Тяжело выдыхаю. Если Зинке я не понравился, то встречи с Гришей мне завтра не видать, как собственных ушей. Спугнул я дичь.
— Ты еще зеленый, чтобы расследования вести. Не понял этого? Садись, я тебе расклад раскатаю по полной. Мне не жалко.
Озираюсь по сторонам — дорога пустая, проходят мимо лишь одинокие машины, и настороженно объезжают нас. Никто не остановится.
Выдохнув, занимаю переднее пассажирское место. Резко закрываю дверцу.
— Дома будешь хлопать дверьми холодильника, а здесь аккуратнее. Как с женщиной, — лыбится Костя, трогаясь с места.
— Что вам надо от меня? — спрашиваю спокойно, разглядывая в переднее лобовое стекло засыпающий город.
— Связи твоего отца и дяди.
— Думаешь, стану я работать на бандитов?
— Твой отец по краю закона ходил, почему бы его сыну не перейти красную черту?
— Может, потому что у меня есть выбор?
— У тебя был выбор — пойти в курсанты. Носил бы погоны, мы бы от тебя отстали. Но ты не захотел стать ментом или военным, значит, сделал свой выбор.
— Я — журналист, — говорю грубо, чтобы донести смысл до безмозглого бандюгана.
— Ты уже влез не в свое дело. Тебя не трогают только из — за того, что ты не мент, так бы давно по рукам надавали, ноги переломали и в больничку отправили. А так, все забавляются, глядя на твои расследования. Ты ни черта не узнал, зато наследил уже прилично. Бегаешь по городу, болтаешь со всеми подряд о том, о чем бы помолчать.
— О чем ты?
— О тебе в наших кругах уже интересуются, говорят. А это плохо, парень. Раз попал на заметку, два, и всё.
— Послушай, я внештатный корреспондент, хочу раскрыть преступление.
— На органы работаешь? Если выяснится, что ты стучишь. Тебе хана.
— Иди, знаешь куда? Останови, выйду. Ни на кого я не работаю, кроме самого себя. Если получится хороший материал, мне заплатят.
— Зачем тебе это расследование? Ради денег? Не верю. Выслуживаешься перед главредом. Он не оценит твоего порыва раскрыть грязь, которая, оказывается, есть в нашем социалистическом обществе. Если ты еще не понял, то твое расследование «мутных вод» никому не сдалось. Не те времена, парень. Может ты соскочишь, не доучишься на журфаке, и до сессии не дотянешь. Раскроешь дело, и со следующего года пойдешь в курсанты. Может, ты сразу с дядькой своим сговорился на эту тему? Если нет, то тебе мой совет — не станешь работать на нас, сваливай из столицы. Житья тебе здесь не будет.
— Останови машину. Выйду.
— Время десять тридцать. Общага закрывается.
— Ничего. Как — нибудь где — нибудь перекантуюсь.
— Женщина появилась? К ней поедешь?
— Почему нет.
— Разве ты не слышал, что бабам не стоит доверять? — усмехается, будто мои мысли читает.
— Не все такие гадины продажные как твоя Зинка.
— Дело говоришь.
— Ни на кого я не стучу, — буркаю зло, чуть успокоившись. — Мне работа нужна была, любая, меня взяли внештатным корреспондентом в «Правду». Барышня одна поручилась за меня.
— Уже знаем, Королева, — перебивает меня Костя.
— Всё — то вы знаете, — говорю с негодованием. — Так вот, она поручилась, и сказала начальству, что возьмет меня в помощники. Будет направлять, так сказать. Какие статьи она пишет, по тем я материалы для нее и собираю. На самом деле задания редакционного я от нее не получил, разрешения заниматься сбором информации в университете также, она хотела от меня одного — чтобы я нашел ее очень близкую подругу Марину Ольховскую. Провел расследование, опросил людей, вышел на след исчезнувшей бесследно сотрудницы. Всё. Никаких тайн я из этого не делаю. Ищу по заданию начальницы пропавшую женщину.
— Так ее менты ищут! Ты здесь при чем?
— Знаю. Они отдельно работают над делом, всё — таки человек пропал, не катушка ниток. А я — сам по себе.
— Приехали, — Костя останавливается далеко от МГУ. — Дальше сам дойдешь. Покумекаешь, стоит ли тебе нарываться.
— Вроде не нарываюсь, — хмыкаю я.
— Парень, ты пошел работать в «Правду», газеты для партийцев, ты уже показал им, что ты вроде как с ними. А ты — коммуняка?
— Я верю в коммунизм и светлое будущее, — говорю очень воодушевленно.
— Партийный билет есть?
— Есть студенческий билет, — отрезаю я.
— Тебе уже восемнадцать. Если ты с ними, то позаботься о вступлении в коммунистическую партию. А если стучишь ментам на нас, то лучше убирайся подальше отсюда. Поступай в их учебное заведение. Поверь, если Дед узнает, что ты сливаешь информацию о валютчиках и фарцовщиках своим знакомым ментам, тебе голову оторвут, и отправят мамке посылкой. Мы ведь о тебе всё знаем, ты у нас на заметке.
— С чего бы вам следить за мной — простым парнем? — впервые меня начинает беспокоить данный вопрос. Внезапно в голове всплывают слова Кости «про эти времена», то есть ему есть с чем сравнивать?
— Мы следим за такими как ты, — выдыхает он, смотрит многозначительно.
— Какими такими? — допытываюсь до него.
— За шустрыми, охочими до больших денег и чужих тайн, скрытых от глаз советских людей. И если ты начнешь болтать, придется закрыть тебе рот… навсегда.
— Не пугай меня, я пуганый, — шиплю зло.
Я так зол, что готов наброситься на Костю и порвать его на тряпки.
Понятное дело, его подослали ко мне, чтобы запугать.
В первый раз они меня били, или я их… Поняли, что не сработало, пытаются по — человечески поговорить, но получается это у них это из ряда вон плохо, потому что они сами нелюди.
— Я уже сказал тебе, — цежу сквозь зубы. — Так и передай своим, что работать на вас не буду. И на ментов не буду. И в партию я не собираюсь. Всё чего хочу — вести честные журналистские расследования. Хочу, чтобы люди наши советские знали, что на самом деле происходит в стране. Понял? Я — сам по себе.
Выхожу из копейки, громко хлопаю дверцей, так чтобы Костя оглох. К чертям собачьим.
— В общаге холодильником так хлопай. Упырь, — ревет Костик, срываясь с места.
С минуту смотрю вслед автомобилю.
Внезапно меня озаряет, что время не резиновое, и его скорее всего ни черта у меня в запасе не осталось.
Смотрю на циферблат. Подсвечиваю спичками, положенными в карман, взамен утерянному карманному фонарю.
Мне конец. Время 22–55.
Ускоряюсь, трусцой бегу к зданию.
22–59
Вваливаюсь, запыхавшись, в теплое помещение.
— Успел, шельмец, — охранник пропускает меня.
Спустя семь минут захожу в комнату. У парней горит настольная лампа, и они собрались вокруг письменного стола, разложили учебники, тетради с конспектами, чего — то зубрят.
— Что здесь происходит?
— Завтра зачет по античной литературе.
— Не — ет…
— Да, — Серега вскидывается, смотрит на меня вопросительно. — Ты какой — то не такой.
— Какой еще не такой? Как обычно всё — голодный и злой.
— Ужинай, мы тебе оставили жареную рыбу и капусту с макаронами. Хлеб, правда, закончился.
— Неужели нельзя было взять лишних пару кусочков из столовой?
— Можно, вот завтра пойди и возьми. На меня уже косятся, — злится Мишка. — Говорят, что наша комната съедает весь бесплатный хлеб и всю капусту. А еще при этом упоминают, что ты работаешь, и можешь позволить себе купить буханку хоть черного, хоть белого.
— Студенты, — выдыхаю зло.
— Вам не показалось, что прозвучало это слово оскорбительно? — усмехается Колян.
— Халявщики? Тебе тоже так послышалось? — злится Серега.
— Я не про это говорю, — огрызаюсь.
Парни забывают обо мне быстро, переключаются на игры разума античных философов, я же сбрасываю с себя одежду, переодеваюсь в домашнюю клетчатую рубашку с коротким рукавом и в трико.
Иду чистить зубы и умываться. Безумно хочется принять душ, но шуметь после одиннадцати вечера опасно для жизни. Прибежит кто — нибудь, снова начнет высказывать претензии, а я сегодня очень злой, могу и ответить.
Злой потому что, Игнатова не встретил. В гостинице запалился. А еще узнал, что мое имя уже на слуху не только у ментов, и бандитов, но и у настоящих уголовников. Если они решат, что я копаю под валютчиков, чтобы сдать их ментам — мне конец.
Где — то я ошибся. Не надо было лезть на рожон.
С другой стороны, мое слово пацана, против слова Зинки — Марты Хари, сделанной в СССР.
Если я найду убийцу Звонарева, Дед поверит мне. Волков и Ника тоже будут на моей стороне.
Что из этого следует?
Если мне поверят, то я выиграю очки. Ко мне начнут по — другому относиться.
Стоит отступить от любых вопросов с валютой. По крайней мере, мне теперь там светиться нельзя.
Но людям Волкова можно?
Стоит обратиться к майору Волкову, чтобы он дал оперативника для слежки за Игнатовым. Если мы докажем, что Гриша занимается валютой, тогда…
Что тогда?
Какая — то мысль крутится в мозгу, обрывается, улетает ее смысл, снова возвращается, зудит как комар. Что — то я упустил, то что напрягло меня сегодня больше всего… Костя… он говорил про «таких как я»… нет, он не может знать, что я попаданец, и знаю намного больше других.
Но он угрожал, что «они» следят за мной.
Твою мать!
Неужели у нас в стране Советов есть отдел в КГБ, который занимается попаданцами как пришельцами, и отслеживает каждый их шаг.
Хотелось бы ошибаться. Возможно, я устал от напряжения этого дня, вот и мерещится всякое дурное.
Так много баек я слышал за свою жизнь про кэгэбистов, что меня ничего не удивит. Даже если выяснится, что в их рядах есть такие как я, типа у них предчувствие, а сами всё знают наперёд. Для службы удобно.
Мысль обрывается, и я бью кулаком по раковине.
— Проблемы? — слышу у себя за спиной женский голос.
Вскидываюсь, с ужасом смотрю на отражение в зеркале, и вижу бледное лицо Лидии.
— Следишь за мной? В мужском туалете?
— Птичка на хвосте принесла, что ты едва сегодня успел попасть в общежитие.
— Ты еще спроси, куда я ходил, — мой голос становится стальным.
— Не буду, я тебе не мать.