С мучительной медлительностью она оседлала моё интимное место. Ощущение было, надо признать, весьма приятным.
— Не смей так говорить, детка. Просто дай нам немного поприседать. Просто дай каждой из нас по чуть-чуть, ладно?
— Уверяю вас, я не понимаю, что вы имеете в виду!
Ее глаза закатились, как у одержимого демоном, и стон, вырвавшийся из горла Бличи, казался не от мира сего.
— Ах, милый! Бля-я-ядь, Говард… Никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас!
Во время моего проникновения ее рука быстро ощупала свои интимные места (обнажая клитор размером с персиковое семечко, блестящий и бледно-розовый), когда она с пугающей быстротой закричала со всей силой, на которую были способны ее легкие. Тем временем смуглое красивое лицо прижалось к моей груди — это была одна из тех женщин, с тяжелыми грудями, что прижимали мои руки к земле — и прошептало:
— Видите ли, сэр, нам нужно, чтобы вы отдали нам своё семя.
Мое лицо, должно быть, сморщилось от смущения.
— Прошу прощения, но… моё семя? Если под этим вы подразумеваете мою сперму, то я укажу на невозможность того, чтобы один мужчина отдал свою сперму дюжине с лишним женщин за один раз!
На этот раз это была пресыщенная Бличи, которая опустилась на колени рядом со мной, поглаживая мою голову, как будто я был вялым домашним животным.
— Только не позволяй себе кончать, пока каждая девчонка хорошенько не посидит на твоем члене…
— Что? — повысил я голос от такого абсурдного умозаключения.
— Просто подумай о том, о чём думают парни, когда сдерживаются, а остальное оставь мне. Видишь ли, у меня есть особая система!
Я не имел ни малейшего представления о том, что она говорила; я мог только предполагать, что она ожидала, что я утолю чресла всех этих женщин… без эякуляции?
Теперь, когда четвертая или пятая женщина, в свою очередь, была пронзена мной, Бличи продолжила:
— Нам нужно, чтобы ты посеял в нас семя, в нас всех, чтобы некоторые из нас могли забеременеть…
— Этот героический кончун нам всем нужен больше, чем наш собственный оргазм, — объяснила другая девушка с нелепой грудью, — кончун умного, красивого, городского!
— …так, значит, кто-то из нас мог забеременеть дитём от героя!
О, ради Агамемнона!
Это продолжалось так: девушка подходила, садилась, маниакально двигала бедрами до тех пор, пока не наступал кризис, затем отступала, чтобы освободить место для следующей, и все это время я был вынужден слушать самые пронзительные крики удовлетворения:
— Чувствую себя так, как будто в меня засунули суслика!
— Этот член в два раза больше, чем все, чем меня трахали!
— Aх! Aх! Aх! Aх! Aх… АААААА!!!
— О, клянусь, «герой» этого парня толкает меня в живот!
— Оооооооо, это просто лучший, лучший, лучший, лучший хуй, черт!
Я был настолько раздражен их неправильным представлением о зачатии, что мой разум был совершенно отделен от моего бесспорно возбужденного члена, так что раздраженное отвлечение действительно позволило мне предотвратить оргазм, в то время как женщины продолжали использовать мою эрекцию для, так сказать, плотского «удовлетворения». Бличи продолжала гладить меня по голове, пока очередь, наконец, не иссякла и последняя женщина не закончила.
— Ну, Говард, — захлебнулась Бличи, — теперь ты можешь кончить, — и она повернулась на коленях, опустила лицо и втянула в рот, на всю глубину, мой сексуальный орган.
Я тут же сжал кулаки, пальцы на ногах тоже сжались, словно пытаясь вырвать души из ботинок. Прищурившись от наслаждения, я сумел взглянуть на место действия и увидел, что Бличи методично и ловко занимается фелляцией, ее губы болезненно плотно обхватили мой орган. Он был ритмичным, механическим и изобиловал отсосом, но кульминация, которую она, очевидно, хотела, казалась неуместной: мой разум все еще был в противоречии со всякой всячиной, и когда я вспомнил свою главную тревогу — Блисс — я почувствовал, как ни странно, что я был неверен ей, абсурдная идея, я знаю; тем не менее, я был еще менее уверен, что смогу завершить акт до конца.
Блисс. Какие еще ужасы навлек на нее О'Слонесси после моего отъезда? Какую ложь он мог ей сказать обо мне? Неужели теперь она считает меня трусом?
Эти перспективы вселяли в меня такую страшную тревогу, что Бличи, вероятно, догадывалась об этом по интуиции «жителя холмов».
— Говард, милый? Тебе не нравится чувствовать мой рот на твоем «петушке»?
— Я…
— А, ты хочешь сказать, что чувствуешь себя виноватым из-за другой девушки, о которой ты говорил? Почему бы не притвориться, что это она сосет твой член вместо меня?
Это предложение звучало как полная чушь — теперь я был абсолютно безутешен из-за моих страхов за Блисс; но какой-то фрейдистский рычаг, казалось, щелкнул в моей голове с почти слышимым щелчком. Затем…
Это была Блисс, которую я представлял себе, как она делает мне минет, затем двигается вперед, чтобы oн проник глубже, и затем, затем…
Ослепительно улыбаясь, ее глаза сияли любовью ко мне, и ее почти непостижимо красивое тело мерцало, затем она взяла мой член в «хватку» своей деформированной ноги… и начала мастурбировать.
Один только этот химерический образ через мгновение заставил мои чресла прорваться, как настоящая плотина, и в запутанную паутину моих либидозных нервов хлынул экстаз, подобный тому, что испытывают курильщики опиума. Я вздрогнул, вытянулся и, напрягшись, прижался к лесной соломе подо мной, громко застонал; один спазм за другим мои семенные жидкости переместились в горячий рот Бличи. Очевидно, упомянутые спазмы не прекратились, когда она ожидала, потому что вскоре (после, возможно, 12-го или 15-го спазма) рубиново-корундовые глаза альбиноски распахнулись в том, что могло быть только изумлением, и она действительно издала приглушенное мяуканье. После еще пяти спазмов — ну, может быть, десяти — мое избавление подошло к концу, как и мой душераздирающий оргазм. Запыхавшись от литературного «послесвечения», я взглянул на Бличи, чтобы выразить ей некоторую измученную благодарность и похвалить ее за такое потрясающее мастерство, но она уже освободилась от моих интимных мест и стояла на коленях с выпученными глазами, прижав руку к закрытому рту.
— Боже мой, черт возьми! — воскликнула одна из пышных фей. — Похоже, Бличи набили полный рот!
На самом деле, наряду с выражением крайнего потрясения на ее лице, ее щеки раздулись; они казались и вправду набитыми, как щеки у бурундука. Она издала горлом звуки, значения которых я не мог понять, затем повернулась и отползла в сторону.
Куда она ползет? — удивился я.
Слева от себя я разглядел, что все промискуэтки[17], использовавшие мой пенис для «сидения», лежали ничком, вытянувшись в линию, да, с непристойно раздвинутыми ногами, непристойно приподнятыми набитыми волосами лобками и пальцами, самыми непристойными из всех, втиснутыми в нежные вульварные отверстия, чтобы намеренно их открыть.
Все до одной!
Не нужно было иметь двойных докторских степеней в исчислении предикатов и экзистенциальной тауматургологии, чтобы теперь понять полное значение «системы» Бличи…
В промежность каждой раздвинувшей ноги нимфы Бличи ткнулась носом; за неимением более красноречивой метафоры она «рыбьими губами» приоткрыла рот и изящно отхаркнула небольшую порцию моего семени из резервуара своего рта в каждое открытое отверстие, что, я полагаю, могло бы быть достаточным для оплодотворения. Каждая женщина хихикала над «квитанцией». Бличи выплюнула остатки себе в ладонь и, издавая скользкие, нескромные звуки, втерла их в свое лоно, глубоко засунув пальцы, и все это время изумленно глядя на меня:
— Ну, святой скачущий сперматозоид, Говард! Мало того, что у тебя огромный член, ты кончил больше, чем проклятый аппалузский жеребец!
Когда я натянул брюки, мой лоб сморщился, как аккордеон, поскольку, в первую очередь, я хотел спросить, как Бличи могла знать, сколько «спермы» могут произвести мои яички, но потом…
Я подумал, что ей лучше знать.
Девушки начали расходиться, все произносили разное на прощание, а именно: «Пока, господин герой!», и «Если ты меня обрюхатил, я назову своего ребенка Говард!», и «О, я просто знаю, что теперь у меня будет ребенок, ребенок-от-героя!» «Спокойной ночи, мистер! Спасибо за кончун!»
Я устало застонал. Неужели кто-то из них действительно забеременеет? Многие ли из них?
С моей удачей, как я подозревал, будут они все…
Все еще ошеломленный, я смотрел, как они исчезают, как непристойные призраки среди искривленных деревьев и пятен лунного света.
Бличи была единственной, кто остался.
— Большое спасибо, Говард, — она наклонилась и поцеловала меня.
Я не мог бы скривиться сильнее, так как ее язык, впивающийся в мой, без сомнения, все еще изобиловал присутствием моей собственной спермы (или, используя королевский лексикон предыдущего прекрасного джентльмена, моей собственной «молофьёй») Затем она подмигнула и быстро сжала мою промежность, как резиновую лампочку на детском велосипедном рожке.
— Ты действительно настоящий мужчина! — я мог бы заметить, что она произнесла слово «настоящий» как «настаяшшый».
Когда она ушла, я вытер рот рукой — фу! — и, чувствуя себя полным идиотом, изо всех сил пытался подняться, однако на полпути большая рука схватила меня за запястье…
— Вот так, Говард!
Темная громада передо мной была Эймоном, гораздо менее напряженным, чем он был, очевидно, с тех пор, как изрядно «облегчился». Он поднял меня на ноги, словно мое тело было лишено веса.
— Спасибо, Эймон.
— Это мы вас благодарим, сэр. За все, что вы сделали, — раздался громкий грубый голос. Он посмотрел в сторону, где исчезла последняя обнаженная женщина, и улыбнулся. — А, я вижу, Бличи и ее подружки только что показали вам «южное ха-сте-при-имство», — oн толкнул меня локтем. — Держу пари, они стащили ваш спермак, да?