Роджер сидел неподвижно, слегка оторопев от столь резкого окончания этой безумной поездки. Долли Кинросс распахнула пассажирскую дверцу и выскочила из машины. Роджер отреагировал с секундным запозданием, так что она успела вырваться и помчалась прочь. На бегу она резко виляла из стороны в сторону, словно адреналин не давал ей удержать равновесие.
– Сука! Грязная потаскуха! – Роджер тоже вывалился из машины и кинулся за ней, крича и угрожая.
На дороге, уходившей к водохранилищу, показались фары автомобиля. Они осветили заросшее высокой травой поле, по которому со всех ног удирала Долли Кинросс, вывернули на шоссе, двинулись в направлении брошенной машины мэра, и Роджер остановился, не зная, что делать: то ли преследовать свою добычу, то ли вернуться к линкольну. Водительская дверца была распахнута, фары горели, даже двигатель продолжал работать. Сзади на правом бампере виднелась изрядная вмятина, хотя водитель встречной машины ее вряд ли сразу увидит. Но кто бы это ни был, он наверняка остановится и предложит помощь. Придется вернуться.
Он побежал обратно к автомобилю и с самым беззаботным видом прислонился к водительской дверце. Вскоре к его побитому линкольну подъехал видавший виды пикап. Водитель пикапа притормозил и остановился. Ржавая махина рычала еще секунд десять после того, как он заглушил мотор. Роджер похолодел. Он узнал этот пикап. Шериф Бэйли редко ездил на нем: обычно пикап стоял перед его небольшим домиком и собирал на себя пыль и птичий помет, но сейчас из кузова торчала удочка, а на шерифе была мягкая панама, к широким полям которой крепились самодельные мухи и блесны. Судя по всему, начальник полиции провел весь день у водохранилища, хотя все в городе знали, что там ничего съедобного не водится.
– Какие проблемы, сынок? Что-то с машиной? – Шериф Бэйли выбрался из пикапа и дважды хлопнул расшатанной дверцей, прежде чем она закрылась.
– Нет, сэр. Не совсем. – И Роджер застенчиво улыбнулся. – Я увидел на дороге оленя и свернул, чтобы его не сбить, но зато врезался в ограждение. – Роджер мысленно поздравил себя с тем, что сумел так складно все объяснить. – Машина на ходу, вот только отец не обрадуется, когда увидит эту вмятину.
– Оленя, говоришь? – И Кларк Бэйли оглядел поле, пытаясь уловить движение, которое заметил, когда подъехал к машине Роджера. – Ты что здесь делаешь в такое позднее время?
– Просто катаюсь, сэр. Я думал искупаться в водохранилище. Мне нужно быть дома до полуночи, так что я думал разок окунуться и сразу назад. Все равно было бы приятно. Такая жара стоит, я прямо не могу усидеть на месте. Даже и теперь градусов тридцать, не меньше! – Непринужденно болтая, Роджер снова открыл дверцу своей машины и скользнул на водительское сиденье. Включил передачу, надеясь, что линкольн действительно еще на ходу. Отца он не боялся: старик поорет, поугрожает, но в конце концов все равно даст ему, Роджеру, все, что тот у него попросит. Зато Кларка Бэйли Роджер все-таки чуточку опасался. Шериф дураком не был и ничего не упускал из виду. Роджеру повезет, если он сумеет уехать отсюда, не возбудив никаких подозрений. Он очень надеялся, что Долли Кинросс по-прежнему бежит где-то там, через поле.
– Понимаю, вот только не стоит тебе купаться ночью, тем более одному. Поезжай-ка домой. Я поеду прямо за тобой, на случай, если машина повреждена сильнее, чем тебе показалось. – С этими словами шериф Бэйли забрался обратно в пикап, завел мотор четырехколесного зверя, выждал, пока стихнет его недовольный рык, и отъехал назад, давая Роджеру возможность развернуться по направлению к городу.
Долли видела, как старый пикап, рыча, покатил следом за блестящим синим линкольном. Она сидела на корточках в неглубокой канаве, так что ее светловолосая макушка едва выглядывала из травы, пока свет автомобильных фар не растаял вдали. Это был Кларк Бэйли. Он спас ее, сам того не зная. Она слышала его голос, доносившийся с дороги, оттуда, откуда ей удалось сбежать. Горячие слезы облегчения и признательности ручьем полились из глаз – один из них заплыл и толком не открывался – и побежали по щекам к окровавленному, разбитому рту. Челюсть тоже была словно не на месте и чуть щелкала, когда она открывала рот: это напоминала о себе старая травма. Ее и прежде били по лицу, вот только мать обычно била раскрытой ладонью, чтобы не оставить синяков на хорошеньком личике дочери. Мать всегда напоминала Долли о том, какую важную роль играет в жизни смазливое личико.
Она могла побежать к Кларку, позвать на помощь, рассказать ему про треклятого Роджера. Могла. И должна была. Но она этого не сделала. Она пряталась в траве, боясь, что он увидит ее с разбитым, распухшим лицом, с растрепанными волосами. Ей этого не хотелось. Кларк Бэйли ей нравился. Он ей всегда нравился. Он был из тех мужчин, за которыми она никогда не гонялась, потому что они заслуживали гораздо большего. Ей не хотелось, чтобы он увидел ее такой. А вдруг он решил бы, что она вовсе не красотка? Вдруг подумал бы, что это она заманила сюда Роджера Карлтона? Вдруг бы он ей не поверил? Нет, она поступила правильно. С ней все в порядке. Она бывала и в худших передрягах. До города всего километров восемь, может быть, десять. Точно не больше двенадцати. Она в своих туфлях без каблука прекрасно дойдет до дома пешком. Она пригладила волосы, фартуком промокнула глаза, стерла с лица потекший макияж и зашагала в сторону Ханивилля, чувствуя, как каждый шаг гулом отдается в тяжелой голове.
Она со страхом смотрела, не покажутся ли на дороге фары машины, понимая, что Роджер может вернуться, как только улизнет из-под опеки шерифа Бэйли. Но машин не было. Где-то через два с половиной часа она добралась до Джулиан-стрит. Было около двух часов ночи. На ухабистой подъездной дорожке перед ее домиком на две спальни стояла машина Джонни. Света в окнах не было. Долли вздохнула с облегчением. Она здорово управлялась с косметикой. Главное – не попасться на глаза сыновьям, ни теперь, ни утром, а дальше уже она вооружится тональным кремом, румянами, пудрой и сумеет замаскировать все последствия этой ужасной истории. Ей просто нужно добраться до своей спальни.
Она прокралась по коридору, вошла к себе в комнату и только тогда вспомнила, что обещала Вэлу отработать утреннюю смену, до которой оставалось всего четыре часа. И тут дверь распахнулась, и в ее спальню ворвался Джонни.
Шериф Бэйли злился так, как не злился уже давно. С утра он заехал в «Солод», заказал себе кофе, хороший мужской завтрак и обнаружил, что кто-то здорово отделал хорошенькое личико Долли Кинросс. Конечно, она не поскупилась на грим и уложила волосы так, чтобы никто ничего не заметил, но шериф Бэйли неплохо разбирался в заплывших глазах и разбитых губах, а у Долли явно имелось и то и другое. В придачу она едва держалась на ногах и улыбалась так скупо, что он понял: каждая улыбка ей дается с огромным трудом.
Обычно он не завтракал в «Солоде», но Дороти сказала ему накануне, что Долли выйдет вместо нее в утреннюю смену. И он решил, что воспользуется советом, который ему дал паренек Кинросс, и пригласит Долли на свидание. В худшем случае она ему просто откажет. Но когда он увидел ее лицо, то понял, что с романтическими намерениями лучше подождать: ей сейчас явно не до свиданий. Он сделал вид, что не заметил ее ранений: он знал, что ей бы хотелось именно этого. Но завтрак он съел, даже не заметив, каков он на вкус, и сильно обжег рот, потому что проглотил кофе залпом, не дождавшись, пока тот остынет. Заплатив за еду, он отвел Вэла в сторонку и тихо спросил, знает ли тот, что приключилось с Долли. Вэл лишь вздохнул и пожал плечами.
– У нее в последнее время сплошные неприятности на работе. Вечно она раздражается и нервничает. Вчера вечером она даже облила одного пацаненка газировкой. Я знаю, что она недавно здорово поссорилась со своим старшим сыном. Сказала, что он возомнил, будто он у них в семье старший. Парень он вспыльчивый, насколько я знаю. И драться умеет, и спуску никому не дает. Может, это он ее так отделал? Яблочко от яблоньки, знаете?
Шериф Бэйли не знал и знать не хотел. Джонни Кинросс никогда не казался ему человеком, способным ударить мать. Этот паренек ему нравился. И все же поговорить с ним стоит. Если у Кинроссов дома неспокойно, то лучше уладить все сразу, пока в это дело не пришлось вмешаться полиции.
Джонни поднял капот колымаги, стараясь сдержать злость, готовую выплеснуться наружу, как машинное масло, что тонкой струйкой текло из-под машины на пол мастерской. Сегодня утром он явился на работу, переполненный той же яростью, которая обуревала его накануне, когда он наконец улегся в постель. Мама выскользнула из дома на рассвете, ей якобы нужно было в дайнер на утреннюю смену. Он заехал проведать ее по дороге в мастерскую. Она неплохо загримировалась, но в глаза ему не смотрела, только сунула в руки пакет с двумя промасленными тостами, между которыми лежали яичница и ломти бекона.
– Если не поторопишься, опоздаешь на работу, – только и сказала она.
Он вышел из «Солода», чувствуя, что аппетита у него нет, зато руки ох как чешутся.
Потом – с открытия мастерской не прошло и десяти минут – к Джину заявились мэр Карлтон и этот мелкий мерзавец Роджер. Судя по всему, младший Карлтон чуть не сбил на дороге оленя, а когда все-таки увернулся, ткнул в дорожное ограждение задним бампером папенькиного линкольна. Мэр Карлтон явно не был этим доволен. Зато Роджер, казалось, не слишком переживал из-за того, что уделал отцовскую машину, но у него все же хватило ума держать язык за зубами. Он пару раз украдкой взглянул на Джонни, на его перепачканный маслом комбинезон. Джонни отчаянно хотел, чтобы щуп, который он сжимал в руке, превратился в меч, которым он смог бы срезать с самодовольной рожи Роджера эту ухмылочку. Интересно, что сказал бы мэр Карлтон, увидев изуродованную физиономию сына. Потому что ему, Джонни, совсем не понравилось, как чертов мэр отделал лицо его матери.