Лидия впервые меня за что — то благодарит? Не требует, не наезжает. Оказывается, она умеет говорить «спасибо».
— О каких духах речь?
— Девочки сказали, что это вы скинулись на подарок. Так бы они не осилили сумму.
— Брось, не будем о деньгах, — пытаюсь пройти мимо Лидии к цветнику, который благоухает в комнате. За столом собралось девчонок десять, не меньше. Сдвинули кровати к столу, скучковались. Парням выделили целую кровать.
— Обалденно минтай пожарили, — гундит Коля. — Откуда рецепт, кто поделится.
— Это Света жарила.
— Ой, — Света краснеет. — Рецепт из первого номера «Работницы» за этот год. Я в жир на сковороде добавила немного соли, вот рыба и не прилипла, прожарилась хорошо.
— Рубрика «Дела домашние» в Работнице моя самая любимая, — смеется над девчонками Миша.
— Правда? — они хлопают на него глазами, и всё внимание достается ему. — А давайте напишем им как приготовить кашу на десять человек, и при этом сэкономить на тушенке, что лучше добавить лук или морковку?
— Дорогая редакция, как приготовить кашу из топора в условиях кухни общежития? Когда каждый норовит умыкнуть у тебя мясо из кастрюльки, вместе с кастрюлькой? — продолжает хохмить заводной Миша.
— Да, пожалуйста! — отвечает редакция. — Поставьте у входа в кухню вашу злую подругу, желательно страшненькую, — неудачно шутит Коля.
Девочки замирают, злобно глядят на неудачно пошутившего парня.
— Шутка, — переводит он сам свой опус, и девчонки неохотно улыбаются.
Не знаю, как долго продолжалось застолье, но «Три топора» и селедка мне запомнились надолго.
Откуда — то возникла гитара, Терехина перебирала тонкими пальцами по струнам, девчонки пели.
— Теперь танцы до утра! — выкрикнул кто — то.
— Тетя Рая вам отбой в двадцать три ноль — ноль организует, — ответил кто — то. — Так что ровно два часа на танцы осталось.
Столы мигом мы вынесли, и поставили на кухне. В комнате материализовался катушечный магнитофон. Тут же заиграла музыка.
'Во французской стороне, на чужой планете,
Предстоит учиться мне в университете —
До чего тоскую я, не сказать словами,
Плачьте же милые друзья,
Горькими слезами'.
Я присел на кровать и просто наблюдал за ними — за девчонками.
Кокетливые взгляды, аппетитные фигурки с округлыми попками, декольте платьев. Молодые симпатичные.
Ух! Я бы станцевал с одной из них…
Неожиданно одна из девушек подсаживается ко мне, да так близко, что кажется, ей места не хватает.
Я уже хотел встать и выйти, но услышал ее тихий голос.
— Говорят, ты — фарцовщик. Можешь достать хорошую тушь и джинсы? Есть ребята, с деньгами, они неплохо заплатят.
Я начинаю задыхаться от ее наглости. Она же меня подставляет сейчас, неужели не понимает?
— Ты говоришь глупости, — рявкаю я, поднимаюсь резко на ноги. Иду на выход.
— В чем дело? — меня догоняет Серега уже в коридоре.
— Хочу пораньше лечь спать, — отрезаю его поползновения уговорить меня остаться до полуночи на этаже с девчонками.
— Как хочешь. Пеняй на себя, всё интересное пропустишь.
— Ну что же поделаешь, — пожимаю плечами.
Поднимаюсь по лестнице на свой этаж. Здесь тихо и никто не мешает думать.
Я сажусь на подоконник и думаю снова о том, почему попал именно в этот год?
Пытаюсь вспомнить историю. Что произошло в семьдесят шестом? Ничего на ум не приходит.
Это брежневское время позже назвали застойным. Всё что вспоминается, что в этом году заработал завод Камаз' в Набережных Челнах, открывались рыбные магазины «Океан», появилась первая ЭВМ в Липецком вычислительном центре. Вышли в прокат фильмы «С легким паром или ирония судьбы», «Буратино». Хоккей с шайбой принес золото на Олимпиаде–76, а Брежнев и Каддафи подписали договор о подземных ядерных взрывах в мирных целях. Состоялся 25 съезд КПСС, на который приехал сам Фидель Кастро. А Брежневу было присвоено звание маршала Советского Союза.
Какие бы факты я не вспоминал, это ничего для меня не меняет.
Прошлое уже вылеплено, выстроено, в нем ничего не изменить, его можно лишь прожить достойно и осознано.
Меня взяли внештатным корреспондентом в «Правду». Это дорогого стоит, ведь подписку на «Правду» оформляют члены партии. Это тебе не «Комсомолка» или «Труд», которые выписывает пролетариат.
Если бы я не был сыном Сомова Матвея, меня бы не взяли. Ведь работать здесь — почетно, и каждого сотрудника рассматривают под лупой.
Меня взяли внештатным корреспондентом, я должен был самостоятельно искать темы для репортажей, представлять в прессе «голос народа», сообщать о ситуации на местах — в моем случае — на предприятии, где я работаю. Так как я студент, то мне бы докладывать народу, что у нас в МГУ происходит. Но ничего не происходит такого, о чем хочется писать, докладывать тому самому народу.
Впервые понимаю, что даже Ника, которая хочет меня использовать, и для этого отстояла мою кандидатуру перед главредом, не была тем человеком, кто оказал мне протекцию.
Остается надеяться, что меня не заставят вступить в партию, чтобы доказать «чистоту» крови и духа.
С коммунистической партии мысли перескакивают на деньги. Всё как обычно, такой я — не идеальный, а просто человек.
Ярким пятном в сознании всплывает неприятный разговор о фарцовке.
Похоже, меня кто-то сдал?
Хотя, чего сдавать-то? Я же нигде замечен не был, не привлекался, не состоял, не участвовал.
Может, неправильно кто понял ситуацию, и разнес неверные слух, порочащие меня — комсомольца.
С какого перепугу я вдруг стал похож на фирмача, или на «утюга»?
Теперь придется доказывать обратное. Как я это не люблю.
И как мне это еще аукнется, вот где вопрос.
С этими мыслями я засыпаю.
Моя новинка
Я погибаю в бою, но перерождаюсь в теле бойца в СССР. 1984 год. Меня отправляют в зону боевых действий. А на поле боя, понимаю, что на меня охотятся не только боевики https://author.today/work/394159
Глава 17
Понедельник — день тяжелый.
На парах никак не могу собраться с мыслями, они такие тягучие, что приходится взять в руки лист бумаги и ручку, чтобы начать записывать, рисовать схему.
К сожалению, не лекцию по античной литературе. Она меня сейчас абсолютно не интересует.
Я бы не отказался сейчас выслушать курс по методам ведения журналистского расследования, но кто — то из руководителей сверху решил, что мне важнее знать всё о произведениях Платона и Софокла. Им невдомек, что студенту нужна не теория, а то, что можно применить на практике уже сейчас.
Мысли снова перескакивают на мое собственное расследование. Целью которого является желание достичь определенного результата — выявить факты.
Что я имею на эту минуту?
Что у меня действительно уже есть в кармане?
Наблюдения за Никой и странностями ее поведения. Девушка явно злоупотребляет своим положением. Непонятно одно, неужели Мартынов не видит этого? Или надо брать выше — у Ники есть любовник где-то в ЦК? Вряд ли. Какой адекватный коммунист свяжется с журналисткой. Это тоже самое, что удава повесить себе на шею, в какой-то момент он просто задушит.
Ладно, топаем дальше.
Интервью с журналисткой Олей Борисовой, которая рассказала мне об однокурснике Игнатове Грише, влюбленного в Марину Ольховскую. Мальчик бегал за девочкой, а она его динамила, смеялась над ним. Возможно, он разозлился, выждал и отомстил? На убийцу не похож.
Перехожу кВесниной Анне, третьей подруге, которая знала о сыне Ольховской. Значит, отношения были у них близкие, и пропавшая женщина могла доверить Анне тайну.
Из интервью я еще выяснил, что парочка Аня — Витя слишком заточена на коммунистические лозунги, и даже успела подать заявления на вступление в партию. Только пока заминка вышла, не нашли третьего рекомендующего.
В целом, Веснина и Карбышев меня напрягли. После общения с ними я остался встревожен. Эти не против оставить себе мальчишку, если мать не найдется.
А зачем? Они любят друг друга и партию, скоро поженятся, родят своих детей. Для чего им нужен пятилетний сирота? Чтобы сделать из него еще одного коммуниста? Похоже на то.
В таком случае даже мне хочется, чтобы Марина нашлась!
А еще Анна сообщила, что за ней следят, а Ника — их однокурсница, вовсе им не подруга.
Ника Королева — богатая по советским меркам и успешная, с блатом и полученными в наследство связями устроила на работу Ольховскую. Не верю в благотворительность.
Какие у меня есть доказательства?
Документов — никаких, фотографий также нет.
Это брешь в моем расследовании.
Выводы делать рано, но очень хочется.
Рисую на бумаге по центру имя Марина, обвожу его в круг, вокруг нее рисую другие круги — четырех однокурсников с журфака — Нику, Олю, Аню, Гришу.
Над Никой ставлю вопрос.
От Марины к этим четырем провожу жирные стрелки, подписываю:
Ника — хочет забрать ребенка для сестры Вики.
Аня — хочет забрать ребенка, чтобы вырастить из него ярого коммуняку.
Оля — ни черта не хочет, и это странно, но объяснимо.
Гриша — внезапное проявление безразличия к объекту любви.
Из всей этой истории делаю вывод, что стоит проследить за Гришей и Никой. Они самые непонятные личности в моей схеме.
Пока я примериваюсь, с чего начать или продолжить расследование, заканчиваются пары, и ребята уходят в общежитие.
Я выхожу на улицу, глубоко втягиваю морозный воздух.
Мысли возвращают меня к Звонарю. Зачем кому — то было его убивать?
Версий ни одной. Фарцовщик. Ну кто он такой? Кому мог насолить из народа? Ублажал богатых дамочек, которым хотелось хорошо одеваться. Ему даже не приходилось в последнее время искать себе клиентуру. Он не шастал по гостиницам, не мозолил глаза кэгэбэшникам.
Как работали фарцовщики в стране Советов?
Ходили в гостиницы для интуристов, потому что там было всё для хорошей жизни — бары, рестораны. Войти в гостиницу было сложно. Но для фарцовщика — советского спекулянта не было ничего невозможного. Они могли Луну с неба достать, если бы поступил подобный заказ.