– А причём тут я? Мне-то Краснощёков ничего не обещал.
– Ты был комиссаром по безопасности, а я – твоим помощником. Так что мы одной верёвочкой связаны и вместе войдём в Храм Неба.
– Какой ещё храм?! Скорей вместе к стенке поставят.
– В жизни всё возможно, – засмеялся Сяосун. – Даже смерть!
Из этих разговоров Павел вынес только одно: пущай всё идёт, как идёт, какой-то конец будет.
Самое печальное было то, что у них отобрали все деньги, которыми их снабдил верный Лю Чжэнь, и на свободу они вышли, как сказал Сяосун, с чистой совестью и ветром в карманах. Голодные, сели на скамейку в привокзальном скверике.
– Ну, и как будем жить? – спросил Павел. – Пошли бы на паперть – так тут и церкви нет. Работы – тоже. Остаётся – воровать или бандитствовать.
– Когда будешь искать своё счастье, не забирай его у других, – откликнулся Сяосун.
– Опять твой Учитель подсказал? – съехидничал Черных.
Сяосун кивнул. У Павла заурчало в животе, и он озлился:
– Ты ж бандитом был – забыл, ли чё ли? Тебе человека ограбить – раз плюнуть! А нашёл своё-то счастье?
– Нашёл – когда женился и сына родил. А теперь и дочку. Моё счастье – в Пекине, – с явной гордостью сказал Сяосун.
– Так за каким, спрашивается, хреном мы сюда попёрлися? – возмутился Черных. – Ехали бы в Пекин.
– Ты опять за своё! Пойми: в Китае будет большая драка за власть. Нам с тобой там нечего делать, а у большевиков можно выдвинуться. У них тут главный – Краснощёков, он жил в Америке, знает, что значит хорошая охрана, хорошая полиция, хорошая безопасность. Мы пригодимся.
– А ты уверен, что большевики утвердятся?
– Утвердятся. Их власть на крови заложена, они церемониться не будут. Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Так требуют их вожди Ленин и Троцкий.
– И куда ты лезешь со своим Великим Учителем? Для него главное – мир и спокойствие, а для них – борьба и разрушение старого мира.
– Ну, ладно. А что главное для тебя?
Павел задумался. И правда, что для него главное? Еленка, дети – само собой, а что кроме? Как раньше-то говорили: за Бога, Царя и Отечество. Царя нет, Бога тоже – он от него ещё мальцом отрёкся. Отечество в крови утопает, выплывет, нет ли, неведомо. И все его хотят спасти – и красные, и белые. Спасать, конечно, надо бы, но что может он, одиночка? Остаётся только семья! Ради неё он сделает всё возможное и невозможное! Коли правда, что большевики утвердятся, будет служить тому же Краснощёкову, а может, и Ленину с Троцким.
Павел помотал головой, словно вытряхивал из неё негожие мысли:
– Будем разрушать старый мир, чтобы наступило спокойствие. И как там, в большевистской песне: «Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем»?
– Хитёр! – засмеялся Сяосун. – Но ничего, я тоже так думаю.
– Слушай, жрать охота, аж в глазах темнеет.
Тогда их накормили в первой попавшейся китайской забегаловке, а служитель в кумирне дал денег на дорогу, которых, правда, хватило только до Забайкальска. Поездов на Читу не было – ни пассажирских, ни воинских, ни товарных. На путях третий день стоял эшелон с канадцами – ждали паровоз. От безделья канадцы безобразничали: пили китайскую вонючую водку, дрались с кем попало, а накануне вечером впятером захватили двух девок-казачек. Затащили в заброшенный сарай, стоявший на отшибе, далеко от жилых домов, и пустили по кругу. Девки пытались вырваться, кричали – здоровенные парни-лесорубы хохотали и тоже что-то орали по-английски. Наверное, могли бы и убить, чтобы скрыть преступление, но никто на крики не приходил. Видимо, не слышали, иначе прибежали бы и наверняка с оружием. Так бы всё и закончилось, но крики девок услышали проходившие в поисках ночлега Черных и Сяосун. Не сговариваясь, они бросились к сараю и в лунном свете, проникающем через проломы в крыше, увидели непристойную картину: трое держали девушек, а двое «трудились» в поте лица.
– Hey, you scum, – громко сказал Сяосун, – let the girls go!
– Would you go further away, – откликнулся один из солдат, – before your ears are cut off[35].
На этом разговор закончился, потому что Сяосун в правом развороте пяткой в голову вышиб сознание отвечавшего. Два других вскочили, отпустив свои жертвы, и тут же получили по полной: одного Павел отправил носком сапога в пах завывать на луну, второго Сяосун вырубил пяткой теперь уже в левом развороте. «Трудившиеся» откатились от жертв, побежали на четвереньках, путаясь в спущенных штанах, – их отправили на выход пинками под зад. На своих товарищей «трудяги» даже не оглянулись.
Казачки имели довольно растерзанный вид: застёжки у борчаток оборваны, длинные юбки искомканы, подолы рваные. Оглядывая себя, девчонки обрыдались:
– Чё ж дома-то сказывать?! Стыдоба-то какая!
– Мы вас проводим и обскажем, как было дело, – предложил Павел. – Война ж идёт, а на войне чего тока не быват! И родителям вас позорить ни к чему.
Но родители решили по-своему. Поначалу отцы деток вожжами поучили, чтобы дома сидели, а не по гостям шлёндали. А утром у канадского эшелона собрался народ. Кто людей оповестил, неведомо, но казаки стали требовать виновных на суд народный.
На Сяосуна и Павла никто не обращал внимания. Родители девок, видимо, не рассказывали, кто спас бедолаг, а ночным героям это было только на руку. Кстати, в семействах, куда они проводили спасённых – те жили по соседству – их накормили и спать уложили, так что утром они были полны сил и желания действовать – вот только действа никакого не предвиделось.
– Всё забываю спросить, – сказал Павел, не глядя на Сяосуна, потому что всматривался в канадцев, надеясь увидеть знакомые фигуры, – откуль ты так чесать по-ихнему навострился?
– В училище был очень хороший учитель английского языка, – откликнулся Сяосун. – Я и немецкий знаю.
– Ну, ты, брат, мастак! – изумился Павел. – А мы и по-русски-то не всё выговаривам.
– Постой! – Сяосун схватил товарища за руку. – Ты слышал?
– Чё?
– Паровозный свисток. Поезд идёт.
– Откуда?! – взволновался Павел. – Я не слыхал – уж больно шумливо тут. Неужто нам свезёт?
– Нет. От Даурии.
Павел разочарованно махнул рукой. Однако Сяосун сказал, продолжая вглядываться в выбегающие из недалёкой тайги пути:
– Если Всевышний не дал тебе то, что ты хотел, значит, он даст тебе лучше. Но позже.
– Мне твой Великий Учитель уже в печёнке сидит! – разозлился Черных. – На каждый чих у него суждение!
Сяосун не стал отвечать, тем более что из тайги вынырнул и быстро стал приближаться поезд.
– Броневики, – разочарованно сказал Сяосун.
И верно. Первыми шли два бронированных с бойницами и орудийными башнями, затем паровоз и пассажирский вагон, замыкали состав ещё два броневика.
– Атаман, атаман! – зашумели в толпе. – Никак сам Семёнов прибывает!
Поезд, а точнее бронепоезд, прибыл на первый путь. Пассажирский вагон остановился точно у вокзала. Открылась дверь, и на площадке показался молодой черноусый стройный офицер в чёрном чекмене, перетянутом портупеей. Быстрым взглядом он осмотрел платформу, забитую казаками и обывателями; не увидев ничего подозрительного, оглянулся внутрь вагона, кому-то сказал:
– Всё в порядке, можно выходить, – и сам спустился на платформу.
В дверях вагона появился военный, такой же молодой и черноусый, но более крепкий, мужиковатый и к тому же в генеральском мундире и борчатке, накинутой на плечи. Кто-то рядом с Павлом охнул: «Атаман!» и заорал:
– Любо атаману, любо! Ура!
Крики подхватила добрая сотня казачьих, да и не только казачьих, глоток. Походный атаман Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск Григорий Михайлович Семёнов помахал рукой и тоже спустился на платформу. Его хотели подхватить на руки, но он остановил намерения и громко, по-командирски, спросил:
– По какому случаю собрались, казаки? Вряд ли ожидали меня.
– Дело у нас тут сурьёзное, Григорий Михалыч, – выступил вперёд пожилой казак. – Требуем справедливости!
Семёнов выслушал краткий рассказ и спросил отцов девок-бедолаг:
– Чего ж вы хотите?
– Наказания виновных и возмещения убытков, – ответствовал один отец, а другой покивал в знак согласия.
– Это чем же они возместят убытки?
– Деньгами, конешно. Чё ишшо с их взять?!
– Ну, ладно, зовите кого-нибудь из их начальства.
Атаман запахнул плотней борчатку, первый офицер, видимо, адъютант, подал фуражку. Казаки перетаптывались, глядя в землю.
– Чего стоите? – спросил Семёнов.
– Дак мы ето… по-ихнему не разумеем, а они нашего не знают.
– И что делать будем? У меня толмача тоже нет. Я, вон, на переговоры с японцами приехал, а кто толмачить станет? – Семёнов развёл руками.
В голове у Павла сверкнула сумасшедшая мысль.
– Ваше превосходительство, – обратился он к атаману, – мой товарищ умеет по-аглицки и по-японски.
– Да ну?! – изумился атаман. – И где ж он?
– Да вот, – Павел вытолкнул вперёд Сяосуна.
– Китаец, – констатировал Семёнов. – Что, правда знаешь английский и японский?
– И германский, – услужливо подсказал Павел.
Сяосун глянул на него удивлённо – видимо, не понял ещё задумку товарища, – но кивнул, подтверждая.
– Так зови давай кого-то из канадского начальства.
Сяосун пошёл в сопровождении казаков, и скоро они привели двух офицеров, полковника и капитана, в медвежьих шубах и треухих шапках. Канадцы понимали толк в морозах.
– Вот что, господа союзники, – сказал атаман, – ваши солдаты изнасиловали двух русских казачек. Я требую их выдачи для справедливого наказания и денежной компенсации семьям по тысяче рублей золотом.
Сяосун перевёл.
Канадцы переглянулись, и полковник сказал (в переводе Сяосуна):
– Это выдумки русских мужиков. Канадские солдаты дисциплинированны и никогда не покусятся на женщину без её желания.
– Сильничали они, – сказал Павел. – Мы свидетели.