Елена не кричала восторженно, не плакала умилённо при виде сына-народоармейца, не ругала мужа-бродягу – она подошла сначала к Ване, обняла-поцеловала, потом – к Павлу, припала к его широкой груди и просто сказала с приглашающим жестом:
– Давайте за стол, а то мы вас заждались. К вечеру истопим баньку, повечеряем, поговорим, а пока отведайте, что Бог послал.
Ночью, когда всё в доме затихло, а Павел и Елена обнимались на кровати, где прежде спала бабушка Таня, Елена нащупала шрам на спине мужа, немного ниже плеча.
– Чё это, Паша? – шёпотом спросила она, поглаживая рубец.
– Это, Еленка, смерть приходила, да Ваня её до меня не допустил.
– Как приходила, как не допустил?! – вскрикнула она в голос и сама зажала рот. Лишь спустя пару секунд заговорила снова, опять шёпотом: – Давай рассказывай!
– А чё рассказывать? Подхожу я к костру, у которого Ваня с товарищами сидел, – только мы друг друга увидали, как белые давай снарядами кидаться, и самый первый к нам прилетел. Рванул – дым, грохот, осколки, а Ваня меня собой прикрыл, ему всё и досталось, меня всего один осколок зацепил.
Елена слушала сидя, прижав ладони к губам и качая головой. Когда Павел закончил, она растёрла руками лицо, словно оно было подмороженное, и сказала:
– Паш, а Ваня-то наш – герой!
35
Цзинь была в восторге и панике одновременно, наверное, это состояние можно было назвать паническим восторгом. Мао Цзэдун выполнил своё обещание: она получила известие о том, что включена от коммунистов в состав делегации на Первый съезд народов Дальнего Востока, который откроется в Москве 21 января 1922 года. Было от чего прийти в восторг. Однако во весь рост вставал панический вопрос: как быть с детьми?! Из-за них она не смогла поехать на учредительный съезд компартии Китая, а теперь под угрозой поездка в Москву. На Сяопина надежды нет: у него в это время сдача зачётов и экзаменов. Остаётся одна надежда – на Семёна Ивановича и Машу Ваграновых. Они оба уже на пенсии, Лиза учится в гимназии – Госян и Цюшэ им не помешают, наоборот, и Семён Иванович, и Маша очень любят с ними возиться, когда случается прийти в гости. Ваграновы и в тот, прошлый, раз, конечно, помогли бы, но болели какой-то европейской заразой, кажется, «испанкой» и просили держаться от них подальше. Если и сейчас, не дай Бог, болеют, то – всё, полный облом! Но надо зайти к ним, убедиться, что они в порядке, и тогда уж обратиться с просьбой.
Но сегодня к Ваграновым идти не хотелось. Они славные люди, усадят за стол – кормить-поить и, конечно, расспрашивать о семье, о Чаншуне, от которого уже три месяца нет писем, и неизвестно, жив ли он. Она удивилась, что так легко подумала о возможной смерти мужа. Как о чужом. Неужели так охладела после его измены? Так ведь и он не пылает от любви. Пробыл дома всего-ничего и опять умчался на юг – воевать за своего Сунь Ятсена.
Цзинь шла по вечерней улице – бесцельно и бездумно. Просто захотелось прогуляться, благо, домой не надо спешить: детьми сейчас занимается приходящая домработница из русских эмигранток. Помимо того, что она ежедневно готовит еду и еженедельно убирает квартиру, ещё учит детей русскому языку. Хорошая женщина – усердная, добрая, улыбчивая и плату берёт небольшую. Жалованья Цзинь, что она получает в Управлении КВЖД теперь уже при китайской администрации, на жизнь хватает. Даже Сяопину немного помогает, хотя мальчик где-то работает и за учёбу платит сам.
Китайская улица сияла огнями реклам и объявлений.
«Лучшая парфюмерия. Пудра, духи „Дивиния“. „Христиан Хольстейн и КО“. Будильники, карманные часы, стенные часы Германской фирмы „Юнсана“. Продажа только оптом». «Рекомендуем превосходные папиросы № 104. 20 шт. 15 сен. Акционерного О-ва А. Лопато С-вей». «Торговый Дом „И. Я. Чурин и КО“. Отделы готового платья к летнему сезону предлагают дамские и мужские пыльники и непромокаемые пальто разных цветов и фасонов»…
Взгляд Цзинь скользил по цветным буквам и гладким поверхностям и вдруг за что-то зацепился. Она сразу даже не поняла – за что. Объявление «Охранная компания „Толкачёв и Саяпин“ предлагает надёжную защиту банков, торговых и иных предприятий, частных домов и персон. Адрес… телефон…».
Саяпин! Неужели Иван, Ваня, Ванечка?!! Цзинь лихорадочно достала из сумочки записную книжку и карандаш, записала адрес и телефон и… остановилась. Подумала: а зачем? Что ты с этим будешь делать? У тебя муж, дети, у него тоже, прошло больше двадцати лет, столько всего случилось! Ну, найдёшь ты его и что скажешь? Здравствуй, Ваня, я пришла? Он тебя, конечно, вспомнит, может быть, даже обнимет, поцелует, а что потом? Захочет ли быть вместе? А если захочет, будете ли вы счастливы? Две разрушенные семьи, дети без отцов – ради чего?! Любовь? Ну, любишь ты его до сих пор, но любишь-то Ваню того, двадцатилетней давности, которому ты с радостью отдала всю себя. А теперь увидишь сорокалетнего чужого мужчину и что, снова полюбишь? А может, это и вправду чужой? Саяпиных-то, верно, не одна семья. В том же Благовещенске был то ли купец, то ли промышленник Саяпин, совсем не родня Ивану.
Цзинь не заметила, как пришла к своему дому. Остановилась напротив, на другой стороне улицы, чтобы полюбоваться своим жилищем, которое оставил ей Василий Вагранов. Красивый дом, в чуринском духе, с античной лепниной по фасаду, портиком над входом, прикрытым четырьмя колоннами, просторным вестибюлем, где обычно восседает пожилой консьерж. Замечательно, что Василий выкупил свою квартиру, и платить надо лишь за электричество, воду и отопление, что Цзинь вполне по силам. И вообще – жизнь прекрасна! Как там у Кун-цзы? «Хоть жизнь и не повязана бантиком, это все равно подарок». Прекрасно сказано, на все времена!
Любуясь домом и чувствуя, как улучшается настроение, Цзинь увидела сквозь стекло большого окна слева от входа, как по внутренней лестнице в вестибюль спустился крупный мужчина в чёрном пальто с бобриковым шалевым воротником и бобриковой шапке «пирожком»; правый глаз его был прикрыт чёрной повязкой, портрет дополняла окаймлявшая лицо небольшая тёмная борода. Неважно, какое у тебя лицо, – важно, что оно выражает, усмехнулась про себя Цзинь. И вдруг замерла: ей показалась знакомой чуть подпрыгивающая походка мужчины. Похожая была у Ивана. Ну, вот, довспоминалась, рассердилась она на себя, прошлое стало чудиться. А вообще, где сейчас он? За кого воюет? Наверное, за большевиков – он всегда был за справедливость. Кто против – они все здесь, в Китае.
Пока думала, мужчина вышел из дома, осмотрелся по сторонам, глянул в небеса, откуда сыпался кисейный снежок, и пошёл по улице в сторону центра.
Цзинь вошла в вестибюль – консьерж, седой мужичок в зелёной куртке с жёлтым галуном (цвета амурских казаков), читал газету, спустив очки на кончик носа.
– Петрович, – обратилась к нему Цзинь, – кто этот господин, который только что вышел из дома?
Консьерж глянул на неё поверх очков, отложил газету и встал.
– Добрый вечер, госпожа Дэ. Господин, о коем вы изволили сказать, по имени мне не знаком, однако по обличью известен. Он раз или два в месяц посещает господина Толкачёва, хозяина квартиры на втором этаже, как раз под вашей. Попервоначалу бывал в офицерском снаряжении, потом перешёл на цивильное.
– Благодарю, Петрович. Хорошей вам ночи. – Цзинь пошла к лестнице и услышала вслед:
– И вам не хворать, и вашим деткам здравствовать.
Толкачёв… Не тот ли, что на объявлении? Тогда этот господин в бобрике, возможно, Саяпин? Хотя, конечно, это совсем не обязательно. Можно спросить у этого хлыща Толкачёва, который тоже ходит не в офицерском мундире, а в цивильном. Спросить можно, но не хочется: очень уж он неприятен, ещё и ухаживать когда-то пытался.
Цзинь остановилась на площадке второго этажа, раздумывая, стоит ли всё-таки спрашивать, но сверху раздались голоса Госян и Цюшэ: «Мама! Мамочка пришла!» Оказывается, они увидели её в окно и выбежали на площадку, чтобы встретить. Домработница не могла их вернуть в квартиру. Цзинь обнимала детей и радовалась, что не стала заходить к Толкачёву: кто знает, в каком он состоянии и во что мог вылиться этот неожиданный визит.
36
Москва, по сравнению с Харбином, выглядела блёкло. Неубранный грязный снег на улицах, хмурые лица куда-то спешащих прохожих, слишком много красного цвета – флаги, плакаты и транспаранты с лозунгами, на их фоне здания представали более серыми, чем были на самом деле. Казалось бы, можно скиснуть от уныния, но у Цзинь настроение было прекрасное. Первый съезд коммунистических и революционных организаций Дальнего Востока открылся 21 января в Колонном зале Дома Союзов зажигательной речью председателя Коминтерна Зиновьева. Цзинь не всё поняла, ей трудно было переводить для китайской делегации, которая была едва ли не самой большой, но сидящие вокруг неё тесной группой коммунисты Чжан Готао, Лю Шаоци, Пэн Шоучжи и Цю Цюбай слушали внимательно и потом благодарили за хороший перевод. Как оказалось, перевод Цзинь слушал и представитель Сунь Ятсена Чжан Цюбай. Он ещё в поезде, по пути в Москву, подошёл к ней, представился и спросил:
– Скажите, госпожа Дэ, это не ваш родственник командует полком в Революционной армии Гоминьдана?
– Если его имя Чаншунь, то это мой муж, – ответила она.
– О-о, Дэ Чаншунь – замечательный командир! Его высоко ценит генерал Чан Кайши. Дэ участвует в разработке плана объединительного похода нашей армии. Простите, если мой вопрос покажется нескромным: а почему вы не член Гоминьдана?
– Наверно, потому, что я за диктатуру пролетариата, а Чаншунь – за демократию, – засмеялась Цзинь. – Но гражданской войны у нас нет. Мы – за единый Китай.
– Да-да, это правильно. Нам надо быть вместе.
Тогда разговор на этом оборвался, и Чжан Цюбай больше не подходил с вопросами. А на съезде, после заседания, на котором выступал Ленин, поманил Цзинь в сторонку и заговорщически сообщил, что вполне возможно им организуют встречу с товарищем Лениным – вождь русских коммунистов очень интересовался китайским вопросом. Пригласят его, Чжан Цюбая, как представителя Гоминьдана и коммунистов.