– Нет. Я влюбилась в тебя, потому что ты был добрым и смелым. Ты смеялся над моими шутками. С тобой я чувствовала себя красивой. И еще много из-за чего. Гораздо проще было бы притвориться, что я тебя не вижу. Но с тобой я не могла притворяться. Может, ровно это и делает любовь. Она лишает нас защиты. Последние восемь лет я притворялась, что со мной все нормально. Я больше не могу притворяться.
Мэгги снова начала раскачиваться, но Джонни встал и, взявшись за цепи качелей, остановил их. Он стоял у нее за спиной, и, когда он снова заговорил, она не видела его лица.
– Сегодня я ездил по Мэйн-стрит, по всему городу, по всем улицам и не нашел почти ничего от того Ханивилля, который я помню. Даже дома, в котором я жил, больше нет. На его месте стоит многоэтажка. Я доехал до твоего дома, до дома Айрин. Просто остановил там машину и сидел в ней. Это одно из немногих мест в городе, которое выглядит как тогда. Дом обветшал, состарился… но стоит на прежнем месте. Твоя тетушка меня заметила. Кажется, я ее до смерти напугал. Она вышла из дома и уставилась на меня. Не знаю, кто из нас удивился сильнее. Еще вчера она была красоткой. Вы с ней очень похожи.
Мэгги обернулась, встретилась с ним взглядом. Он посмотрел ей в глаза, а потом снова отвернулся и продолжил глядеть на луну.
– Да, ты очень красивая. И черт тебя возьми, ты это знаешь. Только слепой бы этого не заметил. Даже Айрин бы с тобой не сравнилась.
Мэгги потрясенно молчала. Она не могла думать ни о чем, кроме этого ошеломляющего признания.
– Еще вчера она была красоткой, – повторил Джонни, – а сегодня она старуха.
В ночной тишине его голос прозвучал громко и грубо, и Мэгги поморщилась, услышав его приговор.
– Айрин подошла к машине, и тогда я тоже вышел. Она просто смотрела на меня. А потом поблагодарила за то, что я тебя спас. У нее дрожал голос, и руки тоже дрожали. Я не знал, что сказать. Я не помню о том, что спас тебя, так что не считаю правильным принимать благодарности.
Сердце у Мэгги заныло от того, как много он потерял. Как много потеряла она. Он любил ее. Он подхватил ее на руки и вынес из адского пламени. А теперь ничего не помнит.
– Она меня испугалась. И я ее понимаю. – Теперь Джонни смотрел на нее, и она видела на его красивом лице печаль и неготовность смириться. – Мне тоже страшно. Всю свою жизнь, когда мне бывало трудно, я просто сжимал зубы и брался за дело, злился, пускал в ход кулаки. Но тут все иначе. Если бы дело было только в том, что мне грустно, что я чувствую себя виноватым, что скучаю по маме и Билли и хочу снова их повидать, – думаю, с этим я смог бы сжиться. Но я совершенно не понимаю, как быть со страхом, с тем, что я не понимаю, кто я такой.
Стараясь не дышать, Мэгги поднялась на ноги и повернулась к нему. Их по-прежнему разделяли качели, но она нагнулась и обняла его, прижавшись головой к его плечу. Тело Джонни показалось ей неподатливым, как доска, но она не выпустила его из объятий, не сдвинулась с места. Вскоре она почувствовала, как напряжение, сковывавшее его плечи, ушло, и тогда он вздохнул – потерянно, печально, тоскливо. А потом поднял руки и обнял ее. Когда он снова заговорил, в его голосе слышалась нежность.
– В то утро в спортзале, когда я смотрел, как ты танцевала… на миг все это показалось мне до боли знакомым, и я вдруг понял, как сильно и преданно ты могла бы меня любить. Я понял, почему мог в тебя влюбиться.
У Мэгги перехватило дыхание. Прижавшись лицом к его плечу, она мечтала, чтобы это мгновение замерло. Почему любовь способна так больно ранить? Но она чувствовала, что Джонни еще не все ей сказал, и ждала продолжения.
– Все это кажется мне нереальным. Я просто хочу проснуться и понять, что все позади, что это был сон. Если бы сейчас был пятьдесят восьмой год и я был бы обычным парнем, а ты моей девушкой, все было бы по-другому…
Мэгги ахнула и отстранилась от него. Голова у нее закружилась: ей показалось, что время вдруг повернуло вспять. Те же самые слова он говорил ей в ту ночь, когда в школе устроили Зимний бал, в ночь, когда они были вдвоем и танцевали под музыку, под которую уже давно никто не танцует.
– Мэгги? – Джонни оборвал себя на полуслове, почувствовав, как она вырывается, и вопросительно взглянул на нее. Луна освещала левую сторону его лица, а правая оставалась в тени, и от этого он вдруг показался Мэгги куда более призрачным, чем прежде, в те времена, когда он был заперт в Ханивилльской школе.
– «Если бы я был обычным парнем, а ты моей девушкой, я ни за что бы тебя не отпустил», – тихо повторила Мэгги. – Прежде ты уже говорил мне эти слова. Но ведь этого никогда не будет? Ты никогда не будешь обычным парнем, а я никогда не буду твоей девушкой.
Джонни молча смотрел на нее. Она не отводила глаз, а над ними, среди деревьев, скорбно стонал ветер, и его стоны отдавались в сердце Мэгги тоскливым эхом.
– Я просто хочу вернуться домой, Мэгги, – проговорил Джонни чуть слышно. – Я просто хочу домой.
Песня Элвиса Пресли «Don’t Be Cruel».
9Время плакать
Гораздо позже, в ту же ночь, Мэгги проснулась оттого, что у нее над головой что-то громыхало и двигалось. Над ее комнатой находился просторный чердак, битком набитый накопленными за долгие десятилетия реликвиями семьи Ханикатт. Мэгги лежала в постели, вяло осознавая, что еще не успела толком проснуться и потому не боится странных звуков, доносящихся с чердака, но при этом не может сделать вид, что не слышит их. Когда она вечером заставила себя вылезти из машины Джонни, то постаралась не встретиться с тетушкой Айрин: ей не хотелось говорить о том, как ей больно, но она понимала, что эту боль ей не скрыть. Она не стала даже смотреться в зеркало, зная, что боль отпечатана на ее лице. Она забралась в постель, а чуть позже Айрин приоткрыла дверь ее комнаты и заглянула внутрь. Айрин ничего не сказала, а Мэгги притворилась, что спит. Тетушка долго глядела на нее, а потом, тихо вздохнув, закрыла дверь и ушла.
И вот теперь, спустя несколько часов, Мэгги силой вырвали из сладкого забытья, дарившего ей ощущение мира и спокойствия, и она этому совсем не обрадовалась. Откинув в сторону одеяло, она сердито протопала к двери комнаты и по ступенькам вскарабкалась на чердак. На лестнице горел свет, и чердак тоже был освещен.
– Тетя Айрин?
Мэгги потерла сонные глаза и оглядела царивший на чердаке разгром. Несколько месяцев назад она привела здесь в порядок каждый уголок, каждый ящик. Теперь все было вверх дном. Кто-то вытряхнул на пол содержимое многочисленных коробок, вытащил платья из застегнутых на молнии чехлов. Шляпки лежали неопрятной грудой прямо на полу. В глубине чердака на пыльном диванчике сидела и заливалась слезами Айрин Ханикатт в бальном платье из тонкой ткани персикового цвета, с праздничной прической и макияжем. Перед мысленным взором Мэгги предстала диккенсовская мисс Хэвишем, знакомая ей по урокам английского в девятом классе. Мэгги поежилась.
Лиф платья прилегал неплотно: хрупкие плечи Айрин и ее поникшая грудь уже не заполняли его так, как прежде, в молодости. В талии, там, где изящная фигура Айрин с возрастом чуть раздалась, ткань была сильно натянута, но Айрин все же сумела застегнуть молнию. Видно было, что ей очень неудобно.
– Айрин? – повторила Мэгги, старательно притворяясь, что в том, что невеста Франкенштейна посреди ночи льет на чердаке горькие слезы, нет ничего удивительного.
– Здравствуй, дорогая, – пробормотала Айрин. Ей явно хотелось показать Мэгги, что все в порядке, и она попробовала улыбнуться, но у нее ничего не вышло. – Я просто решила проверить, сумею ли по-прежнему нацепить это старье… Я тут искала проигрыватель, стоявший в комнате Лиззи. Ума не приложу, куда я его подевала.
– Как ты расфуфырилась! Прическа, платье, макияж, и все это в три часа ночи? – Мэгги уселась рядом с тетушкой на пыльный диванчик и разгладила пальцем персиковые рюши.
– Лучше честно скажи мне, что я глупая старуха! – Айрин снова попробовала улыбнуться, но на последних словах всхлипнула и принялась вытирать глаза уголком ветхого кукольного одеяльца.
Мэгги ей не ответила. Нет, Айрин не была глупой. Но что-то явно растревожило, огорчило ее. Мэгги подумала, что тут наверняка не обошлось без Джонни Кинросса, восставшего из могилы во всем своем юношеском великолепии и явившегося к ее дому.
– Какое красивое платье. Ты в нем была на выпускном? Кажется, я видела его на одном из снимков в альбоме Роджера.
– Знаешь, что странно… я помню, что была на выпускном в красном платье. Его-то я здесь и искала. Я точно помню, что была в красном.
– Значит, ты не проигрыватель тут пыталась найти? – поддела ее Мэгги, стараясь не улыбнуться.
Айрин бросила на нее взгляд, ясно говоривший, что Мэгги могла бы и не ловить ее на вранье. Но все же она перестала плакать и легонько хлопнула Мэгги по руке:
– Ах ты нахалка!
Мэгги хихикнула, и Айрин наконец тоже улыбнулась.
– Но теперь я вспомнила это платье. Я и правда старею. Да, в нем я и ходила на выпускной. Сначала я купила красное платье, но в последний момент сдрейфила. Лиззи, моя сестренка, сказала мне тогда, что никто не придет на бал в красном и у меня будет глупый вид. И она оказалась права. Тогда я единственный раз в жизни послушалась совета десятилетней девчонки. Забавно, что на том выпускном была другая девушка в точно таком же красном платье. Я совершенно о ней забыла. Она так не походила на всех остальных… и выглядела просто чудесно. Джонни с ней танцевал… – В глазах Айрин снова показались слезы. Она оборвала себя на полуслове и вдруг поднялась с диванчика. – Это платье должно быть где-то здесь.
Айрин принялась срывать с длинной перекладины чехлы с платьями и расстегивать молнии. Мэгги суетливо бросилась собирать и вешать на место наряды, которые Айрин отбрасывала в сторону, пытаясь отыскать тот единственный, о котором думала.
– Вот оно! Я знала, что оно здесь, – восхищенно вскрикнула Айрин и вытянула красную ткань из чехла, втиснутого между двумя другими, похожими на него, как капли воды.