тебе придётся повозиться, кто-нибудь более толковый всё сделал бы за день, но лучше, к сожалению, никого нет. Поэтому даю такой запас по времени. Уж не подведи, девочка.
— Думаете, у меня получится?
— У тебя нет выхода, — ласковая улыбка заставила друидку побледнеть, — если ошибёшься хоть на одном этапе — погибнешь. И кстати, Родя местность давно изучил, так что делай то, что он скажет, иди туда, куда укажет.
— Хорошо, Прасковья Ивановна.
— Далее. Родион, мальчик мой, твоё тело ворона просуществует сутки. Не морщись, так надо! Тело ворона Ингрид — столько же, этого как раз хватит на ускоренный проход по Выраю. К моменту превращения, будьте добры, окажитесь на земле. Не хочу, чтобы вы разбились, когда крылья исчезнут. Мы тремя группами выступим завтра, на рассвете, самое позднее, через три дня будем на месте. Всё. Деточка, беги в лабораторию, мы с Родионом будем ждать тебя у административного корпуса. Там и превращу в птиц.
Друидка кивнула и ушла.
— Зайчик, запомни, — сказала ледяным тоном наставница, когда за ученицей закрылась дверь, — ни Ингрид, ни кто-либо ещё из ШВИКа не должны знать об истинном положении вещей. Мы поняли друг друга?
— Конечно, Прасковья Ивановна, — почтительно поклонился ведьмак.
Путь лежал не слишком далеко — густой лес вокруг поселения скрывал в себе круглую поляну с двумя родниками, ещё несколько лет назад оборудованную для ворожбы. Кострище было обложено силикатными кирпичами, которые почернели от сажи, на туристической треноге висел объёмный котелок с крышкой, ещё здесь находились большой пластиковый сундук, наполненный всякой всячиной, невысокий столик на гнутых ножках и стул с резной спинкой. За сохранность вещей женщина не волновалась — чужаков здесь не бывало. А главное, в самом центре поляны, словно на заказ, рос одинокий крепкий дуб. Именно из-за него Прасковья когда-то облюбовала это место — очень уж удобным оказалось дерево.
Сейчас на толстых ветвях вниз головами висели трое мужчин, которых ученики привели ещё утром. Грубые верёвки врезались в лодыжки, лица были кирпично-красными, а глаза закрытыми. От ветра людей слегка покачивало.
Прасковья подошла к каждому, проверила пульс на шее. Недовольно поморщилась — две жертвы уже умерли, но один человек всё ещё был жив, хоть и без сознания.
— Ладно, надеюсь, ты не задержишь меня надолго.
Чтобы не тратить зря время, женщина занялась погибшими. Покопалась в сундуке, вытащила тесак и цинковое ведро на двенадцать литров, и не слишком ловкими, но уверенными движениями отрубила головы. Подошла к живому, вновь пощупала пульс, поджала губы. Развела костёр под треногой, набрала родниковой воды в котелок, который тут же повесила над огнём, вновь заглянула в сундук, достала пучки трав и шумовку с длинной ручкой, разложила это всё возле костра, вернулась к третьей жертве и вновь прощупала пульс.
— Ну, наконец-то, — с облегчением выдохнула она, — я уж думала снимать, приводить в чувство и отправлять к целителям, чтобы те изучили необычайно крепкие сосуды. Спасибо, что у тебя с этим всё в норме. Всё-таки человек не может долго висеть вниз головой без нужных мне последствий.
Прасковья вновь взялась за тесак. Несчастного постигла участь остальных. Затем, напевая под нос какой-то нежный мотивчик, она забросила травки в котёл, посолила, дождалась, пока варево закипит, и отправила вслед за приправами все три головы.
После того, как сняла пену, петь перестала. Но и заклинание не начала читать — мало того, что она проводила этот ритуал уже семь раз, так ещё и кулон выделял Силы столько, сколько нужно. Поэтому достаточно было лишь слабо оформленного желания конечного результата. Впрочем, все эти плюсы не заменяли сосредоточенности и чёткой последовательности действий.
Несколько раз пришлось добавлять воду, которая всё время выкипала. А через час бульон вдруг стал прозрачным. Прасковья сняла котелок с огня, метнулась к сундуку, достала большое плоское блюдо и хрустальный кубок. Оставалось всего ничего — процедить бульон, извлечь содержимое черепных коробок и красиво сервировать столик.
Глава 12.2
Ожидание не затянулось. Очень скоро трава на поляне заиндевела, а вокруг стола и стула взметнулась лиловая пелена. Ведьма даже не вздрогнула, лишь выпрямила спину и машинально дотронулась до амулета. Сейчас она находилась не на человеческой территории, но и не в Вырае — ритуал создал взвешенный между мирами клочок земли.
Ещё через секунду напротив появилось вычурное кресло, на котором восседала прекрасная женщина.
Тёмно-синие глаза, длинные и густые чёрные ресницы, небольшой нос, яркие губы и ровно очерченный подбородок. Приятная полнота подчёркивает узкую талию. Тонкие пальцы, чистая, нежная, словно светящаяся изнутри кожа и толстые, тяжёлые косы, лежащие на груди и достающие до середины бёдер… На фоне внешности простое длинное платье без всяческих украшений терялось, а точнее, служило лишь оправой для совершенства.
— Ну, здравствуй, Прасковья.
Ведьма почтительно, но не теряя достоинства, склонила голову:
— Попробуй, спадарыня, угощение. Оно густо напитано кровью, как ты любишь.
Женщина склонилась над тарелкой и понюхала:
— М-м-м, великолепно. Надеюсь, вкус так же прекрасен, как и аромат.
Прасковье было противно смотреть, как Высшая дегустирует отварной человеческий мозг, но взгляд не отводила. Ей не хотелось показывать свои истинные чувства. С гостьей из Вырая старая ведьма связывала большие надежды.
— Изумительно. — потусторонняя женщина попробовала бульон и промокнула губы бумажной салфеткой. — Сочно, нежно, в меру солёно и остро. Как у тебя так получается? За всё время моего бытия я пробовала подобные шедевры от силы раз пятьсот. Может, поделишься секретом?
— Я просто готовила с любовью и уважением, — ровно сказала Параскева. — А ещё жертвы погибли, вися вниз головой — кровь прилила к той части тела, которая пошла на приготовление. Приправа — полынь, горечавка, клещевина, волчья ягода, тмин. Ещё при ужасе и боли тело человека выделяет определённый набор веществ. Именно они придают остроту и обладают столь выраженным ароматом.
— Да, раньше просто говорили, что пахнет страхом или болью. А сейчас как это называется? Слово такое интересное, музыкальное… — женщина, вспоминая, склонила набок голову.
— Гормоны, матушка Морана. Это называется гормоны.
— Точно. А ты затейница. Мало кто заботится о предварительном этапе приготовления. Обычно просто грубо рубят головы и отваривают в подсоленной воде. Есть можно, но удовольствия никакого.
Колдунью передёрнуло. Морана заметила, насмешливо улыбнулась — её забавляли попытки Прасковьи "держать лицо", и промурлыкала:
— Давай о деле. Зачем позвала?
— Ты была права. Мои последователи недостаточно сильны и опытны, чтобы справиться без помощи.
— Последователи? При чём тут эти бестолочи? Может, ты сама виновата? Может, стоило быть менее высокомерной, оценивая свои способности? Ладно, ладно, смени выражение лица. По сравнению с большинством ныне живущих ты очень даже ничего.
Морана знала, о чём говорила. Она была в числе первых Высших, и таких насчитывалось в обоих мирах не более пары десятков тысяч. Когда-то люди называли их богами. Она видела огромное количество колдунов на своём веку. Прасковья отличалась абсолютным несоответствием способностей и самомнения. Но она была полезна, хоть их сотрудничество очень походило на игру в кошки-мышки.
— Возможно, вина моя, — ответила Параскева. — Не мне судить. Но я беру слова, сказанные при прошлой встрече, назад, если ты позволишь. Души Приречья твои.
— Что, больше не можешь терпеть? — усмехнулась Морана и пригубила бульон.
— Не в этом дело! — чуть более резко, чем следовало, заявила ведьма. — Я надеялась, что люди не окажутся в твоих руках после смерти. Всё-таки я прожила среди них сорок лет, большинство выросло на моих глазах.
Ведьме действительно нужно было очистить то место, в котором всё началось, от живых. И сначала Морана предлагала помощь в геноциде Приречья. Но Прасковья гордо отказалась, искренне считая, что людям лучше умереть и пойти на перерождение, чем оказаться в роли десерта для древней Высшей и её слуг. Но теперь пришлось пересмотреть свои планы.
— Этот спор уже был, и мы обе решили, что он бессмысленный. Что их ждёт после? Правь закрыта уже очень давно. Поэтому только Навь, после которой душа переродится в нечисть или, если повезёт, в нового человека. Это жестоко с твоей стороны. А я даю душам покой и не смотрю, чем жил и как себя вёл человек перед смертью. Я одинаково ценю и убийцу, и невинного младенца, и старика, прожившего праведную жизнь, и жестокого насильника. Их всех ждёт вечный сон. К тому же мои прислужники имеют право на хорошую пищу.
— Как та Смерть, которую ты отправила в Приречье одиннадцать лет назад? Говорят, она много душ в кладовую насобирала.
— Я не отправляла и даже понятия не имела, что она хочет делать, — вздохнула Морана, — Высшие, которые служат мне, свободны в своём пути. У них, в свою очередь, тысячи слуг, которые прекрасно чувствуют себя на человеческой территории. Перед началом зимы все подвластные приходят и рассказывают о том, как прожили год, о том, что происходит в Яви, до чего нового и интересного додумались люди. Хотя мысль смешать Явь и Навь, чтобы стало почти так, как раньше, мне понравилась. Поэтому я говорю с тобой.
— Почему "почти, как раньше", а не "так, как раньше"?
— Дурочка. Я же сказала — потому что Правь недоступна уже очень давно. Смешивая два мира, не получишь триединый Вырай.
— Ладно, давай так, спадарыня. Ты забираешь души всех, живущих в Приречье, но я тогда тебе ничего не должна. Только за ритуал переселения души.
Глаза Мораны засияли лиловым, аккуратные ноготки почернели, удлинились и хищно изогнулись, косы зашевелились, словно две змеи:
— Убавь спесь. Не смей ставить условия. Думаешь, огрызок Древа меня остановит? Глупые надежды.