epilepsia psychica[940]. Вновь подчеркивается звериная сущность преступника, который, вероятно, не случайно носит фамилию Вовк («волк» по-украински); как и в случае Погорелова, «бесчеловечность преступления»[941] интерпретируется как симптом эпилептического припадка дегенеративной личности. У Вовка Ковалевский тоже констатирует «патологическую наследственность», которая, ограничиваясь хроническим пьянством отца и сифилисом матери[942], позволяет представить психотическую эпилепсию как дегенеративное проявление, а преступление – как его «случайное» последствие.
В позднейшем издании «Судебно-психиатрических анализов»[943] Ковалевский изменяет свою повествовательную манеру, ориентируясь на клинические наблюдения Маньяна над преступниками-дегенератами[944] и на работы Крафт-Эбинга[945]. Таким образом, русский психиатр умеряет свое повествовательное остроумие, отказываясь, в частности, от захватывающего расследования, цель которого – поставить преступнику правильный психиатрический диагноз. Впрочем, подобный тип повествования, напоминающий о детективном жанре, все-таки приживается в российской судебной психиатрии конца XIX века. Об этом свидетельствуют судебно-медицинские описания В. Ф. Чижа, который, как и Ковалевский, придерживался теории вырождения (гл. IV.1 и IV.2) и работал судебным психиатром[946]. Ярким примером является случай двадцатидвухлетней Х., который опубликовал Чиж в 1893 году на страницах издаваемого Ковалевским журнала «Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии» под названием «К учению об органической преступности»[947].
События излагаются в хронологическом порядке, начиная с поступления пациентки в психиатрическую клинику Дерптского (ныне Тартуского) университета, где Чиж в 1891 году сменил Э. Крепелина на кафедре психиатрии[948]. Страдающая частыми и острыми «истерическими припадками»[949] больная обращается за помощью к Чижу, который предлагает ей лечь в психиатрическую больницу на обследование. Повествование ведется с гомодиегетической точки зрения, сначала близкой к «я» рассказчика, на момент начала истории пребывающего в неведении. Таким образом, читатель день за днем следит за развитием истории, содержащей двойную тайну: медицинскую загадку причины истерических припадков и судебную тайну подлинной личности пациентки, которая с самого начала выступает «загадочной личностью»[950]. Таким образом, сам Чиж играет двойную детективную роль, объединяя в себе диагноста и следователя.
Двойная таинственность истории удваивает и ее структуру напряжения, поскольку поступки и высказывания пациентки сначала кажутся таинственными как в медицинском, так и в «полицейском» смысле. Чиж пересказывает не только клинические наблюдения истерических припадков, которые иногда случаются с Х. по нескольку раз в день, но и наблюдения за странным, загадочным поведением больной, которая выдает себя за богатую помещицу, чей отец недавно скончался, и высказывает «категорическое желание быть пенсионеркой первого класса»[951] в больнице. Когда Х. ни на первый, ни на второй месяц не возмещает расходов на лечение, ее просят выплатить долг. Она обещает написать своему дяде, который, по ее словам, заботится о ее делах, и попросить его выслать денег. Однако вместо денег дядя шлет письма, рассказывающие о многочисленных бедствиях на ее земле: крестьянских выступлениях, убийстве управляющего, опустошительном пожаре. За это время Х. проявляет себя человеком жестким, склонным к манипуляции. Она устраивает брак больничного садовника с сиделкой, обещая обоим работу в одном из своих имений и чрезвычайно щедрое жалованье, и организует чересчур пышную для небогатых молодоженов свадьбу, на которую сама приезжает в роскошном экипаже[952].
Здание лжи, возведенное Х. вокруг своей подлинной личности, начинает крошиться по мере того, как она все больше запутывается в противоречиях относительно своего происхождения и состояния, и окончательно обрушивается, когда новобрачные, отосланные Х. в «ее» поместье, возвращаются с известием, что на самом деле «Х. бедная бонна и никаких имений у нее нет и быть не может»[953]. Чижу не без труда удается достать паспорт Х., в котором она записана как дочь мелкого чиновника. Дальнейшее «расследование», в ходе которого Чиж оказывается вынужден прочесть письма Х., рисует образ человека, живущего в мире лжи и обмана, однако не дает ясного ответа на вопрос о целях, которые преследовала Х. своей постоянной ложью, все время опровергающей себя самое[954]. Кроме того, больная демонстрирует явные признаки «безнравственного поведения», прося денег у молодого ассистента клиники и недвусмысленно давая понять, каким образом намеревается вернуть долг[955]. Между Чижом и Х. происходит долгий разговор, в ходе которого врач уличает пациентку во лжи и притворстве, однако та не проявляет ни капли благоразумия:
Нет возможности передать всю ту ложь, которую она высказала в продолжение этого длинного разговора ‹…›. Крайне тяжело было видеть такое удивительное отсутствие стыда у особы, ума которой достаточно для того, чтобы обмануть всех нас[956].
Клиническую картину патологической личности дополняет беседа Чижа с купцом В., в доме которого Х. служила бонной и проживала. С одной стороны, раскрытие тайны прошлого пациентки выполняет диагностическую функцию – собрать достоверный (поскольку предоставленный «добропорядочным» свидетелем) анамнез истерии. С другой стороны, в повествовательном отношении это разоблачение позволяет гиперболизировать патологическое состояние Х., представив историю нервнобольной пациентки как пугающий случай морального помешательства.
По словам В., Х. поступила в семью в возрасте девятнадцати лет бонной к его семилетнему сыну. Спустя год она объявила домочадцам, что должна ехать к отцу, который находится при смерти. Через три недели она вернулась, одетая в траур: якобы отец ее скончался, оставив ей состояние в 6000 рублей, которым она, однако, пока не могла распоряжаться из‐за несовершеннолетия. Потом характер Х. начал меняться: «Мало-помалу Х. из скромной, трудолюбивой девушки обратилась в лентяйку, кокетку ‹…›»[957]; тогда же начались конвульсивные истерические припадки. Так как они усиливались, супруги В. обратились к врачу, который принял Х. наедине. После визита девушка поведала, будто врач обнаружил у нее редкую сердечную болезнь, требующую сложной и чрезвычайно дорогой операции, которую «выдерживают двое из ста»[958]. Другие дерптские врачи, якобы включая самого Чижа, рекомендовали эту дорогостоящую операцию. Госпожа В., сопровождавшая Х. в Дерпт, одолжила ей нужную сумму. В свою очередь, Х. заверила у нотариуса завещание, в котором отписывала, в случае своей смерти, свое предполагаемое состояние госпоже В. Когда Х. письмом известила семейство В., что первая операция прошла успешно, однако нужна еще одна, что подтверждалось телеграммой от «врача», и навестила супругов на Рождество, имея при этом слишком цветущий для «выздоравливающей» вид, те постепенно начали понимать, что Х. их, должно быть, обманула. Они выяснили, что отец девушки, мелкий чиновник, неимущий пьяница, жив, что никакой операции не было, а «часть занятых денег Х. истратила на фальшивые зубы, покупку платья и мелких золотых вещей»[959].
Изложив эти обстоятельства, проливающие свет на первую загадку – истинную личность больной, Чиж рассказывает о назначенном Х. гинекологическом осмотре: в согласии с тогдашним учением об истерии психиатр предполагает патологию половых органов, которая, впрочем, не подтверждается. Повествовательное время заканчивается с прибытием в больницу отца Х., который забирает дочь и сообщает последние, важные для истерического анамнеза сведения о ее детстве. После последнего судорожного припадка, вызванного неожиданным для пациентки появлением отца, Х. «простилась холодно» с Чижом[960] и покинула клинику.
Теперь наступает момент, когда Чиж, детектив и рассказчик, должен сложить все части головоломки в общую диагностическую картину и разгадать вторую – медицинскую – тайну, состоящую во взаимосвязи истерии с аморальным лживым поведением. В этом психиатру помогает метод аналогии, используемый для обоснования атавистической природы преступности. Чиж устанавливает, что пациентка уже в раннем возрасте проявила «преступный характер», главные черты которого – «леность, лживость, половая распущенность»[961]. Единственной целью ее обманных действий было получение денег, которые позволяли ей хотя бы «на время казаться богатой барыней»[962], поскольку «богатство в глазах Х. есть все»[963]. Этим объясняются непостоянство и противоречивость поступков больной, умеющей строить лишь краткосрочные планы ради удовлетворения «низменных желаний», однако не способной серьезно задумываться о будущем