— Вообще-то с самого начала я сразу подумал об Эйбе Помрое… — завел было Браммингтон.
— Да, сэр, но я еще далеко не закончил. С вашего позволения, вернемся к коньяку. Впрочем, вам могу предложить еще пива… Итак, мы совершенно уверены, что цианид появился на дротике после, а не до того, как он воткнулся в руку Уочмену. В противном случае яд был бы стерт при попадании дротика в доску при пробных бросках или же был бы смыт струйкой крови, которая так щедро обагрила сие метательное орудие. Получается, Уочмен не мог быть отравлен ни дротиком, ни коньяком. Тогда как же?
— Вы насчет йода? Но ведь в пузырьке не было найдено яда! Пустой пузырек нашли на полу и проанализировали чин-чинарем…
— Верно. Но мы обнаружили, что несколькими часами ранее из аптечки в ванной исчез точно такой же пузырек!
Полковник Браммингтон тупо уставился на Аллейна, открыл рот, чтобы заговорить, но потом, здраво осмыслив ситуацию, передумал. Он лишь махнул рукой и снова погрузил свои розовые губы в пену.
— Так вот, пузырек из-под йода, найденный под кушеткой, конечно, был чист как младенец. Яд содержался в другом таком же пузырьке, который был растоптан в темноте свидетелями, и осколки которого перемешались с остатками коньячного стакана… Вот чем и объясняется разница в весе целого стакана и суммы осколков.
— Ага! — воспрял Браммингтон. — Получается, что раз пузырьки подменили, Эйб Помрой самолично отравил Уочмена, когда залил ему рану йодом! Великолепно! Нет, моя первая версия с Эйбом все-таки работает, а?
— В известном смысле да, сэр, — Аллейн говорил с полковником так, как объясняются с душевнобольными детьми в христианских приютах Африки.
— Отлично, Аллейн! И каков же был мотив у старого дурня?
— Какого именно дурня вы имеете в виду, сэр?
— Какого! Эйба Помроя, конечно!
Аллейн понял, что, несмотря на все свои усилия, он все же несколько переоценил понятливость полковника.
— Извините, сэр, я плохо рассказываю, у меня даже в школе по изложению всегда была тройка… Нет, естественно, у старого Эйба Помроя не могло быть никаких мотивов для убийства Уочмена!
— Тогда что за чушь вы плетете мне вот уже четверть часа, даже не наливая мне пива? — взревел Браммингтон.
— Видите ли, сэр, беря в качестве орудия убийства пузырек с йодом, мы должны все время помнить, что никто, кроме Легга, не мог знать, что Уочмен будет ранен дротиком и что понадобится йод. Так что речь идет именно о Легге, сэр.
Потребовались последние полбутылки пива, чтобы смягчить сердце героического полковника Браммингтона после столь сокрушительного успеха его следовательской миссии. Допив пиво, полковник несколько обмяк.
— М-да, — сказал он, обсасывая пену с верхней губы, — мне не слишком удалась дедукция… Но, как говаривал еще Локк, одно дело показать человеку его ошибки, а другое дело — показать ему истину. Так что я жду продолжения, дорогой Аллейн. Вскройте передо мною всю истину!
— Мы с самого начала подозревали в основном только Легга, — вернулся Аллейн к рассказу. — И когда я сказал вам, что думаю подождать с его арестом, я просто рассчитывал подольше подержать Легга на длинном поводке. Возможно, в этом я и ошибался, в результате чего старина Фокс вволю утолил цианидную жажду. Но беда в том, что у нас было крайне мало улик, да и те в основном покоились на всяких допущениях. А я хотел представить суду фактические, неопровержимые улики. Итак, Легг задумал представить всю эту катавасию как несчастный случай. Его поведение, казалось, должно было убедить нас именно в этой версии. Легг вел себя так, словно он лишь по глупой случайности стал свидетелем гибели другого человека. Сейчас легко говорить, что он шел на безумный риск, но ведь ему и в самом деле чуть было не удалось ускользнуть! Если бы Эйб Помрой не так обеспокоился престижем своего заведения и если бы болван Нарк не довел Харпера до исступления, то дело так и легло бы под сукно. А мотивы Легга, единственные веские мотивы из всех, коренятся в том давнем прошлом, когда блестящий молодой человек Монтегю Трингл был осужден за мошенничество в особо крупных размерах. Когда афера лопнула, по меньшей мере трое из тех многих, кто доверил ему деньги, покончили с собой. Конечно, это было позорное дельце. А Уочмену, который защищал лорда Брайони, удалось свалить всю вину на Трингла, то есть Легга… Не знаю уж, как и называть его… На Уочмене лежала немалая часть вины за то, что Трингл из молодого красавца превратился в пегого ипохондрика. После выхода из тюрьмы Легг пару лет болтался в Ливерпуле и Лондоне, а потом наконец приехал сюда. Из-за слабых легких и больных ушей. Он думал подлечиться на курорте. Важно, что наутро после смерти Уочмена Харпер обнаружил в комнате Легга пипетку для закапывания. Она теперь перед вами.
— Да, это я ее нашел, — вставил Харпер, словно желая внести посильную лепту в доклад Аллейна.
— Так вот, в Иллингтоне и Оттеркомбе дела у Легга пошли на лад. Он занялся этим филателистическим бизнесом, да еще и устроился казначеем в быстро растущее Левое Движение. Мы просмотрели бухгалтерские книги этого Движения и поняли, что Легг не повторил аферы своей молодости только потому, что средства в фонде были еще слишком незначительны. Но и на них он успел наложить руку… Короче, все уже работало как часы, когда вдруг как снег на голову сваливается Уочмен. Столкновение их машин, наверное, повергло Легга в тихий ужас. Уочмен не узнал Легга. Но в тот же вечер адвокат подсел к нему в баре и стал набиваться ему в приятели. А потом, когда Легг не слишком охотно отвечал, Уочмен стал подкалывать его насчет работы, политических взглядов и прочего. Свидетели подтверждают, что Уочмен вел себя агрессивно и оскорбительно. А потом, между делом, Уочмен ему бросил нечто вроде: «Вам не приходилось ли когда-нибудь коротать время в кутузке?» Я склонен думать, что на самом деле Уочмен узнал Легга и весь вечер играл с ним в кошки-мышки. Такой уж это был человек, в нем была необъяснимая жестокость… Наверное, именно в то мгновение Легг понял, что его раскололи. Тогда Легг вышел в общий зал и вскоре вернулся. Думаю, на самом деле он незаметно пошел в гараж и отсосал немного яда из чашки в крысиной норе с помощью своей пипетки для ушей. На всякий случай, так сказать.
— С ума сойти, — пробормотал полковник Браммингтон. — Ловок, однако, шельма…
— Еще бы. Но мы еще только на середине истории. Следующий день был решающим. После полудня Легг спускается в бар с порезанным бритвой подбородком и просит у Эйба йод. Эйб Помрой достает аптечку из буфета, подает пузырек йода Леггу. Тот уходит с ним и через пару минут возвращается. За это время он помазал себе подбородок йодом и заодно подменил пузырьки, отдав Помрою тот, который ранее находился в ванной. Туда Легг уже влил цианид. Таким путем он вовлек в это грязное дело ничего не подозревавшего Эйба, чьи отпечатки потом и останутся на пузырьке. На вечер Легг гениально сочинил себе встречу в Иллингтоне. Когда в пять часов разразилась буря, Легг решил использовать в качестве фона для задуманной им сцены раскаты грома. Все как в хорошо поставленной пьесе! К тому же ненастье было отличной причиной для отмены мнимого свидания в Иллингтоне. Все в один голос уверяли Легга, что он не проедет в дождь по тоннелю, и тот как бы нехотя согласился остаться. Он спустился в бар и стал играть с Уочменом в дартс, уже решив, что ранит его. Естественно, Легг рассчитывал, что Эйб Помрой, который научился у полкового фельдшера применять йод во всех случаях жизни, сразу кинется прижигать ранку. И план Легга сработал. Тут интересны два момента. Во-первых, неожиданное появление на сцене бутылки коньяка. Легг сидел в закутке у камина и тихо накачивался коньяком, что потом отлично объяснило бы, почему это он промахнулся. А прямо за его сиденьем, в сундуке с дровами, мы обнаружили кусок газеты, куда он и сливал коньячок, чтобы держать голову в холоде…
— Каков мерзавец, — заметил полковник Браммингтон. — Загубить такой коньяк!
— Далее, Леггу предстояло обеспечить себе алиби относительно дротиков. Поэтому он попросил Эйба открыть новую пачку. Он взял их в руки посреди комнаты, под ярким светом, предварительно закатав рукава рубашки, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Потом Легг сделал пробные броски в доску. Это было его ошибкой, но, с другой стороны, странно бы выглядело, не сделай он этого. Ну а потом все и произошло. У Легга было шестеро свидетелей, под присягой подтвердивших, что он ничегошеньки не мог сделать с дротиками.
Аллейн перевел дыхание.
— Ну, еще немного терпения, — сказал он. — Я уже подбираюсь к концу. Когда прибежал Оутс, Леггу пришлось найти и поднять с пола уже отравленный дротик. Но Оутс — он парень зоркий! — углядел, что дротик лежал на полу. А я попробовал сто раз и могу утверждать — как бы вы ни уронили дротик, он обязательно воткнется, такова уж его конструкция. И кроме того, все в один голос свидетельствуют, что, когда Уочмен выдернул дротик и бросил на пол, дротик именно воткнулся. Далее, свет то гас, то зажигался, но страшнее всего было дерганье и завывание Уочмена в темноте, пока все ходили по битому стеклу впотьмах, а Кьюбитта боднули под коленки. Это Легг ползал по полу в поисках пузырька с цианидом, чтобы растереть его в порошок и подложить целый флакончик из ванной. Однако дно пузырька не поддалось его каблукам, и Легг закинул его в камин. В темноте Легг успел проделать еще один фокус — нанести цианид на дротик. Но тут он снова ошибся и оставил свои отпечатки поверх пятна крови. Ему нужно было оставить дротик в покое — и мы решили бы, что яд смыло кровью или он испарился.
— Но зачем ему вообще было отравлять дротик? — удивленно спросил полковник. — Зачем было наводить подозрения на себя?
— Потому что он думал в точности так, как и мы. Мы же кричали в один голос: «Ведь Легг имел все возможности стереть свои отпечатки и не сделал этого! Легг не может быть виновен, у него не было умысла!»
— Если отвлечься от предположений, какие имеются неопровержимые ул