дя стал вести дела в Штатах, они с моим отцом были партнерами. Отец выдал Джамалу доверенность на очень крупную сумму денег, а тот хитрыми путями, но формально — в рамках закона умудрился ее присвоить. Более того, он так ловко повернул дело, что сумел вытеснить отца из фирмы и практически разорил его. Кредиторы забрали у нас все, включая драгоценности моей матери. Мы еле-еле сводили концы с концами. Друзья, знакомые, партнеры по бизнесу либо отвернулись от отца, либо жалели его. Эта жалость была для него хуже презрения. Мы стали изгоями в своем кругу. Твой отец, надо сказать, ничего не знал об этом, да и был еще молод и только начинал вести дела. Он предложил моему отцу помощь, но тот, как ты понимаешь, не мог ее принять. Через некоторое время отцу удалось наладить небольшое торговое дело, но в крупный бизнес дорога ему была закрыта. И я поклялся, что однажды восстановлю семейное состояние и верну нашей семье былое уважение.
Сьюзен, слушая его, все больше бледнела.
— Неужели ничего нельзя было сделать?
— А как? Деньги уплыли за границу, все попытки вернуть их потерпели неудачу. Но не волнуйся. Мы с Мохаммедом Сафари, которого Джамал тоже как-то крупно надул, уже расквитались с твоим дядюшкой. Поэтому-то мы и стали партнерами. А потом я с его помощью наконец отомстил. — Бен оперся о кухонную стойку и улыбнулся, но в этой улыбке было нечто зловещее, глаза его смотрели жестко. — Я заполучил тебя.
Да, меня, а заодно — состояние моего отца.
Сьюзен закрыла глаза. Какая же она дура! Считай, что почти влюбилась в Бена, а он, оказывается, действовал лишь из мести. Господи, ну почему она такая идиотка! Пора бы уже научиться отделять сердечные чувства от Порывов тела.
— И твои дети будут носить фамилию Асади, а не Нариман, — жестко прибавил Бен. — Вот так-то.
Сьюзен стало зябко, и она обхватила себя руками.
— Дети… Какие еще дети? — пробормотала она.
— Ты утверждаешь, что не можешь иметь детей, но ведь к специалистам ты не обращалась. Врачи в наше время творят чудеса. Есть специальные процедуры…
— Хватит болтать о врачах и процедурах, лучше послушай меня!
— Я готов слушать, но ты ведь ничего не говоришь.
— Сейчас я все скажу. Ты хочешь, чтобы я была как твоя мать, сидела дома и занималась хозяйством.
— Абсолютно верно.
— А я этого не хочу. Ты не можешь навязывать мне свой образ жизни, Бен. У меня есть мозги, и я хочу их использовать.
— Вот и используй их, чтобы создать наш дом, нашу семью…
Хлопнула дверь черного входа, и оба замолчали. Жизнерадостный голос весело поздоровался. Бен глубоко вобрал в легкие воздух, стараясь справиться с гневом.
— Это миссис Томпсон, экономка, — мрачно сказал он.
Они обменялись настороженными, чтобы не сказать враждебными, взглядами. Оба еще не отошли после перепалки. Сьюзен с горечью подумала: Бижан Асади женился на ней ради ее тела. Чтобы это тело вынашивало ему детей. Не будет этого. Шесть лет назад она уже попробовала, а теперь — увольте!
Туфли на низких каблуках прошлепали по плитке, и в кухню вошла экономка. Маленькие пухлые ручки суетливо завязывали передник, надетый поверх ярко-красного платья.
— Завтрак? — спросила она, еще не видя Сьюзен.
— Не беспокойтесь, мы позавтракали в самолете, — мрачно отозвался Бен.
И тут лицо экономки расплылось в улыбке.
— А это, никак, молодая миссис Асади?
Бен бросил на Сьюзен предостерегающий взгляд.
— Совершенно верно, миссис Томпсон. Теперь, когда вы здесь, я, пожалуй, оставлю молодую хозяйку в ваших умелых руках.
Миссис Томпсон повела Сьюзен осматривать дом, и где-то посередине экскурсии они услышали, как хлопнула дверь. Сьюзен вся напряглась и настороженно обернулась на звук.
— Не волнуйтесь, это мистер Асади уехал на работу, — сказала экономка и, наградив Сьюзен ослепительной улыбкой, повела ее дальше.
Дом, как выяснилось, оказался старинной, еще испанской постройки, но в прошлом веке его перестроили и значительно расширили. Все комнаты были большими и хорошо спланированными, потолки высокими, а огромные окна давали много света и позволяли наблюдать дивные пейзажи.
Однако Сьюзен не чувствовала согревающего тепла солнца. Да и как она могла его почувствовать, когда внутри у нее все словно покрылось льдом. И как она могла наслаждаться роскошью и комфортом дома, когда из головы у нее не шел разговор с Беном.
Ему нужна настоящая восточная жена, печально думала Сьюзен. Такая, как его мать. Жена, у которой только и дел, что вынашивать детей. А этого Сьюзен ему дать не могла.
Бен позвонил в середине дня и передал через миссис Томпсон, что будет дома не раньше половины седьмого. Экономка обычно уходила в шесть, однако в этот раз предложила задержаться, чтобы сервировать приготовленный ею ужин. Сьюзен заверила добрую женщину, что справится сама, и отпустила ее.
Оставшись одна, Сьюзен не спеша накрыла на стол, вынув из серванта дорогой хрусталь и фарфор, аккуратно сложила льняные салфетки. Весь день она снова и снова прокручивала в мозгу утреннюю сцену в кухне и откровения Бена. Она снова и снова вспоминала рассказ о том, как дядя Джамал разорил семью Асади и что сам он женился на Сьюзен не просто ради денег, а чтобы отомстить. Хорошенькую же цену она заплатила за свое имя!
Сьюзен зажигала стоявшие на столе восковые свечи, когда в дверях появился Бен. Обернувшись, она сразу заметила складки усталости, которые залегли в уголках его рта, и резче обозначившиеся морщинки вокруг глаз. Бен бросил взгляд на стоявшую в вазе на столе алую розу.
— Миссис Томпсон явно убеждена, что мы должны получать от медового месяца удовольствие в полном объеме.
От Сьюзен не ускользнули саркастические нотки, звучавшие в голосе Бена, но она решила не поддаваться на провокацию.
— Хочешь вина? Я откупорила бутылку. Миссис Томпсон сказала, что ты всегда пьешь вино за ужином.
— Давай, — без особого энтузиазма кивнул Бен.
Сьюзен наполнила бокал и протянула его Бену, отметив при этом, что, принимая бокал, он постарался не коснуться ее пальцев.
Потягивая вино, Бен обошел вокруг стола, внимательно оглядывая элегантную сервировку, белоснежную льняную скатерть и салфетки.
— Мы что-то празднуем?
— Нет. — Сьюзен почувствовала, что ее лицо заливает краска смущения. Она ведь хотела его порадовать. — Тебе не нравится стол?
— Похоже, с ним пришлось изрядно повозиться.
— Вовсе нет. Дома мы всегда накрывали стол к ужину по полной программе. Со свечами, цветами и свежей скатертью.
— Ах, да, как все богатые и знаменитые.
Сьюзен больно задело это колкое замечание, и она не удержалась:
— Я такая, как есть, и не могу измениться.
— Я тоже. — Бен отпил глоток вина.
— Могу тебя заверить, жизнь единственной дочери богатого человека тоже не сахар.
— Ну конечно. И вообще, быть богатой — это так ужасно.
— Да уж. Меня ужасно баловали. Каждый день ужин со свечами. — Непринужденная улыбка далась Сьюзен с таким трудом, что у нее даже свело челюсть.
— Мы вот не могли себе позволить хрусталя. И свечи были непозволительной роскошью.
Сьюзен уже была напряжена до такой степени, что, казалось, вот-вот взорвется. Рывком наклонившись вперед, она решительно задула только что зажженные свечи.
— Так лучше?
— Тебе было вовсе не обязательно это делать.
— Мне — нет, а вот тебе этого очень хотелось. Ты ведь теперь при каждом удобном случае станешь меня наказывать. И всякий раз будешь подчеркивать, каким тяжелым было твое детство, в то время как я купалась в богатстве. Ты — великий труженик, своими силами выбившийся в люди, а я всего лишь испорченная бедная богатая девочка, которой пришлось пройти через специальный санаторий, чтобы исправить завышенную самооценку.
— Стало быть, ты только из-за этого лечилась? Из-за того, что у тебя была завышенная самооценка?
Сьюзен рассмеялась, хотя в груди у нее все сжималось от боли.
— Ты ведь хочешь это узнать, да?
— Хочу.
— Как ты думаешь, почему Джамал держал меня у себя полтора года и не избавился от меня, выдав замуж за человека нашего круга? — Сьюзен отметила, как Бен стиснул зубы, а глаза его сузились и потемнели от гнева. Подстегиваемая его холодностью и жутким ощущением одиночества, девушка поспешно продолжила: — Ты считаешь, что совершил удачную сделку и выиграл, да? Так вот, могу тебе сообщить, что это не совсем так. Тебя тоже купили, Бен, причем очень легко, потому что ты сам шел в сети. Ни один уважающий себя иранец нашего круга не женился бы на мне. Он скорее дал бы выколоть себе глаз, чем хотя бы посмотрел на меня. Но ты, ты рвался к деньгам и жаждал мести. Потому и пошел на сделку с Джамалом. А теперь тебе вдруг стало интересно, почему он так долго держал меня при себе.
— У меня действительно есть кое-какие вопросы.
— Еще бы! — Сьюзен была в ярости. — Ты, Бижан Асади, так же, как и мой дядя, обожаешь разыгрывать из себя Господа Бога.
Бен не ответил, но его рот плотно сжался, а спина напряглась.
— Я устала от тебя и моего дяди. И оттого, что всю жизнь кто-то решает за меня, что делать и как мне думать. Даже папа, хотя и любил меня безмерно и с виду ничего особо не запрещал, но и он видел во мне лишь будущую жену и мать, живущую только ради мужа, дома и детей. Мое решение жить самостоятельно повергло его в шок, и, если бы не мама, он бы меня не отпустил учиться. Двадцать четыре года мужчины только и делали, что решали все за меня, но больше я этого терпеть не намерена.
— Ты делаешь из меня какое-то чудовище.
— А ты и есть чудовище. Как и мой дядюшка. Вы и любить не умеете по-настоящему, а главное — не умеете прощать. Ты, если разобраться, ничем не лучше дяди Джамала: вы оба устанавливаете лично для себя особые правила и ведете нечестную игру. Вопрос лишь в том, кто Кого переиграет. Так что твои разговоры о справедливом возмездии — пустые слова. Ты ничем не лучше его.
Бен не ответил. Он стоял так прямо, так напряженно, что Сьюзен даже подумала: сейчас он сорвется и влепит мне пощечину. Однако Бен не двинулся с места. Даже пальцем не пошевелил.