– Дак они их и спасли, – сказал один из отцов, кивая на Черныха и Сяосуна. – Привели всех измурцованных.
– Переводи, – приказал Семёнов. Лицо его наливалось кровью. – У нас есть свидетели насилия, и я как главнокомандующий войсками Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов повторяю своё требование. В противном случае применю силу, – он кивнул на бронепоезд, – и от вашего эшелона останутся щепки.
Сяосун перевёл.
Видно было, что канадцы побледнели: наверное, были наслышаны о характере атамана Семёнова, который не слушался даже Верховного правителя России адмирала Колчака. Капитан убежал, полковник остался.
Через несколько минут конвой привёл пятерых насильников. Они были явно испуганы: дрожали, глаза бегали.
Семёнов брезгливо осмотрел их.
– На площади перед вокзалом по двадцать пять плетей каждому, – приказал казакам и обратился к канадцам: – Деньги?
Капитан передал полковнику, и тот вручил атаману пачку долларов:
– Пятьсот долларов каждому.
Семёнов, было успокоившийся, вновь взорвался:
– Я что, на рынке с вами торгуюсь?! Я сказал по тысяче, значит, по тысяче!
– Но это же двести пятьдесят тысяч рублей!
– Я говорил о золотых рублях, а не бумажных!
Капитан сбегал и принёс ещё тысячу долларов. Семёнов вручил деньги отцам семейств. Те недоверчиво вертели зелёные бумажки перед глазами.
– Дык, чё с имя делать?
– В банке обменяете на рубли. Сегодня можете получить двести пятьдесят тысяч, а завтра… – атаман покрутил пальцами. – Бог его знает, сколько за доллар дадут завтра и где мы сами будем завтра. Живите здесь и сейчас.
– Я вам больше не нужен? – спросил Сяосун.
– Нужен! Очень даже нужен! – Семёнов отвернулся от внезапно разбогатевших казаков и сразу переменился: из сурового справедливого отца-командира превратился в хитрого хищника. – Понимаешь, паря, у меня в Маньчжурии переговоры с японцами и англичанами, очень важные переговоры. Они дают переводчиков, но кто знает, что они там переведут. Нужен свой! Приглашаю тебя на службу на время переговоров, хорошо заплачу, не обижу.
Павел толкнул Сяосуна локтем: мол, соглашайся. Тот глянул на него, покачал головой, вроде как осуждающе, и спросил:
– А если я откажусь?
– Откажешься? – удивился Семёнов. – Тогда, извини, расстреляю вас обоих.
Теперь уже удивился Павел:
– За что?!
– За отказ, – пояснил Сяосун. – Атаману трёх войск не отказывают.
– Правильно диспозицию понимаешь, – засмеялся Семёнов. – Значит, согласен.
– Куда бы ты ни шел, иди со всей душой, – загадочно произнёс Сяосун.
Загадочно, пожалуй, для атамана, который, по слухам, образованностью не отличался, – Павел-то догадался, что это было одно из суждений Великого Учителя. Очередной чих, подумал он, однако был доволен, что правильно сумел рассчитать поведение атамана. Ежели теперь после переговоров он возьмёт их в Читу, это будет полной удачей.
23
Иван спешил в Управление КВЖД, которое занимало целый комплекс зданий на Большом проспекте, – в этом скопище корпусов ему надо было найти службу российско-китайских сношений, потому что там работала неизвестная ему Дэ Цзинь. Впрочем, он надеялся, что это как раз хорошо ему известная Цзинька, Колокольчик. Про Дэ Цзинь он случайно узнал из разговора двух охранников, обсуждавших прелести женщин, служащих в Управлении.
– Китаяночка – пальчики оближешь! – говорил молодой парень с лицом, про которое говорят «лошадиная морда». – Сама – как берёзка тонкая, а всё, что положено, при ней. – Он руками показал «что положено» и заржал, точь-в-точь жеребчик. – И такая манкая, я бы ей за милую душу вставил!
– Да ты и в забор вставишь – лишь бы дырка была, – ухмыльнулся охранник постарше. – Имя-то узнал?
– Я никак не упомню, где у них имя, где фамилия. Первая половинка – то ли Тэ, то ли Дэ, а вот вторая запомнилась – уж больно звонкая: Цзиннь!
Иван уже было прошёл, но, услышав этот «звоночек», остановился, словно налетел на препятствие, и повернулся к охранникам. Те вытянулись:
– Ваше благородие!
– А где эта китаянка служит? – стараясь придать игривость голосу, спросил есаул. Пусть думают, что офицеру захотелось развлечься. – В Управлении?
– Точно не знаю, ваше благородие, кажись, по китайско-русским сношениям, – ответил охранник с довольно-таки похотливой улыбкой, ещё больше искажающей и без того некрасивое лицо.
По мордасам бы тебя, подумал Иван, но кивнул, не отвечая на улыбку, и пошёл дальше, невольно слыша громкий шёпот за спиной:
– Кто это? Чёй-то я его не знаю.
– Да он с месяц всего. Тут, при Штабе округа.
Он ускорил шаги, спеша к выходу. До Управления дороги всего-то три дома, конец рабочего дня, можно успеть…
Да, чуть больше месяца назад они приехали в Харбин. Вчетвером: Федя и Маша остались у Елены. На семейном совете рассудили так: Кузя поступает в епархиальное училище, Оле всего полтора годика, без мамки никак нельзя, а Федя с Машей столь прижились у Черныхов – Елену только маманей не кличут, – что слёзно просились у них остаться. Она и сама за них просила. Да что и говорить, не след такой оравой ехать на новое место, где ничего ещё не известно. Правда Иван изловчился, сгонял до ближайшей станции КВЖД и там у охранников выяснил, что людей в охране не хватает, так что человека с опытом примут безо всяких лишних вопросов; после этого, сославшись на здоровье, со службы уволился. В Правлении войска его даже не стали уговаривать – в Благовещенске, да и во всей Амурской области, творилось такое, что складывалось совсем не обманчивое впечатление: скоро побегут все. Утром 7 февраля стало известно, что создан Временный исполком Совета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, и он берёт власть в свои руки. При объявленном нейтралитете японских войск в городе и области происходил настоящий переворот – все почувствовали бессилие существовавшего в течение полутора лет «белого» порядка. Вышел первый номер новой советской газеты «Амурская правда», большевики, не скрываясь, взялись за организацию партийной и государственной работы. Временный исполком призвал восстанавливать Советы по всей области и начал создавать комиссариаты по самым насущным вопросам повседневности: коммунальным, земельным, правовым, финансовым, военным, а также – просвещения, здравоохранения, социального обеспечения, народного хозяйства, труда и даже иностранных дел. Последний был совсем не лишним: японцы не спешили покидать область, за Амуром войска Чжан Цзолиня стояли в боевой готовности, а город жил в ожидании партизанских отрядов.
Так что белоказачьему есаулу, пускай уже бывшему, оставаться в Благовещенске резона не было. Красные вряд ли бы стали с ним долго разбираться.
За прощальным ужином Настя без лишних слов выложила перед Еленой свёрток.
– Чё это? – спросила та.
– Это вам.
Елена развернула бумагу, глаза её округлились. Иван от неожиданности едва не присвистнул, но вовремя спохватился. Стопка иен была внушительная. Кузя, словно не веря, тронул её пальцем – купюры рассыпались по столу.
– Банк, ли чё ли, ограбили? – спросила Елена.
– Я копила на «чёрный день», – ответила Настя и покраснела. – Вот он и пришёл.
– Да вам самим они понадобятся, – решительно сказала Елена. – На новом месте без денег никак нельзя! А тут ещё неизвестно, какие деньги будут. Может, сызнова российские.
– Но без Ваниного жалованья…
– Я заработаю, – твёрдо сказала Елена. – Договорилась в женской гимназии уборкой заниматься.
– Да какая теперь гимназия! – раздражённо воскликнул Иван. – Большевикам она не нужна!
– Образование нужно всем. – Елена сказала таким тоном, что на неё воззрились и Настя с Иваном, и даже Кузя. Слова были твёрдые, а тон решительный. Никогда прежде Елена так не говорила.
– Это ты в школе бочкарёвской научилась? – после заминки по-прежнему раздражённо бросил Иван. – Бери деньги и не выёживайся, уборщица! Тебе и по хозяйству делов по горло.
Елена хмыкнула, явно примирительно:
– А по хозяйству у меня вона какие помощники: Ване – пятнадцать, Феде – четырнадцать, Никите – тринадцать. С такой гвардией нам ничего не страшно! Правда, Машуня? Правда, Лиза?
– Правда, правда! – закричали девочки и принялись обнимать Елену. А парни, как по команде, встали у неё за спиной.
– Батя, глянь на этих героев! – рассмеялся Кузя, а вслед за ним облегчённо засмеялись Иван с Настей, а потом и все остальные.
…Судьба Саяпиным благоволила: Кузю в училище приняли на полный кошт (с общежитием и питанием), Ивана в Штабе округа Заамурской пограничной стражи встретили с радостью, боевые офицеры в округе были на вес золота. Нашлись в штабе служаки, которые помнили Фёдора Саяпина, они и за сына перед начальством замолвили словечко, и казённую квартирку выхлопотали. Маленькую, всего в одну комнату с кухонькой, зато плата за неё, можно сказать копеечная, высчитывалась из оклада есаула. При том, что город был переполнен военными и беженцами из России, и съёмные квартиры стали безумно дороги, такая забота растрогала Ивана до слёз.
Правда, те же служаки посочувствовали есаулу в том, что приехал он в Харбин не в самое лучшее время.
– «Счастливой Хорватии» приходит каюк, – сказал ему будущий сослуживец, штабс-капитан Толкачёв.
Иван знал, что «Счастливой Хорватией» русские называли полосу отчуждения КВЖД, находившуюся с 1903 года под управлением генерала Дмитрия Леонидовича Хорвата, который много сил, времени и средств тратил на улучшение жизни работников дороги: строил дома, больницы, школы, культурные учреждения, развивал снабжение, повышал жалованье. Многие сожалели, что после большевистского переворота генерал занялся политикой и даже был некоторое время Верховным правителем Дальнего Востока. Позже он признал переворот Колчака, а когда Приморье и Приамурье заполонили интервенты, вообще отошёл от политики, но оставался главным на КВЖД, лавируя между белогвардейцами, интервентами и китайским правительством, которое алчно поглядывало на железную дорогу. А дорога была перегружена военными эшелонами, в ущерб коммерческим и пассажирским перевозкам, к тому же её трясло от постоянных забастовок, устраиваемых русскими и китайскими рабочими, разагитированными большевиками. 13 марта была объявлена всеобщая забастовка с требованием отстранить Хорвата от власти.