[902] и преимущественно связывал с антропометрическими признаками, большинство психиатров утверждали: определенные формы преступности суть не что иное, как проявление наследственного вырождения[903].
Таким образом, представление о несовместимости дегенерации и атавизма отдаляет психиатрию от теории Ломброзо. Так, французский теоретик вырождения В. Маньян подчеркивает: ретроградное движение к менее совершенной эволюционной стадии, в котором проявляется вырождение, нельзя расценивать как атавистический регресс. Атавизм подразумевает «возврат к состоянию, считающемуся нормальным»[904], тогда как вырождение, по мнению Маньяна, приводит к появлению новой патологической формы[905]. Поскольку теория вырождения позволяет в равной степени учитывать эндогенные и социальные факторы этиологии преступности (гл. II.1), в то время как ломброзианская концептуализация патологической сущности прирожденного преступника не уделяет социальным факторам явного внимания, то вырождение оказывается более эффективной объяснительной моделью преступности, нежели атавизм.
Попытки европейской судебной психиатрии дистанцироваться от криминальной антропологии предпринимались не в последнюю очередь по причинам институционального и стратегического толка: концептуальные совпадения между теориями дегенерации и атавизма определенно существовали. Подобно Ломброзо с его стремлением к интеграции обеих концепций, которая позволила бы объяснить феномен прирожденной преступности с медицинской точки зрения как следствие задержки развития (см. выше), некоторые теоретики вырождения тоже воспринимают определенные идеи криминальной антропологии, связанные с атавизмом, при этом решительно отвергая, однако, само существование преступного типа homo delinquens. С точки зрения психиатрии преступник как выродившийся индивид воплощает собой возвращение к примитивной стадии развития человечества, являя собой «дикаря», попавшего в условия цивилизации. Р. фон Крафт-Эбинг пишет в связи с этим, что «необузданность чувственных инстинктов и эгоистических желаний» ставит преступников «почти на одну ступень с дикарями»[906].
В психиатрии описанная концептуализация преступности как примитивного начала, вторгающегося в цивилизацию, тоже расценивается как опасный нравственный регресс, проявляющийся у «преступных натур» в бесчувственности и почти полной неспособности к моральному суждению. Атавистической звериной природе, которую приписывает прирожденному преступнику криминальная антропология, в психиатрии соответствуют «врожденные моральные отклонения»[907]. При этом связующим научно-теоретическим звеном выступает концепция «нравственного помешательства» (moral insanity), при помощи которой обе дисциплины объясняют нравственную чудовищность биологически детерминированных преступников[908].
Таков контекст концептуализации преступности между атавизмом и вырождением в России конца XIX века. Российский дискурс о преступности обнаруживает сходство с соответствующими дискурсами во Франции и в Германии. Таким образом, распространенный в исторической науке тезис о преобладании теории вырождения над концепцией атавизма как о характерной черте русского дискурса о преступности поздней царской эпохи объясняется не только поверхностным знанием соответствующего общеевропейского контекста, в котором господствовала теория вырождения, а ломброзианская концепция атавизма в ее радикальной форме почти единодушно отвергалась[909]. До сих пор наука еще и обходила вниманием всю сложность объяснительных моделей преступности, в рамках которых психиатрические и криминально-антропологические концепты дополняли друг друга. В этом отношении Россия не составляла исключения.
Русский дискурс о биологически детерминированной преступности формируется на фоне полемики о функции и юридическом статусе медицинских экспертиз в уголовном судопроизводстве, развернувшейся в российской криминологии вследствие судебной реформы 1864 года. Возрастает значение судебной психиатрии, способной оценивать душевное здоровье и вменяемость обвиняемых[910]. Один из первых институциональных центров русской судебной психиатрии создается в 1870‐х годах в Харьковском университете совместными усилиями юридического и медицинского факультетов, особенно криминолога Л. Е. Владимирова и психиатра П. И. Ковалевского. Владимиров пишет первую в России научную работу о значении медицинских экспертиз в уголовном судопроизводстве[911] и исследует органическую, психофизическую конституцию преступников[912]. Уже не раз упомянутый в этой книге Ковалевский (гл. IV.1 и IV.2), ведущий представитель биологической психиатрии в России и теоретик вырождения, в 1883 году начинает издавать первый русский психиатрический журнал, открытая преемственность которого по отношению к печатному органу итальянской криминальной антропологии («Архив психиатрии, уголовного права и криминальной антропологии» [ «Archivio di psichiatria, scienze penali ed antropologia criminale»]) выражается не только в названии («Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии»), но и в научном подходе. На страницах журнала Ковалевского одновременно осваиваются и обсуждаются как теория вырождения, так и криминальная антропология[913].
Недаром ведущий российский криминальный антрополог рубежа веков Д. А. Дриль[914] в 1883 году успешно защищает в Харькове диссертацию о малолетних преступниках, которую юридический факультет Московского университета перед тем отклонил как исследование не столько криминологическое, сколько медицинское[915]. В Харькове же судебная психиатрия уже утвердилась стараниями Владимирова и Ковалевского, поэтому идеи Дриля, испытавшего влияние позитивной школы, здесь были восприняты с пониманием[916].
Именно харьковская школа судебной психиатрии рассматривает теории вырождения и атавизма как взаимодополняющие, тем самым расширяя (как и на Западе) возможности повествования о преступности в рамках судебно-медицинских анализов. Так, Ковалевский постулирует биологическое родство между «помешанными от природы» и «преступниками от рождения», рассматривая оба феномена как «явления человеческого вырождения»[917]. При этом русский психиатр ссылается не только на «Преступного человека» Ломброзо, но и на краниометрические работы Морица Бенедикта[918]. Концепция вырождения выступает монокаузальным объяснением двух разных отклонений, которые объединяет общее несоответствие биологически-антропологической норме:
Помешанные же и преступники от рождения несомненно находятся между собой в родстве. Несомненно то, что психопаты от рождения, как идиоты и пр., составляют класс людей sui generis, особенный, отличающийся от обыкновенных людей в физическом, умственном и нравственном отношениях. ‹…› Особый преступный класс людей ‹…› представляет вырождение человеческого рода. Порода этих людей не улучшается, а именно ухудшается и ведет к ухудшению [sic!] и вымиранию. ‹…› [П]реступление и помешательство – явления человеческого вырождения ‹…›. В мозгу преступников и в мозгу помешанных от природы существуют такие количественные или качественные – химические или молекулярные изменения, которые, при тех или других условиях воспитания, обязательно дадут уклонения в ощущениях, мышлении и действиях, выражаемые в одних случаях в виде преступления, а в других в виде помешательства[919].
В 1884 году на страницах харьковского психиатрического журнала появляется криминально-антропологическое исследование московского военного врача С. А. Белякова. Опираясь на краниометрические данные, автор устанавливает аналогичное патологическое сходство между преступниками, атавизм которых считает бесспорным, и душевнобольными[920]. Криминолог Р. Р. Минцлов тоже подчеркивает атавистическую природу преступника, считая его «дикарем в цивилизованном обществе»[921] ввиду «интеллектуальной и нравственной неразвитости»[922]. Русская судебная психиатрия 1880–1890‐х годов постоянно подчеркивает атавистическую сущность «прирожденных преступников», отличающую их от нормальных людей[923], главным образом в контексте такой этиологии преступления, которая связывает дегенеративную природу тяжких преступников с их «моральным помешательством», представляющим собой следствие задержки развития[924]. В рамках судебно-психиатрических анализов, прежде всего у Ковалевского, это сочетание концепции атавизма, основанной на методе аналогии, и причинно-следственной теории вырождения способствует развитию новых повествовательных моделей преступности, позволяющих усилить эпистемологические возможности нарратива о вырождении мифопоэтическим изображением прирожденного преступника как воплощенного зла.