авала, что «Париж принадлежит французам».
Генерал Героу вошел в город в 09:30 и тоже направился к вокзалу Монпарнас, чтобы приглядывать за Леклерком. Как и его солдаты, Героу убедился в том, что донесения о голоде среди населения несколько преувеличены. «Парижане были по-прежнему хорошо одеты и казались вполне сытыми, – сообщал генерал, хотя впоследствии он внес в свой доклад поправки, написав, что «признаков длительного недоедания не было ни у кого, кроме беднейших классов общества». Американцы просто не понимали, насколько физическое выживание во время оккупации зависело либо от возможности платить за товары на черном рынке, либо от связей с крестьянскими хозяйствами. А парижским беднякам приходилось очень туго.
Триумфальные шествия быстро рассеялись, когда колонны подошли к центрам сопротивления немцев. На юго-западе Парижа солдаты Массю очистили Булонский лес, после чего подразделения Ланглада двинулись через 16-й округ к Триумфальной арке.
Целью тактической группы полковника Дио были едва ли не самые хорошо укрепленные немецкие опорные пункты: Военная академия, Дом инвалидов и Бурбонский дворец, где прежде заседало Национальное собрание Франции. Тем временем капитан Ален де Буассье с батальоном легких танков «Стюарт» и несколькими «Шерманами» 2-го кирасирского полка направился к бульвару Сен-Мишель. Его задачей было сломить оборону немцев в Люксембургском дворце, где до войны размещался Сенат Французской Республики, и в близлежащем районе. Молодой офицер-танкист был немного удивлен, когда ему на подмогу подошел батальон «Фабьен» коммунистических ФТП.
Тем временем несколько бронемашин «Стэгхаунд» марокканских спагов уже вышли на бульвар Сен-Мишель, двигаясь с востока по улице Сен-Жак. Писатель Жан Гальтье-Буасьер был в своем книжном магазине неподалеку от Сорбонны, когда услышал, как подошли войска Леклерка. Они с женой поспешили на улицу, чтобы узнать, что происходит. «Ликующая толпа, – писал он, – окружала французские танки, покрытые флагами и усыпанные букетами цветов. На каждом танке и каждом броневике вокруг солдат, одетых в комбинезоны цвета хаки и маленькие красные пилотки, гроздьями висели девушки, женщины, мальчишки и бойцы Сопротивления с нарукавными повязками. Выстроившиеся вдоль проезжей части люди аплодировали, посылали воздушные поцелуи и пожимали им руки».
Как только отряд Буассье вышел на позицию, один из офицеров свистнул: «Ну-ка, девушки, слезайте! Мы атакуем Сенат!» Молодые женщины спрыгнули с брони, а наводчики и заряжающие залезли обратно в башни. Немецкие минометы, установленные в Люксембургском саду, открыли огонь, но масса народа продолжала следовать за бронемашинами. Предположив, что у немцев есть наблюдательный пункт на крыше дворца, Буассье приказал двум «Шерманам» накрыть ее снарядами. Танки развернули башни и максимально подняли стволы орудий. Через мгновение после выстрела Буассье увидел, как немецкие наводчики взлетели в воздух и рухнули на крышу. Но основные силы немцев слишком хорошо окопались в парке, чтобы их можно было заставить быстро сдаться.
Когда стало известно о приближении колонны Ланглада, возле Триумфальной арки собралась толпа, в рядах которой были актер Ив Монтан и певица Эдит Пиаф. Люди пришли, чтобы посмотреть, как сдаются немцы в отеле «Мажестик» на авеню Клебер. Они ликовали, когда из здания выводили пленных, но затем глава протестантской церкви во Франции пастор Бенье ужаснулся, увидев, как четверых немецких солдат, простоволосых и в расстегнутых серых мундирах, потащили на расстрел. Эдит Пиаф сумела удержать молодого маки, который хотел бросить гранату в грузовик с пленными немцами.
Принимавший капитуляцию немцев Массю дошел с Лангладом до Триумфальной арки, чтобы поклониться Могиле Неизвестного Солдата. Над ними спокойно развевался только что водруженный на арку парижскими пожарными национальный флаг. Вдруг над их головами просвистел снаряд, выпущенный из танковой пушки. «Пантера» на площади Согласия, в дальнем конце Елисейских Полей, заметила, как несколько истребителей танков Ланглада вышли на позиции по обе стороны от Триумфальной арки. Их командиры дали команду открыть огонь. Один оценил расстояние в 1500 метров, но его наводчик-парижанин внезапно вспомнил, как им рассказывали в школе, что протяженность Елисейских Полей составляет 1800 метров. Он скорректировал наводку и попал с первого выстрела. Толпа хлынула вперед, распевая «Марсельезу». Пастор Бенье отмечал, что «бои, как во сне, смешались с праздником наподобие 14 Июля»[282].
В 11:00 полковник Бийотт направил через шведского генерального консула Рауля Нордлинга ультиматум генерал-лейтенанту фон Хольтицу, потребовав капитуляции гарнизона города до 12:15. Хольтиц ответил, что кодекс чести немецкого офицера запрещает сдаваться без боя.
Через пятнадцать минут после истечения ультиматума Хольтиц и офицеры его штаба собрались на последнюю совместную трапезу в большом обеденном зале отеля «Мерис». «Мы вели себя как обычно – лишь тишина в зале указывала на то, какие усилия мы предпринимали, чтобы сдержать эмоции», – писал лейтенант граф фон Арним. Вместо того чтобы, по обыкновению, сесть за стол у окна и наслаждаться видом, они заняли места в дальнем конце зала. Пули, выпущенные со стороны Лувра, пробивали оконные стекла и вышибали куски штукатурки, разлетавшиеся по всему залу. «Если не считать этого, – добавлял Арним, – обстановка, официант и еда были такими, как всегда».
Леклерк, разместивший свой штаб вдоль платформы на вокзале Монпарнас, оставил генерала Героу в одиночестве и направился в полицейскую префектуру. Именно туда планировалось поместить Хольтица после капитуляции. Спокойствию Леклерка не способствовал и беспорядочный и шумный банкет, организованный Шарлем Люизе. Леклерк наскоро поел и выскользнул в гостиную. Бийотт сообщил ему, что атака на «Мерис» начнется в 13:15 силами пехоты и «Шерманов» 501-го танкового полка, которые будут наступать в западном направлении по улице Риволи.
Как только Хольтиц и его офицеры закончили обедать, стрельба на улице усилилась. Арним проводил Хольтица и полковника фон Унгера на верхние этажи. Поднимаясь по лестнице, Хольтиц обратился к старому солдату, установившему пулемет у замысловатой балюстрады из кованого железа. Он сказал солдату, что скоро все кончится и что рано или поздно он окажется дома. Когда подошли к рабочему кабинету Хольтица, то услышали взрыв и звон стекла. Арним видел, как полковник фон Унгер подошел к письменному столу, открыл свой портфель и достал фотографии в рамках. На них были его жена, дети, дом на озере Штайнхудер – картины мира и спокойствия.
Взрывы, которые они слышали, звучали с площади Согласия и сада Тюильри, где взрывались последние «Пантеры», подбитые выстрелами «Шерманов». Французская пехота продвигалась по улице Риволи короткими перебежками вдоль колоннады напротив Лувра. В конце концов в фойе отеля «Мерис» бросили дымовые гранаты, после чего французские солдаты во главе с лейтенантом Анри Карше вместе с бойцами Сопротивления ворвались в здание.
Карше помчался вверх по лестнице к рабочему кабинету Хольтица, где к нему присоединился майор де ла Ори, начальник штаба Бийотта. По словам Арнима, после короткого вежливого разговора Хольтиц заявил, что сдается вместе со своим штабом и оккупационными войсками в Париже. Хольтица и Унгера свели вниз по лестнице. В большинстве комнат еще не успел рассеяться дым, а в «Мерис» уже ворвалась толпа, каждый человек в которой лично хотел увидеть пленение немецкого коменданта Парижа. Французские офицеры быстро вывели пленных черным ходом на улицу Мон-Фавор и отвезли в полицейскую префектуру.
Некоторым младшим офицерам штаба и солдатам не так повезло – их конвоировали бойцы Сопротивления. К ним ринулась толпа желающих получить какой-нибудь сувенир. У Арнима выхватили его дипломат. У них шарили в карманах, срывали часы и очки. Их били в лицо, со всех сторон летели плевки. В итоге пленных выстроили в три шеренги и повели по улицам. Бойцам Сопротивления было нелегко защитить от разъяренной толпы не только немцев, но даже самих себя. Арним видел, как «бородатый гигант в рубашке с короткими рукавами» выскочил из толпы, приставил пистолет к виску его друга доктора Кайзера, шедшего как раз перед ним, и выстрелил. Арним споткнулся о падавшее тело доктора. По словам Арнима, безоружного солдата транспортной роты комендатуры застрелили в саду Тюильри во время капитуляции. Отец Фуке из 2-й танковой дивизии был шокирован тем, «какую ненависть толпа зачастую испытывала к врагам, разоруженным другими».
Хольтица и Унгера отвели в бильярдную полицейской префектуры, где их ожидал Леклерк вместе с Шабан-Дельмасом и полковником Бийоттом. Присутствовавший там же генерал Бартон, командир 4-й пехотной дивизии, удалился, уступая все почести французам. Леклерк взглянул на своего пленника.
– Я генерал Леклерк, – сказал он. – Вы генерал фон Хольтиц?
Хольтиц кивнул.
Несмотря на генеральскую форму, кресты и широкие бордовые лампасы на брюках, вид у низкорослого толстяка Хольтица был далеко не бравый. Его посеревшая кожа блестела от пота. Он тяжело дышал, и вскоре ему пришлось принять лекарство. Когда Хольтиц сел и, поправив монокль, начал читать акт о капитуляции, стоявший рядом полковник фон Унгер совсем побелел, взгляд у него стал отсутствующим. Хольтиц сделал лишь одно уточнение: под его командованием находится только парижский гарнизон – и просил не объявлять вне закона оказавших сопротивление солдат других частей и соединений. Леклерк согласился.
В соседней комнате полковник Роль-Танги и другой член руководства ФКП в рядах Сопротивления, Кригель-Варлимон, заявили Люзье протест по поводу исключения ФТП из процедуры подписания акта о капитуляции. Люзье выскользнул в бильярдную и объяснил ситуацию Шабан-Дельмасу, который, в свою очередь, убедил Леклерка позволить Роль-Танги войти и поставить подпись под документом. Леклерк, желавший поскорее закончить церемонию, согласился. Позднее де Голль был глубоко возмущен, узнав, что Роль-Танги подписался сразу после Леклерка.