– Ты сможешь меня простить? – Отчаянный шепот Мэгги наполнил комнату, и Айрин словно опомнилась, вышла из транса, в котором пребывала несколько минут. Теперь она пристально смотрела на Мэгги, и в ее голубых глазах ясно читалась тревога.
– Тут нечего прощать, Мэгги, – спокойно ответила она и, протянув руку, коснулась удивленного лица Мэгги.
– Ты боишься меня, – возразила Мэгги едва слышным голосом.
– Я понимаю, в чем дело… кажется, понимаю, – тихо ответила Айрин. – Ты проскользнула в прошлое… ровно так, как говорил Гас. Ты пыталась помочь мне. Я это знаю…
– Но…
– Мэгги! Ты пыталась помочь мне. А теперь, – проговорила Айрин усталым голосом, поднимаясь с дивана, не разгибая утомленной спины и не поднимая измученной головы, – нужно придумать, как переселить тебя из этого дома.
С тех пор как Мэгги вернулась обратно домой из больницы, куда попала после пожара в школе, она спала очень беспокойно. Сны о Джонни и об объятых пламенем коридорах превращали ночной отдых в минное поле. Ей отчаянно хотелось испытать облегчение, которое даровало беспамятство, но она понимала, что больше не чувствует себя в безопасности в собственной спальне.
Быть может, всему причиной было то, что за последние несколько недель она дважды просыпалась посреди ночи и видела Роджера Карлтона, постаревшего и растолстевшего дядю Роджера, сидевшего на подоконнике с альбомом газетных вырезок. Оба раза Мэгги брала с ночного столика свои очки, надевала их и заставляла себя сосредоточиться на облике своей комнаты, той, в которой она жила в современном ей мире. Она точно знала, что в ее времени у нее в спальне нет призрачного толстяка. И оба раза Роджер расплывался в воздухе почти сразу, даже не подняв головы от альбома.
В ту ночь, после разговора с тетушкой Айрин, Мэгги поднялась к себе и сразу же погрузилась в глубокий, мертвый сон. Айрин хотела уехать, заночевать в гостинице. Она боялась, что Мэгги опять ускользнет в прошлое, если останется ночевать дома. Но Мэгги представила себе, о чем станут болтать досужие языки в маленьком Ханивилле, если они с тетей Айрин внезапно покинут дом и остановятся на ночь в «Ханивилльском отеле», что на Мэйн-стрит. К тому же денег на гостиницу у Айрин не было. Зато был дом, в котором имелось целых четыре спальни.
Мэгги считала, что проскользнула в прошлое, потому что они с Айрин болтали про пятьдесят восьмой год, сидя в комнате Айрин, обставленной старой мебелью. К тому же Мэгги тогда примерила тетушкино бальное платье. Фактически она оказалась в прошлом еще прежде, чем закрыла глаза и уснула. Она сказала об этом Айрин.
– Нам нужно переселить тебя отсюда, – повторила Айрин, в отчаянии ломая руки. И все же Мэгги в конце концов удалось ее успокоить, и тетушка отправилась спать. Выглядела она так, словно вот-вот лишится чувств. Мэгги знала, что прежде, чем принимать важные решения, им обеим нужно по-настоящему выспаться.
Мэгги внезапно выдернули из сна. Она проснулась так резко, словно ей на голову вылили ведро ледяной воды, и мгновенно вынырнула из самых глубин подсознания. Она села, протянула руку к ночному столику, чтобы взять очки, но их на столике не оказалось. Она принялась ощупывать столик, зная, что пальцы сейчас отыщут острые углы столешницы, маленькую ручку ящичка. Внезапно она ощутила, что куда-то летит и падает, и тогда ноги у нее вдруг подогнулись, а пространство вокруг изменилось. Теперь она сидела на стуле. Сиденье было твердым, спинка врезалась в плечи. Босыми ступнями она ощутила ровный холодный пол и от ужаса подогнула пальцы на ногах. По рукам у нее побежали мурашки. Было еще совсем темно. Она посмотрела туда, где должно было быть окно. Небо за стеклом мгновенно посветлело сразу на несколько тонов, словно в телевизионном прогнозе погоды, где за пару секунд демонстрируют погоду на целые сутки.
У окна, склонившись над своим альбомом, сидел Роджер. Небо у него за спиной было тусклым, словно прямо сейчас, пока он читал, наконец забрезжил рассвет. Роджер выглядел моложе обычного, волосы у него были темные, густые, тело казалось стройным, одет он был по моде давно ушедшего времени. Мэгги отчаянно не хватало ее очков. Она не смела ни вздохнуть, ни даже пошевелиться, понимая, что теперь она не простой наблюдатель. Теперь она оказалась в комнате рядом с Роджером.
Наверное, она все-таки выдохнула слишком громко, сама того не сознавая. А может, все дело было в том, что она не сводила с Роджера глаз. Так или иначе, Роджер вдруг резко вскинул голову и вскрикнул странным высоким голосом, и от этого вскрика Мэгги слетела со стула и пулей метнулась в угол, надеясь найти там укрытие.
– Это ты! – выкрикнул Роджер и направился к ней вдоль стены, ощупывая гладкую поверхность, как канатоходец.
Ей нужно было выбраться из этой комнаты, но разве могла она с воплями выскочить в коридор? Она не знала, какой теперь год и почему она здесь оказалась. Если Айрин и Роджер живут в этом доме, значит, папа Айрин уже скончался, Билли погиб, а Джонни застрял в чистилище. Она принялась судорожно искать что-нибудь, за что можно было бы уцепиться. Роджер подбирался все ближе.
– Ты что, ведьма? – выдохнул он, и в его зеленых глазах сверкнули ужас и восхищение. Он указал на нее мыском остроносой туфли, словно она была зверьком, притаившимся на обочине у шоссе.
Она прижала к груди колени, обхватила их руками, закрыла глаза и взмолилась, чтобы ей было позволено вернуться назад. Представила себе Джонни, который стоял в этой самой комнате всего пару часов назад. Его поцелуй, жар его рук.
Роджер ее ударил. Ударил снова. Она вскрикнула, но не открыла глаза, по-прежнему моля о спасении. Она представляла себе свою комнату, картины на стенах, свое одеяло, толстый желтый ковер на полу.
– Я с тобой говорю, ведьма! Что ты делаешь в моем доме? – Она почувствовала, как он обхватил руками ее горло. Он прижимал ее к стене, пытаясь обхватить покрепче за шею. Она уставилась на него, а он навалился, пытаясь ее задушить. Его глаза показались ей безумными, но при этом странно безжизненными. Они были зелеными, но цвет был абсолютно ровным, словно ребенок закрасил их целиком зеленым карандашом. В них не было ни переходов цвета, ни золотистых пятнышек, как у обычных людей. Перед глазами у Мэгги замелькали белые сполохи. Сейчас он ее убьет.
И тут она вспомнила про подвеску. Она выпустила руки Роджера и, нащупав медальон, отчаянно принялась тереть его пальцами.
– Джонни! – булькнула она из последних сил, цепляясь за подарок, призванный ее защитить. И вдруг ощутила то самое знакомое чувство, почти как в парке аттракционов, когда центробежная сила вжимает тебя спиной в стену. И вот уже она ринулась прочь от Роджера, высвободившись из его рук, и почувствовала, как воздух вмиг рванулся из ее легких, как внутри все нарастало и нарастало давление, пока она наконец не потеряла сознание.
21Время войне
1958 год
Айрин Ханикатт взобралась на высокий стул и, склонившись над барной стойкой, прижала ладони к горячему лбу. Весь день ее мучила тошнота, и, хотя желудок громко урчал от голода, есть она опасалась. В последнее время она старалась не есть пищу, от которой можно было слишком быстро прибавить в весе: ее блузки теперь слишком сильно обтягивали увеличившуюся грудь, а узкие юбки не помогали скрыть чуть набухший живот и раздавшиеся бедра. Она никому не рассказала про беду, которая с ней приключилась. Ни папе, ни Ба, ни даже Роджеру. Но сейчас ей страшно хотелось есть, а в дайнере так призывно пахло жареным мясом.
Когда Роджер предложил ей провести день у водохранилища со всеми друзьями, она сказалась больной. Стояла сильная жара; появись она в купальнике, все сразу заметили бы то, что она скрывала. Она решила, что хорошенько выспится, а потом примет ванну и послушает свои любимые пластинки: она надеялась, что это отвлечет ее от мыслей о свалившихся на нее неприятностях. Ба с Лиззи отправились за покупками: Лиззи росла не по дням, а по часам, к тому же близился новый учебный год. Айрин в этом году должна была пойти в выпускной класс, но в школу она не вернется. Забеременев, девушки выходили замуж. И она тоже выйдет замуж. Эта мысль должна была бы ее порадовать. Она любила представлять себе день своей свадьбы. Она знала, что папа устроит ей великолепную свадьбу несмотря ни на что. Она купит красивое платье, во дворе соберется толпа гостей. Цветочные клумбы в саду станут замечательным обрамлением для торжества. Роджер в черном смокинге будет так элегантен! Все пройдет идеально. Папа за этим проследит.
Так отчего же Айрин чувствовала себя так, словно ее жизнь заканчивалась, словно весь мир вокруг рушился? Она вытерла со лба капельки пота и, стараясь не обращать внимания на урчащий живот, попросила стакан воды и сэндвич с курицей, но без майонеза, сыра и хлеба.
– Вам сэндвич с курицей, но без хлеба? – недоверчиво переспросил Вэл.
– Да, пожалуйста, – чинно подтвердила Айрин, не глядя ему в глаза. – Только курицу, салат и помидоры.
Вэл что-то пробормотал себе под нос насчет тощих девиц, которым непременно хочется стать еще более тощими.
– И картошку фри! – выпалила Айрин. От запаха масла и соли у нее буквально потекли слюнки. Желудок радостно смолк, а пульс ускорился в предвкушении угощения.
Вэл хмыкнул и кивнул Айрин, подтверждая, что услышал ее заказ. Айрин украдкой оглянулась на других посетителей «Солода», надеясь, что ее слабость никто не заметил.
Через несколько стульев от нее за стойкой сидел Билли Кинросс. Между ними никого не было. Он бросил на нее любопытный взгляд, но сразу смущенно отвернулся.
– Картошка не мне! – сообщила ему Айрин, словно ему было до этого дело. Ну что она за дура! Теперь она не сможет съесть эту несчастную картошку! Она почувствовала, что вот-вот расплачется. Вэл поставил перед ней пакетик картошки, и Айрин с тоской уставилась на него. А потом снова взглянула на Билли и отметила, что он за ней наблюдает.