Виктор не отличался особенной привязанностью к деньгам, и, по правде сказать, ничего страшного не видел в скромной зарплате, но все же ответил:
– Не надо, конечно! Не для этого же я институт заканчивал, чтобы всю жизнь на него и работать!
Но в хозяйственной части свободных мест не нашлось, а плотник и дворник сами предложили товарищам пойти, поискать рабочие места в ректорате.
– Что ж, очень рад, молодой человек! Очень рад, – вежливо сказал ректор, внимательно разглядывая Виктора через очки.
Героя нашего подвела к нему очень высокая рыжеволосая девушка-секретарша, в трех словах объяснив проблему, которую той, в свою очередь, в трех предложениях разъяснил Валерий.
Ректор, по старинке впиваясь пальцем в металлический диск телефона, набрал отдел кадров:
– Лизочка Ивановна, у меня тут парень. Красивый! Можем пристроить?.. Да, наш он… Что?.. В приемную комиссию – так в приемную комиссию, – ректор жестко хлопнул трубкой, не завершив разговор и, ласково посмотрев на очень высокую рыжеволосую девушку-секретаршу, произнес: – Таечка, проводите, пожалуйста, молодого человека, пусть сегодняшним днем оформляют.
– Спасибо!.. Спасибо!.. – только и успели сказать Валерий и Виктор спине ректора, выходящего в дверь.
На следующий день наш герой с великим удовольствием шел на работу. Не нужно было больше думать о том, где жить, что есть, чем заниматься… «А трудоустройство по специальности можно присматривать себе и в процессе, – рассуждал он. – Не обязательно ж сразу!»
Специализация была у него странная: социология политических и общественных коммуникаций. Фирм, которым требовались такие специалисты, оказалось на рынке немного, а места в них были заняты давно и надолго.
Соседка Виктора по кабинету, добрая и улыбчивая студентка второго курса, училась на заочном, а в свободное время посещала собачий приют в одном из уголков Подмосковья. Выгуливала, кормила, вычесывала несчастных животных. И каждый раз, когда на работе случалась пауза или, еще того лучше, обед, с удовольствием рассказывала Виктору о своих подопечных.
Особенно запомнилась ему история о маленьком песике с кличкой Зеленый Гном. Его нашли в одном из московских подъездов почти полностью измазанного зеленкой. Каким образом он туда попал, кому и зачем пришла в голову идея так по-идиотски покрасить собаку, навсегда осталось загадкой. Понравился Виктору и рассказ про сенбернара по кличке Цой, которого привела в приют семидесятидвухлетняя женщина в экстравагантной шляпке. Каким образом у нее оказался столь важный пес, а уж тем более, как она умудрялась справляться с этим теленком, тоже было никому неизвестно. Однако Цой теперь жил в приюте, и выгуливали его по два часа в день. Если же волонтеры не успевали как следует выгулять Цоя, вечером он устраивал такой лай и вой, что постепенно питомник превращался в хоровое отделение собачьего института.
Студентку-второкурсницу звали Катя. Сперва герою нашему даже показалось, что у него с ней может получиться роман. По нескольку часов они проводили каждый день вместе, с ней было приятно общаться и было о чем говорить, да и товарищи по общежитию стали намекать, что неплохо эта Катя и выглядит, что пускай и живет она не в Москве, а в Подольске, но характер у нее покладистый, а гулять и требовать много денег не будет.
Но проходил месяц, другой, а роман так и не начинался. Вначале Виктор даже подумывал: «Может быть, куда-нибудь ее пригласить?», но не решался. А время шло, шло… Постепенно он расслабился и уже не искал никакой альтернативы своей работе. Вместо этого стал задумываться: «А не поступить ли тоже, между прочим, в аспирантуру?!» Все, кто оставался после института работать при вузе, чаще всего уже в ней учились и не хотели терять контакт с кафедрой и преподавателями, или же собирались в нее поступать, но лень и мечты о лучшей работе не давали им осуществить свои планы.
Когда пришло время подавать документы, Виктор, никому не сказав, решил испытать судьбу. Вопросы социальных коммуникаций мало кого интересовали. Желающих поступать оказалось три с половиной калеки, и поэтому, не готовясь ни дня, он был принят.
– Помню-помню! – воскликнул Алексей Евгеньевич, один из его бывших преподавателей, а теперь научный руководитель. – Только не очень-то ты был активен. На лекциях не наблюдал я в тебе какого-либо интереса к науке. Но это ладно. Бывает, что молодые люди взрослеют не сразу.
Неожиданно Алексей Евгеньевич взял над Виктором полное шефство. Теперь он звонил ему с раннего утра и просил то распечатать какую-нибудь бумажку перед началом занятий, то разыскать телефон какого-нибудь студента, то помочь проверить курсовую работу, потому что у самого времени не хватает. Постепенно он начал брать Виктора с собой в столовую и, сидя за столиком, рассуждал:
– Вот уйду я на пенсию! Кто меня заменять будет? А заменять будешь ты, больше некому! Я ведь один остался… Женам, знаешь, деньги нужны… А в нашей профессии где их возьмешь, эти деньги?
Виктор мало понимал, как связаны замена на кафедре и жена, но про себя подумывал, что уходить ему нужно из института как можно скорее. Он не только не мечтал, но и был глубоко против того, чтобы всю жизнь отдавать науке.
Прошли полгода. И сама собой растворилась та радость, с которой он возвращался в общежитие и в стены родного вуза. Его раздражали знакомые, которые по всякой ерунде стремились стучать в его дверь: кто скоротать вечер за болтовней, кто попросить мелкую помощь в ректорате, а кто и одолжить какую-нибудь глупую хозяйственную мелочь, вроде молотка или ниток с иголками, которых сам Виктор не имел никогда. Такие визиты порой начинались с раннего утра, а заканчивались за полночь.
Он был молод, поэтому работники вуза не считали нужным беречь его личное пространство, а студенты принимали за своего.
Закончилось это тем, что Виктор даже приучился ходить по лестнице боком (так, чтобы не слишком много людей его замечало), включать в комнате лишь настольную лампу (так, чтобы не каждый мог понять, что он дома) и открывать дверь далеко не каждому, кто в нее постучал.
Все больше проявлялась в нем страсть к одиночеству, апатия, неуверенность в том, что что-то можно исправить, а вместе с тем подступала пора работать над диссертацией и с головой (как он это называл про себя) погрузиться в науку. Это обстоятельство радовало Виктора, потому что не давало окончательно впасть в тоску, и в то же время означало, что еще года три ничего радикально менять не нужно.
Только по ночам нет-нет да и проскальзывали у него странные мысли: «Мне уже двадцать три, а я еще ни в кого по-настоящему не был влюблен. Конечно, мне нравились девочки… Некоторые умиляли, даже вызывали восторг. Но так, чтобы я лишался сна, ни о чем не мог думать, не мог есть… Такого еще не случалось. А некоторые из них бывают так настойчивы, что успевают надоесть быстрее, чем к ним появится какое-нибудь серьезное чувство». Или еще: «Мне двадцать три. А я так и сижу на зарплате, на которую можно только подтягивать штаны. Мне двадцать три, а я так еще ничего в своей жизни и не добился».
Его прежний друг Валера заходил к нему теперь редко, считая, что Виктор пошел по пути неудачников и пессимистов. Мечтал как можно скорее устроиться в крупную компанию и на хорошую должность или на маленькую, а потом быстренько возвыситься, обзавестись жильем, семьей, машиной, позволять себе поездки за границу хотя бы раз в год, и рассказывал о своих желаниях на каждом шагу. «Обыватель!» – думал про Валерия Виктор.
Между тем в институт наш герой уже входил как к себе домой. Все его знали, приветствовали, улыбались… Многие были без него как без рук, потому что только Виктор умел быстро найти нужную записку, оставленную на столе ректором или деканом, путем шептания нужных слов заставить принтер работать, за несколько минут добыть телефон какого-нибудь преподавателя или студента. Да и научный руководитель привязался к нему точно к сыну, которого у Алексея Евгеньевича не было никогда. Имелась лишь дочь. Она жила где-то очень далеко, и с ней он почти не общался, все свое время проводил в институте, дома тоже занимался делами вуза. Если же работа заканчивалась – выпивал и иногда уходил в запой.
Вскоре Виктор стал замечать, что почти все преподаватели пьют, если вдруг у них нет работы. Даже начал приходить к мысли, что хорошо бы не давать им выходные, а наоборот, раскидывать лекции по расписанию так, чтобы они были вынуждены ходить на работу почти ежедневно. Затем Виктор стал подмечать, что большинство из них даже понятия не имеют, как живут и чем увлекаются их студенты, не интересуется, поняли они что-нибудь на лекциях или нет. Куда больше преподавателей интересовал их собственный профессиональный и личностный статус, мелкие дрязги на кафедре, цены в магазинах и дачи.
Однажды, попав в огромную пробку, Алексей Евгеньевич попросил Виктора отпроситься из приемной комиссии и начать лекцию вместо него. Виктор удивился:
– О чем же я буду говорить?! Я же ее не знаю?
– Вбей «Социальная стратификация современного общества» в поисковик, прочитай несколько предложений, и вперед! – властно заявил Алексей Евгеньевич. – У умного человека всегда что сказать найдется! Недаром же ты столько лет учился! Или просто поговори с ними… спроси, что они знают, как сами понимают заявленную тему.
Виктор вошел в аудиторию. Юные студентки тут же устремили на него свои взоры: в каких-то прослеживалось любопытство, в каких-то – недоумение, а в каких-то – игривость. Поднимаясь на кафедру, Виктор торжественно объявил тему и, как учил его Алексей Евгеньевич, спросил:
– Кто-нибудь может нам объяснить, что это понятие подразумевает?
Сразу несколько рук ринулись вверх. Студенты начали рассуждать, разъяснять, спорить, потому что их предположения не сходились. Время от времени Виктор вставлял пару фраз, просил замолчать, призывал послушать, несколько раз даже ударил кулаком по кафедре и замахнулся линейкой. Такого он и сам от себя не ожидал, но когда, наконец, приоткрылась дверь и вошел Алексей Евгеньевич, разочарование было и у Виктора, и у студентов. Дебош и гвалт прекратились, и вместо пробудившего всех страстного диалога начался усыпляющий монолог.