5
«Почему это случилось со мной? Почему?» – вновь и вновь задавалась она одним и тем же вопросом. Тяжелые черные тени расходились по сероватой стене. Наша героиня знала на ней каждую черточку, каждый кружочек, потому что часами разглядывала ее, когда была не в силах уснуть. Вот уже несколько недель, как ее тело точно ломали, пытаясь его переделать, ломали где-то там, изнутри, а тело не поддавалось, слишком устало оно и от лишнего веса, и от жизни. На уже месяцами незаправляемой кровати (зачем?) Арину то куда-то несло по неведомому ей океану, то одолевали разные страхи; то ей казалось, что Эльдар ворвется к ней и будет ее бить за то, что не добил тогда, или из желания отомстить, что его уволили с работы после того, как она рассказала владелице журнала все, что между ними случилось; то вдруг ей казалось, что ребенок, которого она носит под сердцем, родится мертвым, то вдруг на нее нападала такая слабость, что она была уверена, что вскоре умрет сама.
Мысли о смерти не пугали, а успокаивали ее, отвлекая от куда более насущных вопросов: «Как прокормить троих детей и себя без практичной профессии, без чьей-либо поддержки и без работы?», «Куда девать старших и что им говорить, когда она поедет в роддом?», «Как объяснять родственникам и друзьям (не будешь же всю жизнь ни с кем не общаться?), что с ней случилось?», а главное – «Как снова найти в себе силы, чтоб не влачить свое унылое существование, а захотеть жить?»
Не успев на все это ответить, Арина опять погрузилась в болезненную дремоту. Ей показалось, что кровать под ней летит по огромному коридору все быстрее, быстрее, а потом, точно и нет под ней никакой Земли, выходит в открытый космос. Холодно, страшно… И только бешеное, без остановки, движение не дает Арине замерзнуть: «Я должна двигаться, чтоб не заледенеть, постоянно что-нибудь делать, чтоб не превратиться в кубышку», – рассуждала она, блуждая между явью и сном.
Рядом с ее дверью послышались приглушенные голоса собирающихся в школу детей. Они уже несколько месяцев сами заводили будильник, сами доделывали уроки с утра, которые вечером не успели, уже несколько недель ходили на цыпочках у ее двери, а если ненароком и заглядывали, то говорили так, чтобы не помешать.
Вот и сейчас осторожно открылась дверь, и в ее проеме высветилось лицо восьмилетней Арининой дочки, Даши:
– Мама, ты спишь? – шепотом спросила она.
Лицо Арины озарилось мягкой и счастливой улыбкой:
– Нет, не сплю. Позавтракали уже?
– Мы хотим завтракать с тобой, – осторожно, но настойчиво сказала Даша.
– Помогите накрыть на стол. Через несколько минут к вам выйду.
Дверь за дочкой захлопнулась, и Арина неуклюже встала с кровати, надела свой объемный халат, под которым еще пару месяцев назад ее живот был почти незаметен, а теперь… Но дети о животе и не спрашивали, не спрашивали о животе и соседи, а только направляли в ее сторону любопытные взгляды.
Сидя рядом с ними и наблюдая, как оба они, тихие и повзрослевшие, наливают себе чай, кладут колбасу и намазывают масло на бутерброды, Арина вспоминала, как осенью, когда ей было еще легко спускаться и подниматься на их пятый этаж без лифта, они любили гулять втроем по соседнему парку, наслаждаясь его пустынностью и красотой. И пускай экономить приходилось порой даже на хлебе, они позволили себе три ярких зонтика: желтый, красный и синий. И когда начинался вдруг дождь, они сводили эти зонтики над своими головами, и получался разноцветный шатер, разноцветное небо.
– Представьте, мы здесь короли. Листва, деревья, дождь, облака – все наше. А это (слышите?) тысячи маленьких шагов наших друзей, спереди, сзади, справа, слева. Мне всегда нравился дождь, с самого детства.
Сыну Арины, Ванечке, было на тот момент только семь, и он с удовольствием шлепал и прыгал по лужам, отчего вокруг него разлетались серебристые брызги. Дочка, бывшая на полтора года старше, спокойно шла рядом и, внимательно слушая мать, посматривала на брата.
– Никогда не бей девочек, слышишь, и женщин не бей, – встревоженно говорила Арина своему сыну, когда он внезапно и играючи, стремясь обратить на себя внимание, толкал в бок то одну, то другую. – Знай, твою маму били! И ей было очень и очень больно!
– Мам, но Ваня же шутит! – вступалась за брата Даша.
– Пусть даже играючи! Ваня, ты должен пообещать мне, что ты не будешь бить женщин. Бить девочек, женщин нельзя!
После двух или трех таких разговоров Ваня уже не шлепал и не прыгал по лужам, а ходил рядом уверенно и спокойно. Только вечером находила на него порой какая-то дурь. Он исподволь любил подойти к матери и уткнуться ей в бок, шмыгая носом.
– Как маленький, – смеялась она, – как котенок.
– А я и есть маленький, – отвечал он и притворялся, что хнычет.
– Когда хочется плакать – надо же плакать! – говорила она. – Давай вместе будем плакать! – и оба они смеялись.
Погрузившись в воспоминания, Арина и не заметила, как дети ушли. Не торопясь, она вымыла за ними посуду и снова легла на кровать, плывущую под ней, точно море.
6
Прошло уже несколько месяцев, как Арина не звонила родителям, как почти все коллеги и подруги были поставлены в ее телефоне на блокировку. Ей не хотелось рассказывать им о своей судьбе, объяснять, убеждать, оправдываться, так, будто она совершила преступление и собирается рожать ребенка без спроса. Только Варвара и ее муж оставались еще с Ариной на связи. Они забирали ее избитую из той страшной квартиры, где ей каждое мгновение казалось, что он вернется и будет бить ее снова. Они помогли встретить на вокзале ее детей, устраивали их в школу, но муж сестры хотел снять с себя ответственность и убеждал ее в том, что надо хотя бы попробовать поговорить и помириться с отцом своего еще не родившегося ребенка:
– Ну и что, что побил? Не сдержался, переживал. Порой с мужчинами такое бывает. Может, в чем-то и ты неправа была. Мы же до конца не знаем, что у вас там творилось. Жена должна уметь понимать, предугадывать мужа.
– Всякое бывает, – вторила Ренату Варвара. – Если ты мать, нужно находить подход, нужно терпеть.
Арина прекрасно помнила, как несколько лет назад сестра сама сбежала от своего мужа, когда тот бегал за ней по квартире с пистолетом и угрожал, что убьет, если она посмеет уйти. Тогда Варвара была беременна и требовала от Рената внимания и заботы, ее организм нуждался в свежем воздухе и вкусной еды, а муж сдавал в то время кандидатский минимум, стремился и не мог найти хорошую работу, жили они почти впроголодь и между ними ежедневно возникали скандалы.
Варвара пробыла у Арины пару недель, но потом, поверив его уговорам, вернулась к мужу. Ренат устроился на хорошую работу, и ссоры их прекратились. Но с тех пор, если Варвару что-то вдруг не устраивало, она уходила, оставляя мужа с детьми одного, и вот уже он был готов выполнить все ее пожелания, все капризы, лишь бы она вернулась. И так между ее уходами и новыми приливами чувств жили они долгие годы.
Сквозь полусон, полутьму начинал представляться Арине Эльдар, слышался его еще незабытый голос: «Я все равно тебя добьюсь, хочешь ты этого или не хочешь». Мерещилось ей, что идет он по городу уже с какой-то другой, гордой и счастливой, и говорит ей столь знакомые слова. Сердце Арины начинало колоть от надвигающейся на горло обиды. Обиднее всего было то, что в животе у нее находился его ребенок, а он никак и ничем не хотел этому ребенку помочь, ему было даже неинтересно, существует этот ребенок или не существует. И тут же ей становилось стыдно перед своими детьми, стыдно за то, что она, не подумав о них, кинулась в пучину этого странного и такого скоропостижного романа.
После того дикого и жесткого происшествия в его квартире Эльдар исчез так, будто его и не существовало, и только случайные оговорки сестры, что периодически он списывается с ее мужем Ренатом, говорили Арине о том, что зачем-то он еще следит за ее жизнью. И то ей вдруг казалось, что это для того, чтобы не дать жить ей спокойно, чтобы уже через Рената унижать ее дальше и дальше, а то вдруг проскальзывала еле слышная и для самой нее постыдная надежда, что, может быть, все, что случилось, какая-то большая ошибка, что вскоре он попросит прощения и вернется.
Арина лежала на кровати с широко раскрытыми глазами, но не видела ни потолка, ни света. Тяжелые вопросы брали в тиски ее мозг снова и снова. Первый – о том, почему ее жизнь, которая началась так многообещающе (в юности все замечали ее таланты, красоту, душевность, прочили ей и славу, и счастливую судьбу), почему эта жизнь сделала ее в результате никем и ничем, вещью, которой могут попользоваться и выбросить чужие люди. Второй вопрос, который никак не хотел ее покидать: почему у ее друзей, для которых, казалось бы, жизнь в ее начале не предвещала почти ничего, все так прекрасно сложилось: семья, профессия, дети… Впрочем, сложилось ли?! Что они думают о себе, Арина не знала.
Мерцающая неоновым светом воронка закручивала ее медленным потоком все больше и больше. Арине казалось, что ее крутило к небу лицом, и она видела, как то внезапно разлетались, то превращались в маленькое лазурное облако над ее головой звезды. В комнате раздался звонок. «Телефон?.. Будильник?..» – простучало у нее в голове, неоновый цвет воронки превращался в цвет растекающейся вокруг ее тела воды, в сероватый цвет комнаты, в кровать, которая сначала будто вертелась, а потом резко встала на место. Звонок затих и точно тяжелым колоколом над головой разразился снова.
– Здравствуйте! Кто? – устало произнесла она, не очень разобрав, что говорит ей обрадованный, где-то в переходах мобильной реальности голос. – А, брат?.. Мой старший брат?.. Как?.. Такое может быть: ты к нам приехал? – на лице Арины проявилась улыбка.
На мгновение она даже забыла, в каком положении находится; настолько из далекого и светлого прошлого звучал этот голос. Брат был двоюродным, но когда Арина только поступила в Строгановку и переехала в Петербург, он стал чуть ли не ее лучшим другом. В отличие от Варвары, которая всегда интересовалась только собой, Вадим (так звали брата) очень гордился Ариной, ходил вместе с ней на выставки, в музеи, водил ее в кофейни по выходным, часто часами она вела с ним задушевные разговоры. Рассуждали о любви, о Боге, о силе искусства.