Роммель, в свою очередь, не скрывал недовольства тем, что фюрер вмешивается в его распоряжения и приказы. Даже генералов из ОКВ раздражал мелочный педантизм фюрера. Он, например, потребовал, чтобы все позиции войск отмечались на картах масштаба 1:25 000. Однажды, знакомясь с боевым донесением, он заметил, что количество зенитных орудий на Нормандских островах на две единицы меньше, чем положено. Гитлер потребовал наказать составившего донесение офицера за преуменьшение оборонительных средств, хотя на самом деле кто-то допустил ошибку в сведениях, полученных Гитлером ранее. Ни разу не побывав в окрестностях Кана, он донимал генералов ОКВ своими требованиями разместить в этом районе две бригады (7-ю и 8-ю) многоствольных минометов «Небельверфер»[179]. Гитлер настаивал на том, что эти минометы решат исход боев в английском секторе, если разместить их в определенном районе к востоку от реки Орн.
И Роммель, и Гейр фон Швеппенбург, несмотря на свои прежние разногласия, теперь дружно хотели отвести войска за линию Орна. Гейр согласился с тем, что бессмысленно проводить крупную танковую контратаку в пределах досягаемости корабельной артиллерии противника. Вместо этого он предлагал «тактику тигра в джунглях» – внезапные короткие танковые удары. Эта мысль пришла к нему тогда же, когда и командование «Гитлерюгенда» начало делать выводы из своего поражения от канадцев. Но требования Роммеля предоставить войскам право «действовать гибко», то есть фактически отступать без предварительного согласования со ставкой фюрера, а также его предложение отвести войска за линию Орна полностью противоречили категорическому приказу Гитлера драться за каждую пядь земли.
Желая «вправить мозги» Роммелю и Рундштедту, Гитлер вызвал их на совещание. Было это еще до сдачи Шербура. 16 июня он вылетел на своем личном самолете из Берхтесгадена в Мец. В сопровождении генерала Йодля и офицеров его штаба он затем проследовал в автомобиле в Марживаль, пригород Суассона. Бункер в Марживале был сооружен еще в 1940 г. как штаб-квартира фюрера на период вторжения в Англию. Рядом с бункером проложили железнодорожную ветку с туннелем, в которой стоял наготове личный поезд Гитлера.
Утром, минута в минуту, прибыли Рундштедт и Роммель. «Фюрер выглядел нездоровым и переутомленным, – отметил начальник штаба Роммеля генерал Шпейдель. – Он беспокойно вертел в руках то очки, то цветные карандаши. Подавшись вперед, сидел в своем кресле, тогда как фельдмаршалам сесть не предложил. Казалось, вся прежняя гипнотическая сила фюрера улетучилась бесследно. Коротко и холодно поздоровавшись с прибывшими, Гитлер заговорил громким голосом, выражая свое неудовольствие успехом высадки англо-американцев, упрекал местное командование, потом приказал любой ценой удержать крепость Шербур».
Рундштедт, после нескольких вводных замечаний, попросил Роммеля подробно доложить обстановку. Роммель заговорил о «безнадежности противостояния противнику, который имеет подавляющее превосходство на суше, на море и в воздухе». Он констатировал полный провал воздушной и морской разведки, но подчеркнул, что его дивизии на побережье противнику не удалось застать врасплох и что «солдаты и офицеры, ведя неравный бой, сделали больше, чем было в человеческих силах». Далее он предсказал падение Шербура и высказался против линии Гитлера, который определил 16 городов на побережье Ла-Манша и Бретани как крепости, которые надлежит удерживать до последнего человека. На их оборону было отвлечено примерно 200 000 солдат и офицеров, бесценная техника и боеприпасы, тогда как англо-американцы чаще всего просто обходили эти крепости. Противник еженедельно высаживает на берег, продолжал Роммель, две-три дивизии, хотя действует он неспешно и методично, и ни вермахт, ни люфтваффе, ни кригсмарине не в силах противостоять его подавляющему превосходству. В итоге предложил отвести войска на 10–15 км к востоку и югу от реки Орн. В этом случае он сможет собрать в кулак танковые дивизии и нанести мощный контрудар. Фельдмаршал также настаивал на подготовке оборонительной линии по Сене. Рундштедт целиком его поддержал. Он предлагал отойти за линию Сены и Луары, оставив противнику весь северо-запад Франции.
Гитлер, не желавший смотреть правде в глаза, вышел из себя и разразился длинной речью, «гипнотизируя самого себя». Он обещал, что ракеты «Фау-1», впервые массированно примененные накануне, «будут иметь решающее влияние на исход войны с Англией». На этом месте он прервал обсуждение и продиктовал представителю рейхсминистерства пропаганды официальное заявление о мощи оружия «Фау». Оба фельдмаршала, вытянувшись, слушали монолог разъяренного фюрера. Гитлер наотрез отказался обстреливать ракетами «Фау» плацдармы высадившихся англо-американцев или южные порты Англии. Он считал, что ими нужно обстреливать только Лондон, чтобы поставить англичан на колени. Роммель пожаловался на фактическое отсутствие поддержки со стороны люфтваффе, и тут Гитлер согласился, сказав, что командование ВВС ввело его в заблуждение. Однако он пообещал, что очень скоро «тучи» реактивных истребителей покончат с господством англо-американской авиации в воздухе.
Роммель с нарастающим гневом потребовал, чтобы представители ОКВ побывали на передовой и своими глазами увидели обстановку. «Вы требуете от нас веры, – сказал он Гитлеру, – но не верите нам самим!» Гитлер при этих словах заметно побледнел, но промолчал. В этот момент, словно подтверждая доклад Роммеля о превосходстве авиации противника, прозвучала сирена воздушной тревоги, и всем пришлось спуститься в бомбоубежище.
Оказавшись там, Роммель обрисовал и общую ситуацию: Германия оказалась в изоляции, Западный фронт вот-вот рухнет, вермахту грозит поражение и на Восточном фронте, и в Италии. Он уговаривал Гитлера как можно скорее закончить войну. Гитлер метал громы и молнии. Позднее его адъютант от люфтваффе вспоминал: «Гитлер не выносил подобных речей от своих фельдмаршалов». Роммелю фюрер сказал, что Англия и Америка не пойдут на переговоры. В этом он был прав, а оптимизм июльских заговорщиков и Роммеля оказался чрезмерным. Но Гитлер добавил, что уничтожение Германии уже согласовано между ее противниками, а потому все будет зависеть от «фанатичного сопротивления». Отпуская Роммеля, Гитлер сказал ему: «Не тревожьтесь о том, как вести войну, лучше сосредоточьтесь на разгроме вторгшихся войск».
Когда Рундштедт и Роммель покидали Марживаль, старший адъютант Гитлера генерал Шмундт предупредил их о том, что через два дня фюрер намерен посетить Рош-Гюйон и лично побеседовать с командирами боевых частей и соединений. Однако, возвратившись в свои штабы, они узнали, что вскоре после их отъезда прямо над бункером взорвалась ракета «Фау», у которой вышла из строя система наведения. Гитлер в ту же ночь вернулся в Берхтесгаден и больше уже не выезжал за пределы рейха.
Поздно вечером 12 июня на Англию стали падать первые самолеты-снаряды «Фау-1», четыре из них взорвались в Лондоне. «Жителей Южной Англии в данное время тревожит только одно, – писал один британский журналист. – Им не дает покоя то, что над головой летает не просто молодой фашист, готовый нажать кнопку бомбосбрасывателя, а некий лишенный человеческого разума, жутковатый, как в книгах Г. Уэллса, робот… В настроениях людей сейчас преобладает сильное раздражение, хотя очень многие англичане охотно скажут вам, что они не против того, чтобы оказаться в одной упряжке с парнями, которые дерутся в Нормандии, пусть война здесь, в Англии, куда меньше по масштабам». Но удары «Фау» непрерывно нарастали, а вместе с ними росло напряжение англичан. «Зловещий вой сирен» в Лондоне напоминал о худших временах «воздушного блицкрига» летом 1940 г. Тысячи горожан снова стали ночевать на станциях метро.
Военный кабинет неоднократно обсуждал сложившуюся ситуацию. 16 июня Уинстон Черчилль советовался с министрами, не следует ли по ночам прекращать огонь зениток, чтобы лондонцы могли выспаться. Против «пикирующих снарядов», как прозвали ракеты «Фау», гораздо лучше действовали истребители-перехватчики. Лучше всего показали себя в операциях по перехвату «Фау» летчики авиакрыла самолетов «Темпест» («Буря»), базировавшиеся на мысе Данджнесс. Поднятые по тревоге 16 июня, они сбили из своих 20-мм пушек 632 самолета-снаряда «Фау-1» – больше трети всего числа «Фау», сбитых авиацией союзников за последующие три месяца. 42 «Фау» сбил летчик-бельгиец Рене ван Леард. «Эти штуки, – писал командир крыла подполковник Р. Бомонт, – мчались в ночном небе, треща, как готовый заглохнуть мотоцикл, а из хвостовой их части вырывалось пламя». Самолет «Темпест» имел чуть большую скорость, чем самолет-снаряд «Фау». Однажды Бомонт, израсходовав боекомплект, повел машину рядом с «Фау». Умело пользуясь воздушным потоком, обтекающим сверху крыло самолета, он заставил ракету приподняться, не соприкасаясь с ней. В результате «Фау-1» потерял ориентацию, стал вращаться и штопором рухнул на землю. В подавляющем большинстве случаев, однако, пилоты сбивали их из пушек, хотя взрыв тонны аматола в нескольких сотнях метров от самолета – вещь крайне неприятная.
Как пришлось убедиться самому Гитлеру в Марживале, «Фау-1» не отличались надежностью. В докладе генерального директора французской жандармерии вишистскому правительству указывалось, что многие самолеты-снаряды (до пяти штук в сутки) падали на землю, так и не долетев до Ла-Манша. Один упал к северо-востоку от Алансона, в тылу армейской танковой группы «Запад». И все же, несмотря на такую неточность и на то, что многие были сбиты перехватчиками союзников, на Лондон упало достаточно «Фау-1», чтобы вызвать серьезную озабоченность. Одна ракета попала в часовню гвардии, рядом с Букингемским дворцом, во время воскресной службы. Погиб 121 человек. По свидетельству фельдмаршала А. Брука, 27 июня заседание военного кабинета завершилось «жалобными причитаниями Герберта Моррисона [министра внутренних дел], который представляет собой, пожалуй, законченный образец труса. Он потерял голову от летающих бомб и того воздействия, которое они оказывают на настроения в народе. Дескать, после пяти лет войны мы не вправе просить людей выдерживать такое напряжение и т. д. и т. п.!». Брук в своем дневнике отметил: Моррисон настаивал на том, чтобы в корне изменить всю стратегию английских войск во Франции. «Единственной нашей целью должно стать освобождение только северного побережья Франции. В его речи были сплошные эмоции. Между тем не имеется ни малейших признаков того, что лондонцам не под силу вынести эти налеты – а если бы таковые имелись, достаточно объяснить людям, что впервые в истории они имеют возможность разделить опасность со своими сыновьями, которые сражаются во Франции, и