IV. Нервный век. Вырождение, неврастения и эпоха модерна
Отпрыск угасающего рода Арсеньевых Антон, главный герой романа А. В. Амфитеатрова «Восьмидесятники» (1903) – этой энциклопедии русской жизни 1880‐х годов, – так рассуждает о распространении понятия «вырождение»: «Теперь вошел в моду и повсюду в ходу термин „вырождение“; повторяют его при каждом сомнительном психическом случае и суют кстати и некстати в объяснение каждой нравственной аномалии»[555].
Несмотря на явную иронию по поводу злоупотребления диагнозом «вырождение», более характерную для рубежа веков, нежели для времени действия романа[556], цикл Амфитеатрова, отмеченный влиянием Золя, изображает становление и распространение концепции вырождения в России эпохи Александра III[557]. Если в конце 1870‐х – начале 1880‐х годов ведущую роль в формировании дискурсивного поля вырождения, или дегенерации, играла русская литература (гл. II и III), к которой вскоре присоединилась публицистика[558], то с середины 1880‐х главным движителем быстрого распространения дискурса о вырождении в России становится, как и в Западной Европе, психиатрия[559]. Русская психиатрия, институциональное становление которой приходится на 1880‐е годы, активно использует разработанную Б. О. Морелем и В. Маньяном концепцию вырождения (гл. II.1) в качестве универсального метода диагностики нервных и душевных заболеваний, а также «социальных патологий», таких как преступность[560], алкоголизм, проституция, сексуальные[561] и религиозные[562] отклонения.
Часть IV настоящей книги посвящена одному из главных аспектов дискурса о вырождении – взаимосвязи модерна, неврастении и дегенерации[563]. В этой главе показано, как русская психиатрия и литература, теперь непосредственно взаимодействующие друг с другом, используют соответствующие нарративные структуры для изображения и интерпретации модерна как «нервного века» (Р. фон Крафт-Эбинг). В главе IV.1 рассматривается широкий контекст распространения биомедицинских дискурсов в России конца царской эпохи, а также современные научные дискуссии и поясняется роль теории вырождения в становлении русской психиатрии. При этом особый акцент делается на соединении понятий вырождения и «нервной слабости», под знаком которого в России воспринимают учение Джорджа Миллера Бирда о неврастении. Как и в немецкой и французской психиатрии конца XIX столетия, функциональное ослабление нервной системы нередко воспринимается русскими психиатрами как симптом усиливающегося, потенциально ведущего к дегенерации нервного истощения. В этом контексте неврастения оказывается уже не функциональным заболеванием развитой цивилизации, а одним из первых симптомов коллективного вырождения.
Часть российских психиатров, особенно представители возглавляемой П. И. Ковалевским харьковской школы, используют нарратив о неврастении и дегенерации с намерением вписать психиатрию в консервативный, антимодернистский политический дискурс эпохи Александра III и обосновать его с медицинской точки зрения. Повествовательная модель индивидуальных дегенеративных процессов переносится на российскую культуру в целом, причем отправная точка «эпидемического» распространения неврозов, психозов и социальных отклонений усматривается в «Великих реформах» 1860‐х годов. Интерпретационная сила психиатрии во многом проистекает из способности сводить всю сложность социальных феноменов модернизации и ее негативных последствий к простой медицинской объяснительной схеме, позволяющей «обуздать» и преодолеть подобные явления.
Интеграция учения о неврастении в теорию вырождения означает не только новое этиологическое объяснение нервных расстройств, но и – прежде всего – соединение Бирдовой концепции неврастении с повествовательной моделью дегенерации. Опираясь на уже рассмотренную (гл. II.1) функцию производства знания, которую в теории вырождения выполняют повествовательные структуры, я перейду (гл. IV.2) к анализу нарративного объединения неврастении и дегенерации на примере вымышленной истории болезни, написанной П. И. Ковалевским. Нарративное воплощение концепций вырождения и неврастении, осуществленное Ковалевским, рассматривается в контексте слияния литературы и психопатологической науки, характерного для российской психиатрии рубежа веков[564]. Будет показано взаимодействие литературы и психиатрии, благодаря которому возникают особые, литературные эквиваленты концепции нервного вырождения. Российские психиатры, в частности В. Ф. Чиж, читают и интерпретируют литературные произведения в качестве клинических случаев, иллюстрирующих теорию вырождения особенно наглядно. Одновременно с этим такие русские писатели-натуралисты, как И. И. Ясинский («Старый сад», 1883) и П. Д. Боборыкин («Из новых», 1887), продолжают развивать русскую традицию романа о вырождении, сознательно придавая ему дополнительное измерение очевидного психо– и невропатологического характера. Тем самым русская словесность выходит за рамки того внутри– и металитературного контекста, который был свойствен первым романам о вырождении, критически осмыслявшим повествовательную модель Золя.
Специфика текстов Ясинского и Боборыкина состоит в том, что оба автора реализуют нарратив о вырождении путем инсценировки безуспешных попыток персонажей преодолеть биологически-семантическую границу между нормальным и патологическим. У Ясинского (гл. IV.2) граница эта совпадает с социокультурным рубежом между неврастеничной интеллигенцией, представленной последним, смертельно больным отпрыском помещичьей семьи, и здоровым, целеустремленным народом. Протагонист надеется, что сможет вылечиться от своего дегенеративного состояния, преодолев эту границу посредством любовного союза, понятого как слияние с «крестьянским элементом». Выздоровление выступает символом того преодоления пропасти между высшими и низшими социальными слоями, к которому стремились русские народники. Герой стремится вырваться из нарратива о вырождении, пытаясь влиться в чужой нарратив о возрождении, получивший развитие в народнической литературе того времени. Крах этой попытки перечеркивает «нарративную дерзость» протагониста и подтверждает всю непреодолимость нарратива о вырождении, который в данном случае одерживает верх над народнической повествовательной моделью, антидетерминистской и событийно насыщенной, благодаря своей эпистемологической и нарративной убедительности.
В социальном романе Боборыкина «Из новых» (гл. IV.3) инсценирована попытка героини вырваться из заранее заданной повествовательной схемы. Попытку эту тоже можно назвать проявлением «нарративной дерзости», так как в вопросе о собственном вырождении героиня достигает высокого уровня сознательности, что позволяет ей предаваться непрерывной рефлексии о своих неврозах и об их наследственном происхождении. Патологические расстройства, которыми она страдает, можно определить как симптомы неврастении: от малокровия и мигреней до припадков «столбняка». Все это укладывается в картину начальной стадии нервного истощения, усугубляющегося со временем и эксплицитно объясняемого наследственностью. Таким образом, Боборыкин перенимает постулированное наукой единство неврастении и дегенерации и кладет его в основу своего романа. Отличительная черта нарратива о вырождении в изображении Боборыкина состоит в надежде героини полностью подчинить себе этот нарратив, в который она попала «от рождения», благодаря осознанию своей болезни. Рассказчик, однако, «карает» ее за это стремление обрести свободу действий, демонстрируя в решающей сцене семиотическую слепоту героини.
Позволяя своим вырождающимся героям сопротивляться нарративу и вместе с тем обрекая их на поражение, Ясинский и Боборыкин вводят событийные элементы в повествовательную схему, которая сама по себе, как объяснялось выше (гл. II), чужда подлинной событийности. В отличие от Головлевых у Салтыкова-Щедрина (гл. II.4), осведомленных о вырождении своей семьи, однако не способных ничего предпринять, герои Ясинского и Боборыкина притязают на свободу действий, которая, впрочем, точно так же не приводит к существенному изменению их состояния. Детерминистские границы нарратива о вырождении, таким образом, проводятся во всей своей трагической непреодолимости[565].
Произведения Ясинского и Боборыкина не только составляют дальнейшую историю русского романа о вырождении, но и служат первыми примерами литературного «искусства нервов», которое литературоведы, сосредоточенные на классическом модернизме, прежде всего декадентстве и символизме[566], и пренебрегающие натурализмом[567], до сих пор обходили вниманием[568]. Вопреки литературно-исторической мифологеме, согласно которой русский модернизм создает «письмо нервов» ex nihilo, настоящая глава показывает: именно натурализм составляет недостающее звено между «патологическими случаями» в реалистическом романе и эстетизацией декаданса и упадка в модернистской литературе.
IV.1. Вырождающийся модерн. Дегенерация и неврастения в ранней российской психиатрии
5 января 1887 года в Большой аудитории московского Политехнического музея торжественно открылся первый съезд отечественных психиатров