– Чем помочь? – прошептала Саша.
Сквозь дрему она спрашивала, какую он купил смесь и как ее нужно готовить.
– У нас есть вода?
– Вода?
– Да, вода. Холодная вода!
Он накинул пальто.
– Ты куда?..
– Не засыпай!
Дверь Илья не закрыл. Опять сбежал по лестнице. В круглосуточном на кассе была очередь. Подростки покупали пиво. Илья хрустел бутылкой воды, пока они препирались с продавщицей.
– Паспорт есть?
– Забыли, – театрально басил самый высокий.
– Тогда пиво не могу продать.
– Да мне есть восемнадцать!
– Чё, не видно? – хрипели другие.
– Не могу.
– Да ладно вам!
Длинный обернулся на Илью и, решив, что ему можно дать не только восемнадцать, но и все шестьдесят, попросил:
– Слышь, купи пива.
– Я очень спешу!
– Вот и купи, чтобы все успели, – заржали те, что помельче.
Илья протиснулся через стаю, поставил среди пивных банок бутылку с водой. Продавщица пробила и воду, и пиво. Илья сгреб все в охапку.
– Э! Куда? – заволновался длинный.
– Домой.
– А пиво как?
– Вот попробую и скажу. А тебе еще рано, – ответил Илья и вышел из магазина.
Он вернулся домой. Разбавил кипяток купленной водой. Закинул в банку детский порошок, закрутил, взболтал. Ваня кричал, словно пытался голосом ощупать мир вокруг. Илья надел на бутылочку соску. Посмотрел на свет. Капнул на запястье. Не горячо, решил Илья. Не холодно. Не чувствую. Не чувствую ничего.
Он забрал у Саши сына. Дал ему бутылочку. Ну что же, ешь. Приятного аппетита! Первые капли попали в рот. Ешь, ну же. Ваня выплюнул соску. Потом снова приладился к ней. Как тихо…
– Ест! – воскликнул Илья.
Саша, успев накрыть ноги пледом, вырубилась на диване.
– Ешь, мой хороший. – Илья понял, что плачет. Он решил, что это слезы радости.
Ваня быстро наглотался смеси и заснул на руках. Илья сел с ним в кресло. Одной рукой сорвал чеку с пивной банки и выпил залпом. Он отер слезы. Конечно, это слезы радости. Какие же еще?
– Я вчера рано заснула… – Саша прошла на кухню. – О-о-о! Сиськи сейчас взорвутся!
– Надеюсь, ты выспалась.
– Так и есть, – ответила она. – Как Ваня?
– Спроси у него.
– Ты что, обиделся? Ой, блин, больно-то как…
Она сцедила молоко. Заварила кофе.
– Я просто очень устала, – сказала она. – Ты должен понять.
– Ты нужна нам здоровой, – ответил Илья.
Саша кивнула и, отвернувшись, улыбнулась себе. Она почувствовала большое облегчение и признательность за то, что ее ни в чем не винили. В комнате стало больше воздуха и света.
– Как Ваня?
– Спит. Что мы будем делать во время моих ночных смен в больнице?
Саша задумалась. У нее не было ответа, и она не хотела сейчас думать об этом. Тем более вопрос был поставлен как-то странно. Кто эти «мы»?
– Кого ты имеешь в виду под этим «мы»?
– Я имею в виду нашу семью. Завтра у меня дежурство. Ты примешь снотворное…
– Разберемся.
– Я хочу разобраться сейчас, а не когда будет поздно. Ты примешь снотворное, он будет орать всю ночь, а ты даже не услышишь.
– Дай попить кофе.
– Я переживаю.
– Переживай, пожалуйста, чуть подальше от меня. Я попью кофе, и мы все решим.
– Тебе нельзя кофе.
Саша шарахнула чашкой об стол и разбудила Ваню. Бронзовая струйка побежала по столу, залитому светом.
– Ну что? Ну что ты хочешь услышать? Я не знаю, что делать!
Она пошла успокаивать плач. Тяжело прошагала к кроватке Вани. В ней опять просыпалась ненависть за то, что она ничего не может сделать, за то, что ее опять не понимают, упрекают, требуют, за то, что солнце зашло в тучу.
Ваня дергал лапками, как личинка жука. И его крик, его шевеление вдруг вызвали в Саше омерзение. Она встала у кроватки и наблюдала за ним. Потом взяла, как берут самое дорогое, прижала к груди и стала качать.
– Боже, какой он красивый! – сказала она Илье. – Как белый полинявший таракан. Как личинка жука. Как же я его люблю!
Илья поднялся. Он подошел к ним и обнял. Она увидела его воспаленные глаза, поняла его усталость.
– Научишь разводить ему смеси?
– Научу.
– Обещаю, когда ты будешь на дежурстве, он не будет плакать, – сказала Саша. – И ты не плачь. Ты стал такой сентиментальный. – Илья устало улыбнулся. – Ей-богу, как нервная старушка.
18
В приемном покое было шумно. По проходу с азартным спором проталкивалась орава цыган. В авангарде вились дети: девчушка в шерстяном взвихренном в дым платке и мальчик, только-только научившийся бегать. Цыганские дети были красивы: быстрые глазки на печеных лицах, гнезда густо-бурых волос, звонкие улыбки. Девочка запрыгнула на край жестяной лавки и состроила рожицу. Ее маленький брат, от силы лет двух, схватившись за угол скамьи, переступал с ножки на ножку и смеялся с визгом, без обиды. Ему было не взобраться к сестре. За детьми двигался их пастух – парень в безразмерной кожанке, стянутой кушаком. Он подхватил мальца и поднял его над собой. Птенец, очутившись выше сестры, защебетал от удовольствия.
Позади всех, электризуя пространство, плыли три гигантские медузы – полнотелые цыганки в длинных мерцающих юбках. Прочие прятали от них глаза, обнимали сумки – плывите, плывите мимо! Но Илье эти женщины были симпатичны, он не чувствовал от них угрозы.
Проходя мимо, одна цыганка остановилась. Это была уже старая женщина с нетвердым шагом, и, когда она неожиданно замедлилась, ее спутницы тоже застыли в проходе. Цыганка отогнала их неприметным движением руки.
Она села напротив Ильи. Высокий чистый лоб, две седые пряди, бегущие мерзлыми ручьями от пробора к вискам, глаза, как ржавая зимняя рябина. Руднев ждал, что цыганка заговорит. Но она лишь смотрела своим пустым долгим взглядом.
– Вы что-то хотели? – спросил он первым.
Цыганка затрясла головой.
– Извини, сынок, обозналась, – сказала она неожиданно ласково. Но ласка эта горчила тревогой. И глаза ее рябиновые медленно закатились под веки.
Она постучала пальцами по скамье. На помощь ей вмиг подлетели провожатые и приняли старуху под локти. Тогда Руднев понял, что цыганка не видит. Громкие голоса утихли. Илья посмотрел вслед: дети держали двери перед слепой старухой, цыганки поправляли платки и вытекали из приемного покоя.
Спустился Заза. Он шел по коридору, и по его лысине пробегали блики ламп.
– Пошли! Проснулся твой Костя. Только давай сперва перекурим.
– Я не курю.
– Ну как знаешь. Иди, только особо не отсвечивай.
Руднев поднялся в хирургию. Он кивком поздоровался с медсестрой на посту и направился в Костину палату.
Мальчик лежал на койке у окна. Он повернул голову на вошедшего. Руднев приближался к нему, не зная, на каком шаге сказать «привет!». Так, молча, он и сел на край постели.
– Меня зовут Илья. Я доктор.
– А меня Костя, – ответил мальчик.
Голос, который Руднев слышал впервые, был бодр и спокоен.
– Ты помнишь, как попал сюда?
– Меня задавили.
– Да, верно. Ты шел по дороге и тебя сбила машина. Как ты сейчас себя чувствуешь?
– Холосо. Но, когда дысу, тут больно.
Костя положил руку на грудь.
– Ты меня не помнишь? Мы уже виделись, но ты меня испугался.
– Я помню. Я думал, вы Лесый.
– Леший из леса?
Костя кивнул.
– Это ты от него убегал?
– Ну-у-у… я не убегал. Мне Настя сказала уходить.
– Настя – это твоя сестра?
– Ага.
– Ты ушел, а она осталась?
– И Ася осталась. Но она уже была мертвая.
– А что с ней случилось?
– Ну, она играла с Лесым и умерла.
– Скажи, ты помнишь то место, где осталась Настя?
– В лесу. Ну там… Ну там. Я не помню. Она показала мне, куда идти, и я посел.
– Ты такой смелый! Сам прошел через весь лес! Скажи, а долго ты шел?
Костя кивнул.
– Ну, я заблудился!
– А почему Настя с тобой не пошла?
– У нее нога болит. Она с Асей осталась.
– Руднев! Ты чего тут забыл?
На пороге палаты стоял Матвей Адамович. Из-за его плеча выглядывала дежурная сестра.
– А где вы жили в лесу? – спросил Илья, не обращая внимания на заведующего.
– У Лесего в домике.
– Илья!
– У него есть домик?
– Ну да, деревянный. Как баня. Только старый.
Руднев чувствовал, что заведующий висит у него на спине, и обернулся.
– Матвей Адамович, а я Костю навестить пришел.
– Пойдем поговорим.
– Дайте пять минут, – попросил Илья.
– Пойдем.
Заведующий схватил его руку и, нелепо пыхтя и морщинясь, потащил на себя. Рана под повязкой загорелась, и Рудневу пришлось поддаться.
– Пустите, больно, швы, – зашептал он.
Матвей Адамович отпустил. Он выпучил виноватые глаза.
– Прости. Пошли, а? Пошли, пожалуйста?!
По растерянному его взгляду Илья прочитал, что Адамыч уже получил доклад от психиатра, но не знает, что с ним делать. Руднев вернулся к Косте и присел перед ним на корточки.
– Я ее найду, – сказал он так тихо, чтобы слышали только они вдвоем.
Илья вышел из больницы. По тропинкам без дела ходил дворник. Посматривал на небо, ждал снега.
– Собаку тут не видел? – спросил у него Руднев.
– Нэт, – ответил тот.
– М-м-м, значит, прибрали все-таки… А закурить дашь?
Дворник с прищуром посмотрел на Илью, протянул сигарету.
Машина встала у обочины. Из багажника Илья достал рюкзак и корзинку. Зачем-то взял ее. Наверное, чтобы не спугнуть удачу и обмануть лихо. Будто бы найти пень с гроздью опят в морозный октябрьский день – это и была его задуманная удача.
Он проник в лес шагов на сто и пошел вдоль дороги. Так он думал идти километр, а потом, забравшись глубже, вернуться по новой параллели назад. Такой нехитрой змейкой Илья планировал прочесать дебри за неделю. И пока шел жиденький ельник, Илья радовался своему быстрому шагу, но, все дальше заходя в чащу, чувствовал, как тает его радость. Лес – не соврал старик из Каменки – был и вправду запущен.