком лет. Даже повадки остались те же».
– Приехала на парочку дней, – помедлив, сказала Марина. – Но никак не ожидала тебя здесь увидеть.
Взгляд ее, теперь уже от желания хоть куда-нибудь деться, уставился в портретную доску. Она чувствовала, как то ли от смущения, а то ли от присутствия его рядом, краской наливаются ее уши и щеки. Внизу стенда Марина увидела фамилию Володи и улыбнулась:
– Я смотрю, ты знаменитостью стал?
Он улыбнулся в ответ. В улыбке его промелькнуло что-то виноватое и обреченное:
– Я вот так и живу здесь, работаю все в том же месте. Вспоминаю, как мы с тобой тут гуляли.
– Странно. А мне так казалось, что ты и тогда уже об этом забыл, – немного оправившись от смущения, заявила она.
– Посидим? – спросил Володя и указал на стоящую рядом с ними скамейку. – Ты не слишком торопишься? Расскажи хоть мне, как ты?
От звука его голоса Марине вдруг захотелось плакать. Слишком много было в нем искреннего человеческого тепла, нежности и заботы. Он интересовался ею не потому, что она его жена, сотрудница, родственница или нужна ему для какого-то дела, а просто потому, что она есть она и представляет для него самой ей непонятную ценность.
– Ты замужем? – спокойно, точно старого друга, спросил он.
– Да, замужем, – неуверенно ответила женщина и даже сама поразилась неуверенности ответа.
– А от меня вот жена ушла. Не выдержала постоянной моей занятости на работе. Жаловалась, что мало внимания ей уделяю. Вот теперь с работой своей и живу, – посетовал Влад. – И ты знаешь, я рисовать начал, как брат.
– А как дела у твоего брата? – с трудом, но она вспомнила, что действительно знала когда-то, что у него есть брат, который был, кажется, на пару лет его младше, вспомнила, что когда-то приходила к ним домой, в их общую комнату, но так этого брата никогда и не видела, потому что Володя очень не хотел по какой-то причине их встречи. Почему?.. И теперь ей было мало понятно, но тогда она испытывала за это обиду.
– Брат погиб. Ты разве не слышала? – помедлив, сказал Володя.
– Нет, не слышала. Меня, наверное, уже и не было в городе.
Марина хотела спросить: «Почему?», – но не решилась. Вдруг для него это окажется слишком тяжелой темой.
– А что ты рисуешь? – вместо этого спросила она.
– А не поверишь, – усмехнулся Володя, – монастыри, иконы… Как брат.
«И раньше был верующим», – подумала про себя Марина, вспомнив иконку Богоматери, которая всегда у него, тогда еще студента четвертого курса, лежала в сумке.
– Когда уезжаешь? – спросил он.
– Завтра.
– Хочешь, прогуляемся? Я приглашаю тебя пройтись по этому нашему старинному заросшему парку. Помнишь, как мы часто гуляли по нему раньше?
Ей хотелось ответить строчкой Роберта Рождественского: «Помню… Только не знаю – зачем…», – но она промолчала. Марина помнила, как очень часто на этих прогулках они ссорились, как он постоянно жалел на них время, а, доведя ее до дома, он говорил, что слишком устал, что не может к ней подняться, и вместо желанного поцелуя всего лишь крепко пожимал протянутые ему руки. Но теперь ей было хорошо и от этого его пожатия рук.
– Ты же не любил все наши прогулки, – наконец неуверенно сказала она.
– Это я только притворялся, – заметил он, и лицо его засветилось улыбкой. – Тогда не любил, а теперь почти каждые выходные я здесь хожу. Нашу молодость, так сказать, вспоминаю. Счастливое было время. Очень счастливые дни.
«Всегда умел найти правильные слова», – про себя улыбнулась Марина, но было другое, что привлекало ее намного больше, чем приятные фразы, и чем ей хотелось теперь насладиться, не теряя даже мгновения от этого забытого чувства. Он смотрел на нее, точно на нежный цветок, который с любопытством разглядывают, но боятся неосторожно затронуть, он смотрел на нее, как на человека для него очень понятного и родного. И оттого она не чувствовала себя ни вещью, ни желанной добычей, как было это с другими мужчинами или коллегами по работе.
Будто лет двадцать с лишним назад она взяла Володю под руку, и, погрузившись в молчание, они отправились бродить по освещенным редкими фонарями аллеям.
Только сейчас Марина заметила, что пока они разговаривали, прошел грибной дождь, и повсюду разносится чарующий запах листвы, коры, листьев. «Как хорошо было бы больше не возвращаться туда», – подумала она о том, что ждет ее дома.
Неожиданно для себя самой Марина спросила:
– А ты был счастлив?
– Да… С тобой.
Ответ оказался настолько льстивым и, казалось бы, несвойственным ее старомодному другу, что она даже язвительно улыбнулась, отпрянула и переспросила:
– Со мной?
Вспоминались их многочисленные ссоры и равнодушие, которое, как ей тогда казалось, он к ней питал.
– Возможно, это и не с тобой связано, – простосердечно признался Володя. – Понимаешь, тогда была молодость. Молодость всегда вспоминается как что-то прекрасное. Вот и я вспоминаю наши прогулки как что-то прекрасное. Молодость – это то время, когда человеку кажется, что у него за окном, впереди, огромный волшебный лес. И всегда приятно такое ощущение вспомнить.
Марине же вспомнился один из вечеров их выяснения отношений. Володя говорил ей тогда: «Понимаешь, пройдет полгода, и все плохое забудется. Останется только хорошее. Так устроена память». Но оказалось, что так устроена лишь его память, потому что героиня наша помнила все.
Она посильнее запахнула плащ, и Володя спросил:
– Ты замерзла? Тебе пора идти? Я могу проводить тебя до дома, хочешь, возьми мой пиджак. Надеюсь, твой муж не будет ругать.
– Нет, не надо, – ответила она, не слишком переживая за то, кто и что ей скажет. Ей не хотелось, чтобы эта их волшебная и мимолетная встреча вдруг перемешалась со всем тем бесчувственным и обыкновенным, в чем жила она постоянно. Марина смотрела на него и больше не видела ни помятого лица, ни старомодного костюма. Она видела его таким, каким оставила лет двадцать с лишним назад.
На прощанье Владимир поцеловал ее в щеку, а потом не выдержал и обнял. Она тоже обняла его, по-сестрински, нежно, и не оглядываясь, отправилась к дому.
Маринин муж уже спал. От него снова пахло коньяком. Он снова храпел. Ее появление и даже включенный свет не побудили его проснуться. Она подошла к распахнутому окну. Ей показалось, будто во дворе стоит и смотрит на нее Володя. На улице было уже темно, и Марина узнала его лишь по какой-то еле уловимой особенности фигуры или даже настроению позы. Так родители всегда узнают среди многих детей своих, а владельцы животных – своих питомцев. «Но может быть, это не он, а дерево, которое притворяется человеком?» – пошутила над собой она. Фигура покачнулась, и, выйдя из света фонаря, растворилась во мраке.
Обратно
Новый день проходил в разговорах о вкусной еде, в поездке на кладбище и к родственникам, в походах по магазинам. Как всегда в нескольких предложениях и абзацах обсуждали погоду.
Вечером Марина и ее муж сели в СВ. Отец крепко обнял ее на дорогу. Мужчины радостно пожали друг другу руки и с чувством выполненного долга расстались. Поезд отъехал.
Муж нашей героини, закидывая наверх их скромные по величине сумки, сказал:
– Наконец-то. Всего только ночь и дома. Я фильм посмотрю. Ты не против?
– Нет, – ответила она, – я не против.
– Здесь советский показывают, хочешь со мной? Кажется, Эльдар Рязанов.
Женщина улыбнулась:
– Не знаю. Но мне точно не будет мешать. – И, укрывшись покрывалом, сделала вид, что смотрит в экран. На душе у нее было радостно и спокойно.
«Какая глупая и какая странная встреча!» – рассуждала она, вспоминая Володино лицо и так знакомую ей уже с четверть века улыбку. Представляла его голос, прикосновение рук и думала о том, как было бы прекрасно идти с ним так и идти, все дальше и дальше. И больше никаких московских подруг, никакой суеты на работе, сплетен, обсуждений колготок, туши, помады… Господи, как все это она ненавидела! Эти рассказы о том, какой ребенок куда пошел, кто на какую дачу ездил на выходных. Она не любила дач и не очень любила детей, с которыми нужно постоянно нянчиться и решать, что им в этой жизни делать. Не любила обсуждение косметики, не любила болтать о чужих прическах, мужьях, собаках, поездках на море. Слишком посторонней ощущала она себя во всей этой жизненной круговерти. А с Володей и не надо было ни о чем таком говорить. С ним все было иначе.
Вспоминала она и своего дружка из студенческих лет, который утверждал: «Твой человек – это не тот, с которым интересно разговаривать, а тот, с которым приятно молчать». «Да, – рассуждала Марина, – приятно молчать, приятно оттого, что он рядом».
Поезд постепенно набирал ход, и стук колес становился все жестче и жестче. За окошком тянулась чернеющая полоса леса, а ее муж увлеченно погрузился в просмотр какого-то боевика, на который переключился сразу же, как решил, что она спит. Фильм Эльдара Рязанова оказался для него слишком пресным.