— Господин Якуб, скажите, что имела в виду Леся, когда говорила, что Григорий Иванович её племянник? И вообще, что происходит? Вчера ваша подруга не дала толком поговорить.
Домовой улыбнулся:
— Может, чаю?
В руках у него непонятно как оказалась дымящаяся чашка.
— Нет-нет, спасибо. Вы ответите?
Чашка тут же пропала из рук Якуба.
— Ладно, расскажу. Но по секрету. Когда-то давно, по человеческим меркам, конечно, жила здесь одна девушка, сирота. И был у неё кавалер.
— А, я знаю эту историю. Эта девушка вроде повесилась?
— Тогда и рассказывать нечего. — Коротышка пожал плечами.
— Но при чём тут Леся?
— Знаешь, как появляются кикиморы? — Якуб залез на кресло, поёрзал, удобно устраиваясь, и вопросительно уставился на Добрынину.
Та отрицательно помотала головой.
— Про́клятый в утробе ребёнок, или ребёнок, которого мать самолично убила сразу после рождения, после смерти достаётся нашим. Девочек семь лет растят в Вырае, рассказывают историю их нежизни. А потом отправляют сюда, как бы это сказать… По месту рождения на место жительства. Если ребёнка утопили, например, в болоте — будет болотная кикимора. В лесу в яму бросили — лесная. — Якуб помолчал, подбирая слова, а потом продолжил. — Детишки получаются с мерзким характером, ты сама видела. Головная боль домовых. Мы же за порядком следить приставлены, людям помогать, малышей оберегать, всякий сброд в жилище не пускать. А кикиморы имеют право здесь быть. Они хулиганят, а мы отдуваемся. То калыску с младенцем опрокинут, то молоко испортят, то пряжу запутают. Леся наловчилась электронную почту вскрывать, в стиральной машине носки воровать. Балдеет от холодильника — плюнет на огурец, через пару дней вся еда в плесени.
— Я поняла! Леся — это тот ребёнок, который умер в животе у девушки, когда та повесилась!
— Правильно, спадарыня. Кавалер тот, помнишь, женился на другой? Родился у него сын, который Лесе кто, получается?
— Сводный брат? — Аня подумала, и добавила: — А Григорий сын этого брата, то есть, племянник.
— Умница. Зря Леся говорит, что ты, хм, ну, сама не раз слышала.
— Да ладно, проехали! — Махнула рукой Добрынина. Она поднялась и заходила по комнате кругами.
— А зачем ей вредить родственникам?
— Вот тут я и о своей выгоде расскажу. — Домовой зажмурился от приятных мыслей. — Если кикимора отомстит за себя, она всю злость теряет и исчезает, конец заботам. Но! — Тут Якуб наставительно поднял палец. — Если она успевает привязаться к смотрителю-домовому, то вместо исчезновения хорошеет и становится домовихой. Есть и чистокровные, конечно, но из кикимор очень бойкие выходят. А я холостяк, — смущённо добавил он, — я ж из дому выходить не могу, только в Вырай. Скучно одному, да и тяжеловато по хозяйству хлопотать.
"Какая-то сверхъестественная Санта-Барбара", — развеселилась Анюта.
А Якуб, не обращая внимания на насмешливый взгляд слушательницы, продолжал:
— Кикимору, конечно, можно из дома и просто так выгнать. Но сделать это может только человек, хозяин, и это очень муторное и сложное дело. Да и не злобная она, просто вредная.
— Слушай, Якуб, может, вы для собственной выгоды всё это придумали? Решили моей наивностью воспользоваться?
— Что ты! — Замахал руками коротышка. — Я ж не могу людям вредить и врать.
— А как же рассказы о том, что нечисть плохая и верить ей нельзя?
— Думаешь, мы так уж сильно от людей отличаемся? Среди вас ведь есть хорошие и плохие, почему думаешь, что у нас по-другому?
Аня не нашлась, что ответить.
— Может, всё-таки чайку? Я на травах заварил.
— А давай. — Анюте совершенно не хотелось возвращаться под бок к нелюбимому мужу.
Чай оказался изумительным. Диван был удобным, Якуб — приятным в беседе. Добрынина расслабилась впервые за последние дни.
— А скажи-ка, Якубчик, почему ты какой-то не такой?
— В смысле?
— Ну, где лапти, где рубаха самотканая?
Домовой захихикал:
— Когда люди носили лапти и суконные штаны, и нам приходилось. А сейчас-то другая мода. Мы, как вы. Я и в технике вашей быстро разобрался, за пару дней всего.
— Как пару дней? Я думала, вы здесь всегда были.
Якуб отхлебнул из чашки и зажмурился от удовольствия.
— Так-то оно так, всегда, но несколько десятков лет назад что-то случилось — не знает никто, что именно. В Вырай стало не попасть.
Рассказ прервало знакомое пиликанье.
— Ой, спадарыня Анна, прошу прощения. — Якуб подхватился и подбежал к дальнему углу, в котором стоял компьютер. Аня его сначала даже и не заметила, настолько привычным глазу был этот предмет интерьера.
— Замечательная вещь интернет! Раньше, чтобы пообщаться с домовыми из других домов, приходилось на тот свет отправляться. А сейчас сообщение в соцсеть пришло, и все новости знаешь.
Якуб, довольный, вернулся в кресло.
— Так о чём это я? А, да. Как закрылся Вырай, стала исчезать и сила, которая нас поддерживает. Мы стали слабеть. Много кто погиб, но я и Леся, например, вовремя поняли, что нужно делать. Можно сказать, впали в спячку до новых времён. И вот, дождались.
Анюта слушала говорливого домового внимательно. Всё это было так интересно, необычно. Внезапно ей в голову пришла страшная мысль. Она осторожно поставила чашку на пол и дрожащим голосом спросила:
— А зачем ты мне всё это рассказываешь? Не потому ли, что после того, как я сделаю то, что вы просите, я умру?
Якуб весело засмеялся.
— Спадарыня Анна, ты фантазёрка! Не будем мы тебя убивать. Я вообще вред человеку причинить не могу — не в моей природе. Скучно мне, понимаешь? Хочется поговорить с кем-то, кроме шишиморы. С хозяевами общаться запрещено, только в случае крайней необходимости. А ты уедешь скоро, и даже если расскажешь про чаепитие у домового, тебе никто не поверит.
Ещё долго они сидели, разговаривали, но потом Якуб спохватился и отправил Анну спать.
— Скоро утро. Когда заснёшь, я время для тебя немного передвину назад, на пару часиков. Чтобы смогла выспаться.
— Ты и такое можешь? — Аня чувствовала себя под лёгким хмельком. Видимо, травяной чай содержал в себе небольшую долю алкоголя.
— Я и не такое могу, — важно надулся домовой, — но тебе этого знать не стоит.
— Тогда пока. Открывай дверь. — Махнула рукой Добрынина.
Часы в гостиной показывали полпятого утра.
"Надеюсь, он перемотает назад часов десять. В последнее время совершенно не высыпаюсь". Женщина легко взбежала по лестнице и поспешила в номер.
Глава 26
Всё разрешилось само собой. Мужчины ушли на реку сразу после завтрака, а Елизавета Фёдоровна, помявшись, предложила сходить на похороны.
— Зачем? — Удивилась Анюта.
— Понимаешь, деточка, я врач. Это деревня, медиков тут, скорее всего, нет. Вдруг кому-нибудь станет плохо во время церемонии? Помогу, чем смогу.
Аня хотела возразить, что на кладбище вряд ли кто-то будет рожать, но вспомнила о своём деле.
— Конечно, идите. Но я не могу — угнетают подобные мероприятия. Ладно бы, кто-то из знакомых умер, или, не дай бог, близкий человек — тогда даже не обсуждается. А этого паренька я в глаза не видела. Жалко мальчика, что говорить. Но идти на его погребение? Уж простите, Елизавета Фёдоровна, это без меня.
— Понимаю. Естественно, ты такая молодая, такая счастливая, всё впереди. И правильно. Одна схожу.
Елизавета решительно направилась в свою комнату, но на полпути остановилась:
— А ты не заскучаешь?
— Нет, что вы. Я маникюр обновлю. Найду, чем заняться.
— Молодец. Красота женщины в её собственных руках. — Свекровь ушла.
Аня вдруг подумала, что желание сходить на местный погост вызвано отнюдь не человеколюбием. Раньше она бы и не задумалась над этим, но после разговора с местной нечистью стала сопоставлять факты.
Елизавета Фёдоровна посещала похороны друзей, приятелей, родственников друзей и приятелей, знакомых и малознакомых людей с завидным упорством. Не упускала случая поприсутствовать на прощании со звёздами театра и кино, с писателями и журналистами. Она приносила домой "сувениры" — искусственные цветы с венков, ленточки с надписью "помним, скорбим", платочки, которыми утирали слёзы безутешные близкие. Всё это бережно хранилось, периодически доставалось и рассматривалось. Свекровь тихо плакала, потом убирала всё назад, в коробку, и прятала глубоко в шкаф.
У всех есть хобби. Увлечения свекрови Анюту никогда не интересовали. Хочется провожать в последний путь всех подряд — почему нет? Может, у неё сердце очень жалостливое. Хотя вдруг это то, о чём говорила нечисть?
Но это всё сейчас неважно. Главное — несколько часов Анна будет предоставлена самой себе. "Рыбаки" решительно заявили, что до заката их ждать не стоит, да и похороны дело не десяти минут.
— Анечка, я ухожу. — Свекровь спустилась и стала одеваться. — Ты точно не обижаешься, что мы тебя бросили?
— Глупости какие. Идите, ни о чём не волнуйтесь.
Едва за Елизаветой закрылась дверь, Анюта рысью взбежала наверх и уткнулась в запертую дверь.
"Что же делать?" — Взламывать замок в планы не входило.
Без толку потоптавшись под дверью пару минут, Добрынина во весь голос закричала:
— Якуб! Господин домовой!
— Здравствуй, спадарыня Анна. Звала?
— Якубушка, не мог бы ты открыть эту дверь?
— Конечно. — Якуб прошёл сквозь стену. Щёлкнул замок. — Проходи.
— Ты со мной не побудешь?
Коротышка испуганно замахал руками.
— Нет, конечно! Я не могу вмешиваться, хватит того, что дверь открыл. Микроволновку, опять же, отмыть надо — все боковые стенки непонятно чем заляпаны. Как-нибудь сама. Но, если что, зови. Я здесь.
— А Леся? Не поможет?
— Не думаю, что она сможет предложить адекватную помощь. Хотя, в таком деле… Погоди.
Домовой исчез. Аня и моргнуть не успела, как Якуб вернулся, держа за руку кикимору. При дневном свете существо выглядело ещё уродливей, чем ночью. Кикимора лениво жевала жвачку.