А сестре, маме твоей сказал:
— Командировка была долгая.
Вот тебе и командировка, как у твоего отца.
Но я не хотел тревожить твою мать. Она и так пережила своего мужа, фронтовика, который всегда был на грани жизни и смерти.
Город уже спит. И я возвращаюсь в свою кровать. Лежу, закинув руки за голову.
Почему пятьдесят лет стало для мужчин моей новой семьи такая же роковая цифра, как и для меня?
Совпадение или какой — то знак?
Дядя Витя в свои пятьдесят выкарабкался, а отец — нет.
И вот что удивительно: я тоже в свои пятьдесят умер, но почему — то сейчас живой.
Что — то мне подсказывает, что всё это не случайно.
Есть в этом связь. Мне дали время.
Словно закодирована, вшита она в эту цифру — пятьдесят.
Когда мой отец не вернулся из той командировки, нам выдали ордер на квартиру. Мать его получала, отец отсутствовал.
Отцу дали квартиру, как инвалиду, как фронтовику, как человеку, который отдал всё, что у него было, для победы и для страны.
Квартиру — со всеми удобствами. Газовая плита на кухне. Совмещенная ванная с санузлом. Хрущевка. Но своя отдельная квартира.
Это тебе не барак, где я — Макар Сомов родился и прожил до первого класса. Не длинный коридор, как в общежитии.
Помню в бараке стекло разбилось накануне Нового года. Отец как обычно был в командировке. Мать нашла где-то кусок старой фанеры, прибила, как сумела. Но того куска фанеры не хватило на все окно. Заложили подушками зияющую дыру. Лютая зима стояла, в квартире была холодрыга. Тут вовремя комиссия пришла из военкомата обследовать наше жилье. Переглянулись товарищи и постановили, что не гоже семье героя проживать в подобных условиях.
А теперь вот он — пятиэтажный кирпичный дом. Площадка одна на этаже на четыре квартиры. Балкон свой отдельный есть. И две светлые смежные комнаты.
Я маленький был, лет семь мне было тогда. Помню, как радовалась вся семья, отца все ждали, чтобы он тоже порадовался. Только вот он так и не увидел её — той квартиры. Не успел.
В голове вдруг всплывает картина — зеркала завешаны черным.
Квартира, которую отец так и не увидел, а в ней — мы, вся семья, сидим за столом. Мрачно, подавленно и очень тихо.
Что это было?
Думали, новоселье справлять будем. А тут похороны.
Отца не стало.
Моя боярка:
Мой позывной Шрек. Я армейский десантник. Умер в 2046 году в неравной схватке с монстрами. Стойте-ка, говорят, что я жив. Я — князь Трубецкой? https://author.today/reader/389135/3591946
Глава 4
Утром перед тем, как пойти в школу, звоню из автоматной будки бригадиру Валере.
Переговорив с ним, возвращаюсь домой.
— Макар, ты чего так рано? — встревоженно спрашивает бабушка.
— В школе карантин на неделю объявили. Ветрянка, — ляпаю первое, что приходит в голову.
— Так ты не ходил сегодня в школу?
— Светку Горшкову встретил, она сказала.
— А — а! Тогда как раз отдохнешь, придешь в себя.
— Вот я и собрался отдыхать. Уезжаю, — буднично
произношу и прохожу в зал.
Здесь в смежной комнате определено мне место. На диване сплю, на столе лежат учебники. И тумбочка есть, где мои письменные принадлежности хранятся, а на стене прибиты полки с книгами.
Все оборудовано для ученика советской школы.
Скольжу взглядом по выделенному мне пространству и начинаю скидывать вещи первой необходимости в зеленый холщовый рюкзак.
— Я по делам, — говорю решительно.
Сегодня я в комоде наткнулся на семейный альбом, увидел фронтовые фотографии отца и обнаружил пачку писем матери с фронта.
— Ох! — вздыхает бабушка и падает на стул, слышу, как он скрипит, но не поворачиваюсь.
— Когда еще выпадет такая возможность? Смотаюсь быстро туда и обратно, — затягиваю покрепче ремни на рюкзаке и иду в прихожую.
— Куда туда и обратно?
— На дачу к дяде.
— Макар, ты хоть учебники с собой возьми. У тебя же выпускной класс.
Лишняя тяжесть мне ни к чему. Да и заниматься времени точно не будет.
— Все, ба. Маме скажи, чтобы не волновалась, у меня все хорошо.
Обуваю ботинки, и, перекинув рюкзак через плечо, выхожу из квартиры.
А спустя неделю возвращаюсь домой усталый немытый и голодный. В кармане штормовки в старом газетном свертке лежат сто рублей.
Запах свежеприготовленного борща встречает меня у порога.
С упоением втягиваю его запах, предвкушая.
— Привет, я вернулся! — кричу из прихожей.
Мама выскакивает из кухни в переднике и с половником в руке.
— Макар! — взмахивает руками она и половник с грохотом падает на пол.
Скрещивает руки на груди.
— Ты где пропадал? Такой чумазый заросший осунувшийся.
Тянет руку, хочет потрепать по волосам, не дотягивается. Слегка наклоняю голову. Она касается моих взлохмаченных волос.
— Светка сказала, что не было у вас никакого карантина. А дядя сказал, что на даче ты не появлялся. Ты не спутался с плохой компанией? — дрожащим голосом спрашивает она.
— Дела у меня были. Срочно надо было уехать.
Недоверчиво смотрит на меня.
— Какие у тебя дела? — настороженно спрашивает. — Макар, у тебя какой — то странный вид.
Наклоняется, поднимает половник с пола.
Надо срочно менять тему.
— Это связано с одним журналистским расследованием, — буднично сообщаю.
На мгновение виснет тишина. Онемевшая мама стоит с половником в руках.
— Что? — переспрашивает она. — Но еще рано что — то расследовать, ты же еще даже учиться не начал. И дядя Витя говорил, что ты обдумываешь его предложение — пойти в курсанты.
— Я много думал об этом. Решил, что хочу писать, рассказывать людям о важном, быть на передовой событий.
Мать растеряно смотрит на меня снизу вверх.
— Мы все считали, что твоя страсть стать биологом.
— Нет. Это твоя страсть. Твоя нереализованная мечта, — отвечаю я.
А я решил, что я сын своего отца. И должен быть в гуще событий, — проговариваю мысленно.
— А где ты все — таки был столько дней? — вспоминает она.
— Ездил на заработки, — бросаю я. — Для учебы в университете деньги пригодятся.
— Какие заработки, Макар? Поступление бесплатное, учеба также.
— Мам, ты уже определись, что тебя волнует больше, где я был? Или куда собираюсь поступать?
— Макар! — мама ошеломленно смотрит на меня, закрывает лицо руками и всхлипывает.
Терпеть не могу женских слез еще из прошлой жизни.
— Понимаешь, я передумал. Биолог — не мужское это, а военное дело — тоже не мое, поэтому выбрал журналистику, — стараюсь говорить мягче.
— Как передумал? — падает на диван.
— Не могу объяснить, передумал и все, — развожу руки в стороны. — Мне нравится расследовать, быть в курсе событий, скрытых от простого человеческого взгляда.
— Так это опасно!
Не успеваю ответить.
Вместе поворачиваем головы на скрип двери, в комнату входит баба Валя.
— О чем это вы тут говорите? — устраивается на диване.
— Макар решил учиться на журналиста, — упавшим голосом говорит мать.
Бабушка хмурится и смотрит на меня с недоверием.
— Что случилось, Макар? Какая журналистика?
Выпрямляюсь, чувствуя, как внутри закипают эмоции.
— Это мое решение.
— Ну что ж, Макар. Ты уже взрослый, надеюсь знаешь, что делаешь. Если в университет пойдешь, то уже пора бы готовиться к экзаменам. Туда с оценкой «удовл» не берут.
— Сын, как же так? — мама никак не может смериться с моим решением.
— Всё, — решительно обрываю ее поползновения сломать мой настрой. — Подумай лучше о себе, о своем здоровье. Сколько можно пахать? Я уже вырос. Теперь я буду зарабатывать на жизнь нашей семьи.
Мама поджимает обиженно губы и наблюдает, как я вытаскиваю вещи из рюкзака.
— Через месяц мне исполнится восемнадцать. Буду совершеннолетним, отвечаю сам за себя.
— Макар, от нашего дома до университета полтора часа езды, даже два. Зимой будет сложно добраться, замерзнешь, а жить в общежитии не вариант, ты же домашний мальчик, — смотрит на меня с тоской.
— Я взрослый. И обо всем уже подумал, справлюсь. А сейчас я хочу есть, аппетит просто зверский. Помоюсь и приду.
Иду в ванную комнату. Мне реально надо плотно поесть и хорошо поспать, чтобы набраться сил.
Всю неделю я работал на стройке в бригаде шабашников на заливке фундамента большого административного здания. Смены были по восемнадцать часов, шесть часов оставалось на перекус и сон.
Когда добирался до рабочего вагончика, сразу заваливался на деревянный лежак, сколоченный их широких досок и покрытый шерстяным солдатским одеялом. Под голову скатывал валик из собственной штормовки. Спал мертвецким сном.
Через шесть часов снова поднимался и шел мешать бетон. носить носилки с бетоном в котлован. А когда опалубка наполнялась доверху, ровнял поверхность бетонной смеси специальным деревянным устройством, похожим на швабру — гладилкой.
Настрой мне нравился и азарт в работе тоже.
Так что деньги — сто рублей заработал честно.
Никому никакой «долг» отдавать не собираюсь, потрачу деньги на свою семью. Матери духи куплю, бабуле платок шикарный, чтобы с красными цветами обязательно. Буду жить как человек — на широкую ногу.
А борзые ребята обойдутся. Пусть за эти деньги сами повкалывают, чтобы знать им цену.
Спустя тридцать минут выхожу из ванной и иду на кухню, откуда аппетитно пахнет.
Ем со зверским аппетитом, кусаю хлеб большими кусками и подцепляю ложкой жирные куски говядины из борща.
У мамы, глядя на меня, наворачиваются слезы на глаза. Я больше ничего не чувствую, после горячей ванны и сытной еды клюю носом в тарелку. Смертельно хочу спать.
Едва голова касается подушки, мгновенно вырубаюсь.
На следующий день прихожу в школу и захожу в класс.
— Сом, ты где был? — подлетает ко мне Светка.
— Неважно, — отмахиваюсь я и прямиком направляюсь к Ковалю, который со своими дружками расположился на последней парте, где они играют в карты, в наглую, даже не прячась от старосты класса.