– А ты чего такой?
– Какой?
Капитан Бырдин еще больше приплюснулся. Он надул шею и сделал такой взгляд, будто в эту секунду придумывал для непокорных новые пытки. Рудневу играть в гляделки быстро надоело, и он поднялся из-за стола.
– Имя, фамилия, отчество! – опомнился полицейский.
– Илья Руднев Сергеевич.
Капитан записал в том же порядке.
– Возраст.
– Тридцать пять лет.
Он отложил ручку, смял лист. Достал новую форму.
– Давай заново. Ф.И.О. и возраст ребенка.
– Это вы у меня спрашиваете?
– А у кого ж?
– Я не знаю.
– Почему до сих пор не выяснил? – спросил капитан совершенно серьезно.
– Занят был, – ответил Руднев.
Полицейский постучал ручкой по столу.
– Так иди и выясни!
– Как прикажете, – кивнул Руднев и ушел.
Он вышел из больницы под мыльное небо и подумал, что скоро снова польет дождь и голова опять разболится от недосыпа. Вокруг него было привычное утро: исхоженные тропинки, линия каменных корпусов и тополя больничного сквера.
Оранжевый дворник сметал лужу. Из его кармана, раскалывая телефонный динамик, звучал восточный мотив. Дворник попросил закурить. Руднев развел руками.
2
Илья поднялся в пятом часу. Снов он не видел. Открыл глаза – а день уже к закату.
В окно с улицы тянуло влагой. От дождя, что ли, так?.. Он потер виски. Отдых не дал ему ничего – только плечо отлежал. Все та же усталость, головная боль.
Илья собрал сумку, решив ехать в деревню и побыть денек на воздухе. Деревня стояла километрах в тридцати и у городских последние годы была популярна. Люди скупали участки, обносили их двухметровыми стенами из профнастила, а потом ездили в эти ящики отдыхать. Руднев на краю той деревни имел бревенчатый дом, из которого сам был родом и который остался ему от отца.
Он слез с автобуса и пошел по грязной вытоптанной траве. Глядел только под ноги. Ботинки мигом промокли и потемнели. А когда тропинка увела его сквозь ушко тугого пролеска, Руднев не видел уже и ботинок – так стало черно. Свет фонарей не дотягивал, а луна была скрыта тучей. Но и в темноте он хорошо знал короткий путь до отцовского дома. И чем глубже он уходил, тем слаще пах воздух, и все ближе подбиралось неизменно знакомое ощущение нежной тоски. В сумке позвякивали две бутылки вина, и от случайного звона он замедлял шаг. Илья старался идти плавней, как черный призрак в черной чаще, благородный в своей попытке быть незаметным.
Он выбрался из пролеска, и впереди опять показался влажный блеск фонаря. Вместо тех изб и тех дворов, средь которых гулял он в детстве, стояли заборы, за заборами виднелись темные крыши. Улицу залили асфальтом, слепили пластиковый магазин. Дома стояли пустые. Все это были дачи, оживающие к выходным редкими сытыми голосами и лаем домашних псов. За дачами стоял его дом. Он прятался в сирени и озирался на дорогу двумя окнами спальни. Руднев представлял, как хрустнет петля калитки, как сомнутся под ним мокрые ступени крыльца и ключ в замке повернется с тугим масляным стоном. Он отворит дверь и войдет в зеленую темноту. А потом, скинув с плеча сумку, зажжет на веранде плафон, полный шелухи мертвых мотыльков.
Так, проходя шестую избу от поворота, готовясь к этому свету и милым звукам, он посмотрел на свой дом и остановился. Окна спальни горели. Руднев опустил взгляд. Неторопливым прохожим он дошел до калитки и снова обернулся к дому. Да, окна горели. Дымила труба. У забора стояла знакомая «хонда».
– Привет, брат.
Руднев увидел Зазу, курящего на крыльце. Заза поднял ладонь. Он подошел к забору, который был ему по грудь, положил на него скрещенные руки. Спросил, не вынимая изо рта сигареты:
– Ты чего тут?
– Это ты чего?
Заза обернулся и посмотрел на дом, будто что-то услышал. Рудневу тоже показалось, что на крыльце стукнула дверь.
– Понимаешь, я как бы не один. Девчонку из неврологии помнишь? Ну мелкая такая, в очочках? – Руднев сделал вид, что помнит. – Вот решили отправиться за город. Я же не знал, что ты нарисуешься! Может, ты это… Развернешься, и по той же дорожке назад топ-топ?
– А может, – ответил Руднев, – это вы быстренько…
– Ладно-ладно, старик. – Заза открыл калитку, приглашая Илью войти. – Не выгоняй. Мы шуметь не будем. Что там у тебя звенит?
– Ничего не звенит. Тебе послышалось.
– Может, завтра на рыбалку сходим? – Заза сделался весел, мгновенно весел, словно в сигарете его вспыхнула нужная искра.
А Руднев погрустнел. Когда-то Илье мечталось поджечь проклятый дом и посмотреть, какой высоты будет пламя! Теперь, спустя годы, и в особенности последний год его жизни, он был готов прийти на пепелище, потушить тлеющие угли, законопатить двери и больше не выходить в мир, не слышать никаких других звуков, кроме тех, что звучат внутри него. Вдруг дом сделался для Руднева тихой и единственной обителью. Он скучал по вновь обретенной тишине, наполненной не мыслями о сыне и жене, а давно потерянными воспоминаниями. Ночами Руднев все же слышал в комнатах детские шаги и спрашивал себя, хочет ли он, чтоб они принадлежали Ване. Легкие, мягкие шажочки – он затыкал уши. Тишина, которой был полон дом, мучила его, но он терпел и верил, что это была целительная среда. Теперь же вместо тишины его ждал шумный вечер в компании Зазы и его новой девицы.
Илья достал из сумки вино и отдал его Зазе.
– Ладно, – сказал он. – Это вам. Я буду спать.
Заза докурил, потушил окурок о забор.
– Рыбалку не проспи.
Он проснулся рано, проснулся от голода. Умывшись, поплевав в раковину, наевшись хлеба с пресным сыром, напившись сладкого чая, Руднев разбудил брата.
Они шли по холмистой насыпи, отделяющей реку от поймы заливных лугов. Над головою, к югу, откуда тянулись тучи, было уже сухо и светло. Там лежали заливные луга, и от тех лугов текла быстрая река. Руднев закинул на плечо спиннинг с единственной блесной.
– Слушай, Илюх, – начал Заза.
– А?
– Я тут подумал… Меня в Питер зовут поработать.
– Поработать?
– Есть место. Частная детская клиника. Хорошая зарплата. Нормированный рабочий день.
– Частная клиника? Вросшие ногти будешь удалять?
– Да у них знаешь какие операционные блоки?! Космос! И плановые, и экстренные проводят.
– Все равно, Заза, это не для тебя. Там пациентам улыбаться надо.
– Гляди!
Заза растянул рот в страшной улыбке, так что показались десны.
– Во-во, вот такими детей и пугают… Как знаешь. Езжай. Может, и правильно это все.
Руднев рванул вперед. На вершинке удилища звякнула блесна. Заза догнал. Он глядел из-под бровей на Руднева.
– У них там и интенсивная есть. А лучше просто анестезиологом. Не хочешь?
– Я? Ты меня с собой зовешь?
– А почему нет? Надо тебе работу менять.
– Зачем?
– Ты в реанимации все нервы сожжешь. Уже иссох, как жмур. Знаешь, сколько в таком режиме за бугром работают? Восемь лет, старик, и все – на пенсию. Наши, кто поумнее, переводятся, а кто типа тебя – лет через десять дохнут с перепоя.
Руднев соскользнул с насыпи и подошел к реке. Его следы заполнились водой. Заза остался наверху, он присел на траву, положил свой спиннинг на колени; он глядел, как Руднев спускает блесну и делает заброс. Приманка цеплялась за ил и шла тяжело. Илья кинул снова. Он стал крутить быстрей, так что блесна бежала по верху, часто выпрыгивая на воздух. Потом Заза повернул голову и посмотрел на поле, полинявшее к осени.
Илья смотал пустой заброс, сорвал с крючка клок водорослей.
– С тобой ухи не будет. – Заза сбежал к воде и тоже закинул спиннинг.
– Не поеду я никуда, – решил Руднев.
Они молча крутили катушки. Заза собирал слова, и, когда их набралось достаточно, он выпалил их разом:
– Слушай, наш дом стоит в хорошем месте. И тебя оно, знаю, умиляет: река есть, поля, есть болота, которые ты тоже любишь…
– Нет здесь болот, – сказал Руднев.
– Как же нет? А это что? – Заза обернулся на заливные луга. – Болота как есть!.. В общем, я не про них. Мне тут сделали предложение. Один человек, мой знакомый. Он хочет купить дом и землю. То есть дом-то ему такой не нужен. Построит другой. А вот земля… Участок же на тебе. Скоро тут везде будут хорошие дачи. А этот тип очень заинтересован, чтобы ты понимал. Дом совсем плохой. Ты же не думал его ремонтировать? Вот… А что дальше, подумай?
Заза закинул в сторону и отошел вслед за леской. Эта пауза давалась Рудневу, чтобы тот успел разозлиться. Но Илья не сорвался, а, наоборот, заговорил смирным, даже безучастным тоном:
– Тебе деньги нужны?
– Как сказать, старик. Они всем нужны. Но я подумал, что это будет неплохая сделка, которая поможет нам обоим. Мне попервой в Питере будет тяжко.
– Хорошо.
– Хорошо? Ты готов продать? Я не думал, что ты такой молодец. Вот молодец! Давай я устрою встречу. Мы все обсудим. Он цену хорошую даст. Но только если ты действительно хочешь!.. Старик?
– А?
– Ты побледнел чего-то.
– Хорошо, говорю. Я найду тебе деньги. Но дом не трогай.
Руднев забросил спиннинг в последний раз и на второй протяжке почувствовал зацеп. Леска стравилась с приятным стрекотом. Илья мягко и быстро увел удилище, чтобы подсечь рыбу. Ему это удалось. Рыба не сопротивлялась, шла высоко и даже не думала срываться. На мели она дернулась белой вспышкой и повисла на леске. Удилище изогнулось, спружинило и подало улов в руки Зазе.
– Жерех! – Заза снял рыбу с крючка и взвесил ее в кулаке. – Грамм пятьсот будет.
Обратно они пошли через поле, убедившись, что дорога успела высохнуть после дождей. Это был короткий путь, но в низине луга могла держаться вода. Тогда бы им пришлось обходить или возвращаться той же высокой, но долгой дорогой. Руднев брел впереди, его взгляда хватало до темно-сизой полосы ивняка на дальнем краю заливного луга. Но это было задолго до того, как они спустились в низину. И постепенно зримый край исчез в тумане.