ми. Наконец она заговорила:
– Нет, я бы этого не хотела. Но я… скучаю по тебе. По тому Джонни, который мне читал, который смешил меня и думал, что я… особенная. Мне не хватает твоей любви, твоих прикосновений. Я хочу сама касаться тебя в ответ, хочу танцевать и знать, что ты за мной наблюдаешь. Я скучаю по своему другу.
Джонни почувствовал ее тоску, и эта тоска больно отозвалась у него в груди. Он уже успел узнать, каково это – любить ее. Да, у него была всего одна восхитительная ночь под звездами, когда он держал ее в своих объятьях, но та ночь показала ему, какой может стать их любовь, и этого хватило, чтобы он не переставал искать ее даже тогда, когда решил, что она его бросила.
Мэгги попыталась ему улыбнуться, но ее бледные губы дрогнули, не желая складываться в улыбку. Джонни видел, что ей не до веселья.
– Я скучаю по тебе, Джонни. Но я так много потеряла за свою жизнь, что переживу, даже если мне придется потерять и тебя. Если буду знать, что взамен ты обретешь счастье или свободу. Но я очень надеюсь… – Тут она замолчала и принялась разглядывать свои кеды. – Я очень надеюсь, что этого не случится, – быстро добавила она и зарделась. Краска расползлась по щекам, пятном закрыла ее тонкую шею, кожу над треугольным вырезом розовой футболки.
– Мы можем начать все сначала, Мэгги?
Джонни забрал у нее швабру, нежно подтолкнул ее очки повыше к переносице. Отчего-то очки ей шли, и ему она нравилась в них еще больше – может быть, оттого, что они скрывали ее чувственность, и, чтобы как следует разглядеть ее красоту, нужно было приглядеться, посмотреть еще раз.
Мэгги улыбнулась ему так, словно он был совершенством, – ее сияющая улыбка осветила его, как лучом солнца.
– Мне бы этого хотелось, Джонни.
Он наклонился к ней и нежно коснулся губами ее губ, чувствуя, как при этом у него внутри что-то оборвалось, а колени вдруг обмякли. Губы у нее были шелковистыми, мягкими, дыхание – сладким, и от облегчения, которое вдруг нахлынуло на него, ему захотелось разрыдаться, как младенцу, и зарыться лицом в ее волосы. Может, все еще будет нормально. У него есть Мэгги. Впервые он подумал, что сумеет привыкнуть к жизни после чистилища. У него есть Мэгги, и этого, быть может, достаточно.
19Время ненавидеть
Роджер Карлтон остановил машину напротив «Солода», погасил фары и стал ждать, пока Долли выйдет из дайнера. Все заведения вокруг уже давно были закрыты, на стоянке перед «Солодом» не осталось ни одной машины, и тихая улочка, что шла мимо этого популярного места встреч городских жителей, тоже совсем обезлюдела. Вэл ездил на работу на велосипеде, а Долли и другая официантка, толстуха, ходили пешком: обе жили неподалеку. Роджер знал, что Вэл некоторое время смотрит вслед Долли, когда та уходит с работы после закрытия дайнера. Вэлу не нравилось, что его работницы возвращаются домой пешком в темноте. Было десять часов вечера – совсем не поздно, особенно для лета, но Вэл заботился о своих сотрудниках. Роджер выехал со стоянки и покатил вокруг квартала навстречу ей. Он перехватит ее прежде, чем она доберется до дома.
Роджер был один. Ему пришлось съездить домой, чтобы переодеться. Дружков он прогнал. Им всем стало очень весело, когда Долли Кинросс вылила ему на голову стакан газировки. Вэл сразу отослал ее домой, но она, похоже, его не послушалась. Наверняка она весь вечер проторчала в кухне, мыла посуду и не показывалась на глаза посетителям. Вэл должен был ее сразу уволить. Этот дайнер принадлежит отцу Айрин. Может, намекнуть ему, что Вэл пустил его заведение под откос? Вэлу плевать, он ведь коммуняка. Это все знают.
Переодевшись, Роджер поехал к ее дому и немного за ним последил, но быстро понял, что там никого нет. Тогда он направился к дайнеру. Он сразу увидел ее сквозь стекла витрины. Она сидела за барной стойкой и пила кофе. Вэл намывал полы.
И вот теперь она возвращалась домой, а на улице, кроме него, не было ни души. Вот она. Он включил фары, и их свет выхватил из тьмы ее силуэт. Она быстро шагала по правой стороне улицы, направляясь к своему дому, старательно изображая приличную мать семейства. Он заранее опустил окно с пассажирской стороны и теперь притормозил рядом с ней и медленно поехал вдоль тротуара, приноравливаясь к ее скорым шагам.
– Привет, куколка. Ты ведь любишь, когда тебя так называют? Однажды я слышал, как мой папа болтал с тобой по телефону. Он тоже так тебя называл. Яблочко от яблоньки, как говорится!
Долли Кинросс скрестила на груди руки. Она не остановилась, но лишь вздохнула и покачала головой.
– Роджер Карлтон, тебе давно пора спать, а я тебе не нянька. Вижу, ты не понял послания, которое я отправила тебе вместе со стаканом газировки. Поезжай домой, иначе я позвоню твоему папочке и нажалуюсь на тебя. Я знаю, что ты и моему Билли не даешь спокойно жить. И этого я не потерплю. Оставь в покое моих сыновей, слышишь?
Роджер почувствовал, как в черепной коробке, прямо позади глазных яблок, застучал горячий молоточек ярости. Он резко крутанул руль, развернул машину, ударил по тормозам и остановился прямо перед Долли Кинросс, чуть не сбив ее с ног и перегородив ей дорогу. Скользнув к пассажирской дверце, он выскочил из нее, схватил ошеломленную женщину за руки и впихнул в машину. Вжав спину Долли в сиденье отцовского линкольна, он навалился сверху, крепко ухватил ее за запястья, ткнулся лбом ей в лоб и заорал прямо в лицо, так что она почувствовала у себя на щеках брызги его слюны:
– Не смей так говорить со мной, шлюха! Думаешь, мне нужна бывшая отцовская баба? Я здесь не потому, что хочу тебя! А потому, что я тебя ненавижу!
Долли Кинросс не двигалась, оглушенная яростью и жестокостью юноши, который сейчас, несмотря на заверения в том, что он ее не хочет, вжимался в нее всем телом, не выпуская ее запястий.
– Слезь с меня, Роджер. Если кто-то нас увидит, у тебя будут неприятности. А тебе ведь они ни к чему? – Она говорила спокойным, тихим голосом, словно обращалась к расшалившемуся двухлетке, и от этого Роджер распалился еще сильнее.
– Заткни свой рот, шлюха! Если даже нас увидят, то знаешь, что подумают? Что ты соблазнила сына мэра! Думаешь, это повредит моей репутации? Нет, мне ничего не будет. А вот тебе стоит поволноваться!
Долли ничего не ответила. Она просто лежала молча. Ей показалось, что Роджер чуть успокоился. Сказанные им слова тяжело давили ей на грудь – почти так же тяжело, как сам Роджер. Он прав. Ей никто не поверит. По боковому стеклу скользнули фары другой машины, и Роджер замер. Нет, он все-таки приврал насчет того, что не боится быть замеченным в ее обществе.
– Сейчас я вылезу из машины, обойду ее и сяду на свое место, а ты не двинешься, пока та машина не проедет. Потом ты сядешь, и мы с тобой немного прокатимся. Мне нужно тебе кое-что сказать, и я только начал. Если попробуешь убежать, вам с малышом Билли придется дорого за это заплатить. А вам ведь это ни к чему? – Он улыбнулся, бросив ей в лицо ее же собственные слова, а потом втолкнул ее ноги в машину и захлопнул пассажирскую дверцу. Он с беззаботным видом прошел к водительской дверце, махнув по пути встречной машине, скользнул за руль, завел двигатель и медленно съехал с тротуара.
– Это был мой друг Даррелл. Он мне помахал. Как видишь, он не собирается тебя спасать! – Роджер хихикнул, и Долли Кинросс поняла, что ее ждут большие неприятности.
Роджер прибавил газу, и вскоре они уже выехали из города. Он крепко держался за руль обеими руками, у него на губах играла улыбка. Он был красивым юношей, вот только с глазами у него творилось что-то странное. Они были зелеными и казались совершенно пустыми, безжизненными. Долли подумала, что ей попросту слишком страшно и от этого кажется, что глаза Роджера чуть светятся в темном салоне машины.
– Куда мы едем? – Долли говорила все тем же тихим, спокойным голосом. Она сидела, чинно сложив руки на коленях, с самым невозмутимым видом, но в голове у нее роились тысячи отчаянных мыслей.
– Так далеко, что никто не услышит, как ты будешь вопить и молить о пощаде, – объявил он торжествующе, словно только что получил высший балл в школьном аттестате.
– И что же ты хочешь мне сказать? Кажется, мы уже достаточно далеко уехали. Мои мальчики будут переживать. – Долли не была уверена, что Роджер на это клюнет. Наверняка он следил за ней и прежде и знал, что она часто задерживалась после работы, чтобы провести время с его отцом.
– Они просто решат, что ты с моим папенькой, – тут же ответил он, подтверждая ее худшие опасения.
– Я больше не вижусь с твоим отцом. Он тебе не говорил? – Долли надеялась, что говорил. – На прошлой неделе я сказала ему, что у нас ничего не выйдет. Ему нужно заботиться о тебе и о твоей матери, а мне – о моих мальчиках. Мы решили, что каждый из нас пойдет своей дорогой.
Она говорила правду. И потом, она ведь даже не спала с мэром. Она долгое время надеялась сорвать куш побольше. Если бы мэр развелся и женился на ней, жить ей стало бы куда проще. Но эти надежды она лелеяла еще до того, как вокруг нее стал крутиться Роджер. Роджер ее пугал. А потом, на прошлой неделе, Джонни сказал ей, что Роджер пристает к Билли. Это стало последней каплей, и Долли отказалась от мечты стать женой мэра – так же, как до этого она не стала женой священника, а еще раньше, когда выяснила, что в планы отца Джонни не входят жена и дети, женой актера.
– Да что ты говоришь? – с издевкой пропел Роджер. – Какая великолепная новость! Значит, теперь мы с тобой можем быть вместе? – С этими словами он снял правую руку с руля и облапил ею грудь Долли у выреза платья, а потом скользнул ниже, оторвав верхнюю пуговку.
Долли охнула, сбросила его руку, принялась отпихиваться и задела левой ногой руль, отчего машина резко вильнула в сторону.
Роджер заорал, разразился ругательствами, но все-таки сумел удержать вихлявшую по дороге машину. Потом он на мгновение повернулся к Долли и с силой ударил ее по лицу тыльной стороной кисти. Ее голова мотнулась в сторону, и она снова засучила руками и ногами, ткнулась в руль, нажала обеими ногами на педаль газа. Машина заложила крутой вираж, и Роджер резко, не думая, ударил по тормозам, но линкольн уже занесло и закрутило, и задний правый бампер ударился о стойку дорожного ограждения. От удара машина перестала крутиться и застыла посередине дороги, готовая ехать точно в том направлении, в котором они ехали прежде.