— Я не командный игрок, предпочитаю одиночные виды спорта.
— Например, стрельбу по мишеням.
— Почему нет. Была мысль в ДОСААФ записаться, времени только ни на что не хватает.
— Самый занятой студент на свете, — парни переглядываются.
— Так что, сказать Веселовой, что ты снова ее не поддержишь? — интересуется Колян, с трудом сдерживая смех.
— Я бы с удовольствием, ребят, но дополнительные обязательства по поддержанию правопорядка подразумевают под собой свободное от работы и учебы время. А у меня такого не наблюдается. На следующий год подумаю, как только возьмут в штат газеты, вернусь к этому вопросу. Сами — то чего не идете?
— А мы тоже на следующий год с тобой вместе будем думать, — отвечает Колян, открывая банку с вареньем.
— Ну да, патрулирование улиц чем тебе не приятная прогулка на свежем воздухе, — усмехаюсь я.
— Участие в жизни общества на всех этапах. Предотвращение преступлений, усмирение хулиганов, сопровождение пьяных домой или в вытрезвитель, оказание помощи старика и детям, — перечисляю я все те обязанности, которые возложены на дружинников, по той самой причине, что кто — то когда — то не захотел раздувать штат МВД.
— Если вступим, то будет у нас Тимур и его команда, — усмехается Серега.
— Лидия оценит наше участие в активной жизни общества! — усмехаюсь я.
— Ага! Заставит нас самих стенгазету про себя рисовать, — громко гогочем, усаживаясь за стол, на котором уже дымятся чашки с горячим чаем, и обалденно пахнет малиной.
— Эх, а давайте махнем летом в колхоз! — предлагает Колян.
— Кстати, во время сбора урожая и в посевную редакция отправляет кого — то с заданием в поля. Может, и рвануть всем. Какая — нибудь бабуля приютит нас. Сеновал, дискотека, девчонки, — откусываю большой кусок хлеба с вареньем.
— Ты где ночь провел? Очередная зазноба? — интересуется Серега.
— Не знаю, не решил. Девчонка хорошая, боевая, правильная.
— Ты ее испортил?
— Сменим тему?
— Про колхоз поговорим?
— Угу.
— Так это значит, снова про девчонок — про колхозниц.
Громко ржем. Как ни крути, любой разговор всегда возвращает к ним — к женщинам.
В двенадцать тушим огни, засыпаем быстро, едва голова касается подушки.
Мне снова снится чертовщина — то мать с причитаниями, то майор Волков с его мрачной рожей, то пафосная Ника с пилкой в руках, то Валя со сковородой в руке, и я никак в толк не возьму, будет она меня кормить или воспитывать. Уж слишком грозный вид у девчонки.
Все чего — то хотят от меня.
А я стою столбом молчу.
Просыпаюсь по звонку будильника, вроде выспался, но какой — то разобранный. Помятый.
А каким мне еще быть если в голове тебе крутится весь этот дурдом?
Утро начинается со стандартного ритуала. Топаю в душ, к умывальнику, чищу зубы, пытаюсь причесаться. Отмечаю что рожа заросла, как у неандертальца. Бреюсь бритвенным станком, и конечно же оставляю на лице два пореза.
Черт. Теперь пластырь клеить.
В десятый раз за месяц думаю о том, что давно пора купить электробритву «Неву» или «Ракету».
Возвращаюсь в комнату, клею два кусочка пластыря на порезы. Пока пью чай, кровь останавливается.
— Купи электробритву, — учит меня жизни Колян, который у нас в комнате самый неандерталец из всех.
Выглядываю в окно — конец ноября. Погода сырая — ни зима, ни осень. Что — то непонятное. Уж скорее бы снегом всё присыпало. Капли воды с крыши капают, некоторые попадают на окна, оставляют грязные разводы. На душе мутно.
Совершаем с парнями очередной рутинный ритуал — идем на занятия в учебный корпус. По дороге нам встречаются девчонки — Сергеева Маша в короткой юбчонке, радостно улыбается, а вот Лидия в темном платье с белым воротничком — даже не смотрит в мою сторону. Воротит нос от меня.
К чему бы это? Неужто к хорошей погоде. Или к пурге?
Были давления, уговоры, теперь что?
Новая политика партии, похоже. Комсомолка наша, коммунистка, видать, что — то снова затеяла. Затейница, мать ее. Такая если пойдет клепать политику партии, пролетариату придется туго.
Знать бы, что именно она затевает, чтобы не нарваться.
Не нравятся мне такие барышни с тараканами в голове.
Иногда думаешь, лучше бы побольше плодилось таких, как Машка — красивых, но не очень умных, понимающих, что в женщине главное не ум. Красивые женщины, выйдут замуж, спрячутся за спину мужа. Тому отдуваться. Тогда по логике вещей получается, что «Маши» умнее, чем «Лидочки».
Снова бросаю взгляд на Машку — улыбается радостно, будто повышенную стипендию назначили. Но я — то знаю, что не видать Маше больше тридцати пяти рублей, потому что у нее четверок полно.
А вот Лидия… Лидка эта, наша вечная комсорг похожа на черного ворона, кружащего над добычей, в этом своем черном платье,
Даже посмотреть в мою сторону не удосужилась. Отмечаю, что меня заинтриговывает данный факт.
Я уже привык, что девчонки клеются ко мне, а эта строит из себя царицу темного царства.
Не в настроение сегодня товарищ партиец.
Ну и фиг с ней. Ухожу вслед за парнями в аудиторию.
После скучнейших пар, на которых я схемы рисовал по поимке Игнатова, нарисовывается интересное дельце — обед.
В столовую мы бежим резво, с хохотом. Прям чувствуется соревновательный момент — кто быстрее, тот очередь займет на всю ораву. Прибежишь последним, будешь пропускать впереди себя всю голодную толпу.
Отоварившись, с подносом топаю к тарелке с бесплатной капустой, и хлебом. Кладу на поднос восемь кусков — по два на каждого, и в этот момент меня толкают в спину.
Ничего себе. Что за дела?
Оборачиваюсь. Передо мной Лидия — темнее тучи.
— Есть новости, Макар? — голос, как будто она — сам товарищ Брежнев, только без его бровей. Про которые в народе шутят, что брови Брежнева это усы Сталина, но на более высоком уровне. И требует комсорг также как он. Безоговорочно. Сверлит борзым взглядом.
Вот оно! Мне же во сне снилось, что все от меня чего — то требуют. Кошмар начинает осуществляться.
Молчу, чтобы чего плохого не случилось. Не собираюсь ввязываться в её игры. Лидка явно затевает что — то партийное, а мне в её игре быть неинтересно. У меня свои планы на жизнь.
— Нет работы, Лидия. Занятия по расписанию.
Даже если бы были, я бы не хотел, чтобы именно наш комсорг работала со мной плечо к плечу в газете, она явно что — то затеяла, вижу это по ее хитрым глазам.
Могла бы попытаться в другую газету попасть внештатником, но ей обязательно нужно быть рядом со мной. К чему бы это? В чем — то подозревает меня и хочет доказать свою правоту?
— Нет работы? Для меня?
— Самим не хватает заданий. Редактору не нужны зеленые внештатники, ему только опытных подавай. А у тебя же нет опыта в написании статей на заданные темы. А свои темы от студентов не нужны.
— Я не глупее тебя!
Кто бы сомневался.
— Я и без доказательств разберусь с тобой, — угрожает мне.
— Всё — таки ты не работу искала, а хотела меня уличить. В чем?
— В нетрудовых доходах!
— Может, я вагоны разгружаю по вечерам, тебе — то что с этого?
— Я комсорг. Отвечаю за твое коммунистическое воспитание.
— Я — комсомолец, не коммунист, — цежу через зубы.
— Ах! — ахает. — Вот ты и признался, что плохо относишься к партии.
— Ты не переворачивай мои слова, я всего лишь хотел сказать, что не подавал заявку на вступление в партию и у меня нет членского билета. Впрочем, как и у тебя.
И тут до меня доходит, что Лидия, выслуживаясь перед кем — то, хотела меня использовать, дело состряпать, и себе в заслугу вменить, что раскрыла вражеский антисоветский элемент.
Свирепею.
Это ее месть за то, что я отказался от всех активностей?
— Тогда мы вынесем тебя на собрание, разберем твои выходки, — угрожает. Прямо орудие идеологии, а не человек.
Ну и черт с тобой. Моя жизнь — это не бюллетень, чтобы её комсорг подписывал. Зло огрызаюсь:
— Если хочешь настроить против себя ребят и девчат, дерзай, — говорю ей в лицо, без запинки. — Ты же понимаешь, что за меня все горой стоят. Хочешь соревноваться? Это не комсомол, тут зубами надо рвать.
Она глазами сверкает, как будто на заводе работает и у нее недостача в отчетах.
— Ты их подкупил, мы и их разберем позже. Все ответят за антисоветское поведение.
— А ты сама — то не боишься замараться? Ты ведь в партию планируешь вступить?
— Да.
— Тогда думай о своем светлом завтра, а не о моем темном сегодня, — резко разворачиваюсь, иду к пацанам.
Твою мать! Я же знал, что не стоит так резко выделяться на фоне других. Знал, что надо быть — как все.
Что теперь?
Я впервые грубо поговорил с Лидией, и теперь злюсь на себя. Подставился, однозначно. Но у меня не было выбора, она мне угрожала, и меня это вывело из себя.
Чего не люблю по жизни — так это угроз и шантажа.
Мелькает шальная мысль подарить ей модные джинсы рублей за сто шестьдесят. Может, оттает? Но потом сам себя осаживаю — комсорг и вещь, купленная у спекулянта, это как пиво с шампанским смешивать. Не возьмет, тут — то я уверен. Да и пофиг.
Бояться ее я точно не намерен. У меня другие планы в этой новой жизни — войти в штат «Правды», вернуться в бокс, вон в дружину решили записаться с пацанами.
Ни одна баба не сможет встать на моем пути. Даже комсорг.
И Лиду эту слать к черту! Да пусть идет она хоть в партию, куда захочет.
— Ты чего такой напряженный, капусты мало взял. Козочки наши в юбчонках съели всю? — парни ржут, встречая меня. Я же падаю на свое место, с грохотом ставлю поднос на стол.
Да, я не в духе, хотя меня это не колышет.
Пацаны свои поймут, переживут. У каждого бывают такие дни, когда и дышать тяжело. Но что поделать? Жизнь — то продолжается.
— Плохо вытерли, — показываю на крошки.
— О — о! Сомов не в духе.
Ем, а сам смотрю на Лидию, которая за соседним столом сидит и что — то записывает в блокнот.