Дальше пошел отсчет обратного времени, которого морские пехотинцы не слышали, сосредоточившись всем своим сознанием на предстоящем старте. Наконец под ногами раздался мощный рев.
Двухсоттонная ракета в боевом режиме стартует по-минометному, пороховым зарядом выбрасывая из шахты. Но в этом случае от перегрузок гибнут живые существа на борту носителя. Сейчас «Сатана» взлетал при помощи маршевого двигателя первой ступени.
– Поехали! – попытался по-гагарински прокричать Астафьев, но его возгласа никто не услышал. Ощутив, как от перегрузок кожа лица стала оттягиваться вниз, а глазные яблоки вдавились куда-то в глубь черепа, Виктор совершенно не к месту вспомнил слова некогда популярной песни «Земля в иллюминаторе видна». Но это была неправда, в десантной капсуле не было никаких иллюминаторов…
Опустив трубку на телефонный аппарат, Моше Кацц задумался. Полковник МОССАДа практически уже был выведен за штат оперативного резерва и со дня на день должен был уйти на заслуженный покой. Но пока он все еще оставался действующим офицером и… впрочем, даже его отставка ничего бы не решила. Всю жизнь он провел на острие бритвы, сражаясь за безопасность Израиля.
Врачи запретили Каццу курить, но в данном случае это не имело никакого значения. Пошарив на ощупь на книжной полке, он вытащил пачку сигарет «Честерфилд» и прикурил от большой настольной зажигалки. С удовольствием глубоко затянулся и в задумчивости сел в кресло. Полтора года назад судьба свела его с русским военным разведчиком на Балканах. Сам бывший солдат спецподразделения, он диву давался тому, что вытворял в бою с косовскими сепаратистами Родион Крутов. Только благодаря ему они дважды выбирались из самой настоящей мясорубки, а когда все благополучно разрешилось, на прощание мужчины обменялись домашними телефонами, и все… Полтора года ни слуху ни духу, и вот весточка из далекой холодной России.
Затянувшись, Моше машинально посмотрел на часы и так же машинально отметил про себя, что до обозначенного неизвестным гонцом срока осталось всего десять часов. Еще раз затянувшись до фильтра, он потушил тлеющий огонек о край журнального столика и бросил окурок в пепельницу. Больше не раздумывая, он схватил телефонную трубку и быстрыми нервными движениями пальцев набрал номер своего старинного приятеля.
– Ресторан «Моин», – динамик заполнил голос с легкой хрипотцой.
– Шолом, Шлема, это Кацц.
– О-о, какие люди, – обрадовался ресторатор. – Тебя наконец выгнали со службы, и мы наконец-то сможем отметить это знаменательное событие.
– Почти. Но нам нужно срочно встретиться. Собери всех наших, через час я буду в твоей харчевне.
– Что, так серьезно?
– Более чем.
Почти тридцать лет назад в 1976 году в Афинах был захвачен авиалайнер «А-300» французской авиалинии. Группа боевиков из Организации освобождение Палестины угнала его в Уганду. Так как большинство из захваченных пассажиров были гражданами Израиля, террористы предъявили правительству ультиматум об освобождении 53 арестованных спецслужбами Израиля палестинских боевиков.
Руководство страны и армии вместо выполнения требования террористов решило провести операцию по освобождению заложников.
В конце сентября в Уганду были направлены две группы израильских коммандос. Парашютисты из бригады «Саерет Голани» и диверсанты из соединения «269» («Саерет Миткаль»). Вот в это подразделение и входил доброволец Моше Кацц и пятеро его друзей. В то время им было по двадцать лет, и они горели желанием бороться за свою страну. Теперь позади пятидесятилетний рубеж, все бывшие коммандос обросли лишним весом, волосы стали седыми и редкими, у каждого был свой бизнес, взрослые дети и подрастающие внуки. Но они все это время продолжали дружить и общаться. Сейчас, узнав, что Кацц их срочно собирает, все тотчас приехали в ресторан «Моин».
Хозяин заведения, в прошлом снайпер отряда «269», изрядно раздавшийся Шолом Моин, выделил для встречи отдельный глухой кабинет, где им никто не смог бы помешать общаться в спокойной обстановке. Сюда молоденькая официантка принесла полдюжины безалкогольного пива.
– И что такого экстраординарного произошло, что ты, Мойша, оторвал всех нас от своих неотложных дел? – открыв бутылку, спросил угрюмый великан с длинным крючковатым носом, похожим на птичий клюв, и большими выпуклыми темно-коричневыми глазами. Бывший унтер-офицер Ариэль Шор, как и Кацц, был до сих пор одинок. Десять лет назад он ушел со службы и теперь владел магазином огнестрельного оружия и военной экипировки, а заодно подрабатывал инструктором в военизированной молодежной организации «Молодые воины Сиона». Сделав несколько больших глотков, Шор задал еще один вопрос: – Неужели все так серьезно?
– Как по мне, так очень. Но я хочу этот вопрос обсудить с вами, – ответил Моше.
Исак Бергман, глава туристического агентства, специализировавшегося на вертолетных экскурсиях, выглядел намного моложе своих пятидесяти лет – высокий, стройный, с атлетической фигурой. Он взял со стола две бутылки, одну протянул сидящему рядом Марку Гольдфарму, который во время операции «Джонатан» выполнял в отряде обязанности санитара, а теперь больше двадцати лет работал ветеринаром на юге страны в кибуцах.
Гольдфарм, прежде чем отхлебнуть из горлышка, сказал:
– Если все так срочно, не будем тянуть время.
Кацц кивнул и посмотрел на сидящего напротив худощавого ювелира с лицом, похожим на сухофрукт, и большими блеклыми рыбьими глазами. В отряде они были в одном пулеметном расчете.
– Скажи, Борух, твой младший так и служит на радаре, который расположен на горе Хермон? – наконец спросил он у ювелира.
– О да, – широко улыбнулся Розенгольд, младший сын был его гордостью. – Он уже старший оператор и начальник смены. Мальчик подумывает о поступлении в военное училище. – Неожиданно лицо ювелира напряглось. – А зачем ты спрашиваешь?
– Дело в том, что… – Моше Кацц набрал полные легкие воздуха. – Сегодня утром мне позвонил незнакомый человек и передал привет от Родиона Крутова.
– Русского? – одновременно выдохнуло несколько ртов.
– Да. Мы работали с ним в одной международной комиссии в Югославии. Славный парень, мы обменялись телефонами, и вот сегодня мне позвонили от его имени. Человек от Крутова сообщил, что сегодня ночью готовится нападение террористов на станции дальнего обнаружения и наведения на горе Хермон.
Кацц замолчал. Остальные, позабыв о своем пиве, тоже молчали. Первым не выдержал Шолом Моин:
– И это все?
– Все, – кивнул Моше и обвел собравшихся тяжелым взглядом. – Он, как и я, разведчик.
– Почему же тогда их организация не вышла на МОССАД? Или русский действует по собственной инициативе? – Ариэль Шор был дуболомом, солдафоном, поэтому не смог за время службы подняться выше звания унтер-офицера.
– Думаю, ни то, ни другое, – ответил Кацц. – Скорее всего, как я подозреваю, русская разведка получила эту важную информацию, но остается слишком короткий отрезок времени. И если бы начали официальную процедуру, то волокита затянулась бы надолго. Поэтому и вышли напрямую, ведь нападение на РЛС не просто террористический акт, это куда больше. В случае уничтожения радара вся территория Израиля остается на дальних подступах незащищенной.
– Ты должен об этом сообщить своему руковод– ству, – решительно заявил Борух Розенгольд, сейчас его мысли занимала судьба младшего сына.
– Это займет не меньше времени, – с тяжелым вздохом произнес полковник. – Стоит мне сообщить командованию о несанкционированном контакте с представителем другой разведки, как в первую очередь меня отправят под домашний арест, потом начнут искать того, кто мне звонил. А саму информацию отложат на потом. Время будет упущено.
– Так что же ты предлагаешь? – не выдержав, взорвался криком ювелир.
– Единственное рациональное решение – немедленно лететь на Хермон и подготовиться к встрече незваных гостей. Не думаю, что радар будут атаковать крупными силами.
Предложение полковника повисло в мертвой тишине. Всем собравшимся было уже далеко не по двадцать лет, и им было что терять.
– А если русский таким образом пошутил? – внезапно поинтересовался Исак Бергман.
– Значит, на радаре ничего не произойдет, а я его на православное Рождество не поздравлю открыткой.
Шутка пришлась по душе бывшим коммандос, они дружно рассмеялись. Обстановка была разряжена.
– В моем агентстве есть один из маршрутов на гору Хермон, – предложил Бергман. – Возьмем вертолет и отправимся туда. Главное – чтобы Борух договорился с начальником радара на нашу посадку.
– Я уже звоню, – подскочил Розенгольд, вытаскивая из чехла миниатюрный мобильный телефон.
– У меня тоже кое-что припасено для войны, на всех хватит, – широко оскалился верзила Шор.
– А я должен захватить свою аптечку, – заявил Марк Гольдфарм и почти по-мальчишески подмигнул. – В конце концов, строение всех животных в той или иной мере одинаково.
– Я не поеду с вами, парни, – неожиданно проговорил до сих пор отмалчивающийся хозяин ресторана Шолом Моин. – У моего младшего внука Израеля через два дня обрезание. Я не могу пропустить это торжество.
Никто из бывших коммандос не осудил приятеля, но кабинет они покинули, не прощаясь…
Через два часа с частного аэродрома взлетел выкрашенный в гражданский белый цвет экскурсионный вертолет «Ирокез». На борту геликоптера сидели пятеро ветеранов израильского спецназа, у их ног был уложен целый арсенал. Пять автоматов «штурмгевер 44», полсотни снаряженных магазинов к ним, два десятка разного назначения гранат. Также пять тяжелых бронежилетов с титановыми пластинами и множество различных мелочей в виде тактических подствольных фонарей, оптических прицелов и тому подобное.
Моше Кацц не удержался, поднял один из автоматов и с усмешкой спросил, обращаясь к Ариэлю:
– Откуда такие раритеты?
Длинноносый гигант широко улыбнулся и проворчал:
– Лучшее немецкое оружие Второй мировой войны, тайно поставляемое в Палестину для отстаивания независимости зарождающегося государства Израиль. Между прочим, эти автоматы продавал нам сам Отто Скорцени, за что товарищи из СС его и отравили.