Это случилось на Празднике знаний в первый день нового учебного года. Когда закончилось торжественное построение, и все пошли по классам, тройка восьмиклассников, всегда ходившая вместе, надвинулась на Сяопина, приотставшего от своих товарищей.
«Эй, ты, сын русской обезьяны! – начал самый большой из тройки по кличке Сюнмао[26]. Он действительно повадками напоминал большую панду, точнее, медведокошку. – Ну-ка, покажи нам, как умеешь кривляться». Двое других захихикали, подпрыгивая по-обезьяньи. «Парни, лучше не лезьте», – предупредил Сяопин, откладывая в сторону сумку с учебниками. «Не лезьте! – иронически хмыкнул Сюнмао. – А то что? Побежишь жаловаться своей мамочке чжиню?[27]» Его приятели дружно заржали.
Сяопин мог стерпеть что угодно, только не оскорбление мамы. Малейшее плохое о ней слово вызывало ярость в его душе. А ярость побуждала к действию. Всего несколько секунд понадобилось Сяопину, чтобы применить приёмы шаолиньцюань, и обидчики оказались в самых нелепых позах. Сюнмао уткнулся носом в цветочную клумбу, а его дружки – один валялся под забором, другой повис на детских качелях в уголке для младших классов.
Сяопин забрал сумку и отправился в школу, благо уже прозвонили на первый урок. Больше к нему никто не приставал.
…Вот и сейчас, на площади, Сяопин укладывал одного полицейского за другим, прикрывая собой Мэйлань. Отступая, они двигались в сторону улицы Дунчанъан – Сяопин надеялся вырваться за пределы площади. Свой красный флаг он отдал Мэйлань, но она, отбиваясь от наседавшего полицейского, сломала древко, и флаг был в мгновение ока затоптан в пыли.
В пылу схваток они не заметили, как очутились на краю площади, где на них набросилась очередная пара полицейских с палками. Вид свободных кустарников за их спиной придал Сяопину новые силы. К первому блюстителю порядка он успешно применил дуаньдацюань, и тот рухнул к ногам Мэйлань. Девушка не растерялась, выхватила из его руки бамбуковую палку и огрела второго блюстителя по ноге, точно под колено. Полицейский осел на подбитую ногу, Сяопин добил его ударом даочжан[28], попросту обездвижил.
– За мной! – Сяопин перепрыгнул канаву, отделявшую площадь от ряда кустов акации, и проломился сквозь колючие ветки. Он был уверен, что Мэйлань последует за ним, и не ошибся: девушка даже подтолкнула его в спину. Шум драки остался позади. Где бегом, где быстрым шагом они выскочили на улицу Дунчанъан и там пошли спокойно, взявшись за руки, будто гуляя.
– Пойдём ко мне домой, – сказала Мэйлань.
– Да уже вечереет, – засомневался Сяопин. – Неудобно.
– А тебе в общежитие нельзя. За тобой обязательно придут полицейские – очень уж ты заметен со своими кудрями, – Мэйлань засмеялась и потрепала Сяопина по волосам.
– А ты где живёшь?
– Недалеко, на улице Юндинмыньдунцзе. Квартира родителей. Они сами в Шанхае, у папы там фирма, а мы с сестрой живём здесь. Не пугайся, квартира большая, всем места хватит.
Она была права. Квартира, по понятию Сяопина, оказалась просто огромной: в ней, кроме прихожей, гостиной, кухни, столовой, была детская комната, игровая, комната для гостей и три спальни. Но квартиру он осмотрел позже, когда освоился. А быстро освоиться ему помогла старшая сестра Мэйлань.
– Тётушка Фэнсянь! – ахнул он, увидев вышедшую им навстречу женщину с ребёнком на руках.
– Сяопин?! – обрадовалась она. – Мэйлань, где ты его нашла?
– Я никого не нашла, – растерянно сказала девушка. – Мы уже второй год вместе учимся. А ты – кто? – обратилась она к Сяопину.
– Я? Я – племянник Сяосуна. Моя мама Цзинь – его сестра.
– Вот так номер! – сказала Мэйлань и села на первый попавшийся стул. – Мы, выходит, родственники?
– Не расстраивайся, не кровные, – улыбнулась Фэнсянь. – Ты вполне можешь выйти замуж за Сяопина.
– А я и не собираюсь, – рассердилась Мэйлань. Вскочила и куда-то убежала.
– Я же пошутила, – крикнула вслед Фэнсянь. – Сяопин, ты чего стоишь, как столб? Проходи.
Они вместе прошли в гостиную, сели рядом на диван, обитый дорогой, расшитой шёлковыми цветами тканью.
– Наш дом – это и твой дом. Сейчас будем ужинать. Я вижу: у вас что-то случилось. Какие-то вы поцарапанные. Расскажешь? За Мэйлань не беспокойся – она сердится не больше двух-трёх минут.
– Я думал, она вообще не умеет сердиться, – улыбнулся Сяопин. – Всегда весёлая щебетунья.
– Вижу: она тебе нравится.
– Нравится, – кивнул Сяопин.
А сам подумал: очень нравится! И сегодня понравилась больше, чем всегда. Такая отчаянная, так дралась с полицейскими! Похоже, я и верно влюбился.
До сих пор отношения с девушками у Сяопина как-то не складывались. Он видел, что многие на него заглядываются, понимал, что привлекает внимание его рыжекудрая шевелюра, да и сложение спортивное, и рост – в отца. Мама не скрыла от него, что отец его – русский казак, что они очень любили друг друга и собирались пожениться, но нашествие ихэтуаней развело их навсегда.
– А как же любовь? Кончилась? – спросил тогда Сяопин.
Мама грустно улыбнулась и покачала головой:
– У меня – нет. Я о Ване никогда не забываю. Только он для меня всё равно, что на небе. А до неба не дотянуться.
– А твои мужья? Русский офицер знал, Чаншунь знает?
– Может быть, да, может быть, нет. Сами не спрашивали, а я не говорила. Я ведь их тоже любила и люблю. Но не так, как твоего отца.
– А отец обо мне знает?
– Думаю, да. Но у него другая жена, дети…
– Как всё это грустно! – воскликнул Сяопин. – Ужасно несчастливая любовь!
– Какая же она несчастливая, если у меня есть ты? Умный, красивый! Такие дети рождаются только в счастливой любви. Когда-нибудь и ты полюбишь, помни об этом.
– А как я узнаю, что полюбил?
– У каждого – по-своему. Но, мне кажется, есть одно общее: когда для этого человека ты готов на всё и хочешь быть с ним до самой смерти. Об этом и Кун-цзы говорил: «Настоящая любовь – это когда любишь не того, с кем хотелось бы встретиться, а того, с кем не хочешь расставаться».
Сегодня Сяопин для Мэйлань был готов на всё: он дрался с полицейскими не за требования к власти – он защищал подругу!
– Я рада, что моя сестра тебе нравится, – серьёзно сказала Фэнсянь. – По-моему, ты ей тоже нравишься. Мэйлань! – крикнула она в глубину квартиры. – Накрывай стол к ужину!
Спавшая у неё на руках девочка проснулась, видимо, от крика, но не стала капризничать, как это часто бывает у детей спросонья, а потянулась всем своим маленьким тельцем, повернула головку и уставилась на Сяопина чёрными ягодками глаз.
– Знакомься, Юнь, – проворковала Фэнсянь, – это Сяопин, твой троюродный братец.
Юнь широко улыбнулась, блеснув двумя маленькими зубками.
– Признала! – восхитилась мать и поцеловала дочку в чёрные волосы. – Ах, ты, моя умничка!
В гостиную вразвалочку вошёл упитанный малыш лет пяти в красных штанишках-кайданку и голубой рубашке навыпуск с жёлтой аппликацией дракона на груди. Он сразу направился к Сяопину, протянул ему ручонку и сказал:
– Здравствуй! Я – Шаогун, а ты кто?
– А я – Сяопин, – улыбнулся юноша. – Ты, наверное, мой брат?
– Я – брат, – подтвердил мальчуган. – Мэй сказала, что я брат.
– Идите ужинать, – позвала Мэйлань.
На ужин были шуйцзяо[29] с острым соусом, соевые блины, сыр тофу и чай.
– Всё-таки, что у вас случилось? – вернулась Фэнсянь к беспокоящему её вопросу. – Кто-нибудь мне расскажет?
Сяопин переглянулся с Мэйлань – девушка согласно наклонила голову – и рассказал, опуская некоторые подробности, о демонстрации и её разгоне полицейскими.
– Похоже, фургоны с площади ушли не пустыми, – закончил он повествование.
– Сяопину в общежитие идти нельзя, – сказала Мэйлань. – Он слишком заметен, и полиция его найдёт. Пусть он поживёт у нас.
Сяопин попытался возразить, но Фэнсянь остановила его движением руки.
– Ты можешь жить у нас, сколько захочешь. Это – не вопрос. Но как быть с учёбой. Тебя могут схватить и на лекциях.
– Ой, я как-то об этом не подумала, – смутилась Мэйлань.
Фэнсянь задумчиво разглядывала племянника.
– Есть два варианта, – сказала, поразмышляв. – Первый – остричься наголо…
– Нет-нет! – воскликнула сестра и густо покраснела. – Только не это!
А ведь я ей действительно нравлюсь, подумал Сяопин и почувствовал, как кровь жарко бросилась в лицо. Надо как-то реагировать.
– Пожалуй, это слишком, – сказал он. – А какой второй вариант?
– Перекраситься и выправить кудри. И немного их укоротить. Убрать сзади и сделать чёлку, – продолжила Фэнсянь.
Сяопин вопросительно посмотрел на девушку: годится?
Мэйлань подумала, кивнула:
– Ну, это ещё куда ни шло! Пробуем?
– Пробуем, – подтвердил он.
20
Ни Мэйлань, ни Сяопин не могли предположить, что последует за демонстрацией 4 мая. Студентов неожиданно поддержали рабочие, чиновники, торговцы и предприниматели, в Шанхае прошли забастовки, в которых участвовало более семидесяти тысяч человек. Правительство пошло на попятную, китайская делегация в Версале не подписала мирный договор, министры-японофилы были сняты со своих постов. Арестованные студенты отпущены, так что Сяопину можно было не страховаться.
Впрочем, честно сказать, всё это воспринималось им и Мэйлань как-то опосредованно – они были заняты другим, более, как им казалось, важным: они открывали друг друга. Сяопин больше недели жил у сестёр и каждый вечер засиживался с Мэйлань за разговорами. Им обоим было интересно обсуждать самые разные вопросы: историю Китая, особенно правление императрицы Цыси, отношения с другими странами, в первую очередь с Японией и Россией (Мэйлань очень заинтересовалась русскими казаками), влияние Европы на традиции Китая, революции в Китае и в России, ну, и многое другое, что случайно возникало в разговоре. Не касались лишь одного – собственных чувств. Но так долго не могло продолжаться, потому что их неодолимо тянуло друг к другу.