Подаюсь вперед и засасываю ее холодные губы. Быстро расстегиваю пуговицы и застежки, не встречая сопротивления, стаскиваю с нее шмотки, толкаю на подушку и отпускаю тормоза. Мне все равно, кто сейчас передо мной — главное, что она тоже хочет. С ней не надо церемониться, о ней не надо заботиться — это намного проще, чем с бывшей. Она поддается всем моим движениям, выгибается, тяжело дышит и стонет, и я в невменозе сбрасываю худак, целую ее куда придется и шарю ладонями по голому телу.
— Свят… — До меня не сразу доходит, что ее трясет. От страха или желания — я не знаю, но замираю, и она еле слышно шепчет: — Ты — все для меня. Я тебя люблю! Я очень сильно тебя люблю!
Это признание бьет под дых, и реальность распадается на фрагменты.
Доверие в распахнутых глазах. Тоненькие запястья, сжатые моими пальцами. Размазанные губы. Слезы. И невыносимое тепло под ребрами.
Посреди темноты и безысходности тоже можно быть кому-то нужным, не чувствовать одиночества, гореть и хотеть жить…
Я срываюсь с катушек и люблю ее. Не забочусь о ракурсах и о том, как буду выглядеть на видео. Я не имею ее. Я тоже ее люблю.
19 (Регина)
Яркий свет, проникнув сквозь шторки опущенных век, заливает сны алой краской. Открываю глаза и на миг зажмуриваюсь — в десяти сантиметрах от своего я вижу идеальное, убийственно красивое лицо спящего Свята.
Мы едва умещаемся на узком диване, и моя пятая точка нависает над пустотой, но каменные объятия надежно удерживают меня от падения на пол.
Мы оба совершенно голые.
От вчерашних излишеств слегка мутит, каждая косточка болит и ликует, а от невероятной легкости хочется кричать. Я помогла ему справиться хотя бы с одной проблемой — он больше не нуждается в деньгах, а сегодняшняя ночь стала приятным бонусом. И — да. Я выжила.
«Гафарова, вы распущенная!» — любила говаривать завуч по воспитательной работе, но я до сих пор не догоняю, что означает это слово. Я больше не сплю с малознакомыми мальчиками, но мимо такой красоты пройти не смогла.
И не смогла бы ни дня притворяться незаинтересованной, потому что больше не могу без Свята жить и дышать.
Разглядываю его точеные черты и задыхаюсь от восторга и трепета. Он мой, черт возьми. Он мой!
Он сказал, что знает меня всю жизнь и доверяет. Мы договорились стать парой.
А ведь наше появление в обнимку произведет в колледже настоящий фурор — неприступный отличник Рябинин и самая отбитая первокурсница — я…
Осторожно высвобождаюсь из его захвата, собираю разбросанные по полу вещи и выскальзываю в коридор.
Натыкаясь плечами на обшарпанные стены, шагаю по застывшим на полу квадратам солнечного света, и пылинки золотыми искрами кружатся у ног. Тихий и странный заколдованный мир.
Квартира Свята похожа на ту, где раньше жили мы с мамой. Но мне — дикому сорняку — было в ней нормально, а вот эксклюзивно красивому мальчику категорически не подходит такой антураж.
Я бы все отдала, лишь бы забрать его отсюда. И деньги — самое малое, что я могу для него сделать.
На кухонном столе скучают пустые стаканы и ощетинившаяся окурками пепельница. Миска Славика под столом наполнена кормом, рядом с ней притаилось блюдце с водой.
Проявление заботы Святу к лицу. Он становится завораживающе, обезоруживающе прекрасным, когда делится с кем-то частичкой души.
Я всхлипываю, утираю повлажневшие глаза и сладко потягиваюсь.
Ворую из пачки Свята сигарету и прикуриваю от его зажигалки. Долго всматриваюсь в осень за окном — пожелтевшие кроны, полинявшее голубое небо, черные точки птиц высоко в облаках, но до предела обостренные эмоции не вмещаются в груди и снова выступают слезами на глазах.
В Святе столько же достоинства и силы, сколько камней в долине у подножия высоких гор. А одиночества — больше, чем людей в безликой толпе огромного города.
Эта ночь стала его исповедью. Он показал мне все грани тоски и боли, исступленную страсть и надежду. И настоящую красоту, на которой держится мир.
Несколько раз глубоко затягиваюсь и выдыхаю, тушу окурок о хрустальное дно, застегиваю лифчик, натягиваю юбку и блузку и крадусь к двери. Быстро обуваюсь и, прихватив пальто и рюкзак, выскальзываю в подъезд.
Раннее утро встречает меня легким морозцем и заряжает оптимизмом, хотя по щекам все еще предательски текут теплые капли.
За забором колледжа пусто, значит, время подготовиться и появиться на занятиях во всеоружии еще есть — я никуда не прихожу дважды в одном и том же наряде.
Да и рядом со Святом… должна быть девушка ему под стать.
Я легко добираюсь до остановки, ориентиры — неприличное граффити, выкрашенный синей краской балкон, цветы на подоконниках — сами попадаются на глаза и ведут в нужном направлении, а ботинки «Прощай, молодость» почти не касаются земли.
Губы горят, по венам бежит электричество. Я неотразима без всяких масок и широко улыбаюсь, и пусть недовольные пассажиры автобуса первыми отводят взгляды.
Покидаю недружелюбный салон и, не сворачивая, иду вдоль белых аккуратных заборчиков и розовых кустов. Безбрежное, кристально-чистое счастье отравляет только по глупости затеянный спор, но я твердо намерена от него отказаться.
Вероятно, сегодня я получу по роже от Кэт.
Ну и пусть. Не впервой.
Я стерплю любые унижения, только бы за душой больше не было грязи.
Под подошвами хрустит тонкий ледок, свежий ветер взъерошивает волосы и отвлекает от мрачных мыслей.
Скоро я снова увижу Свята. Интересно, какими будут его глаза — дождливыми и пустыми или обжигающими темным огнем?
Видит бог, я старалась ему угодить. Старалась так, что еле держусь на ногах.
Ключ падает из непослушных пальцев, поднимаю его, с огромным трудом справляюсь с замком и вхожу в притихшую, залитую солнцем гостиную, по-особенному торжественную по утрам.
Навстречу привидением выплывает бледная мама — под покрасневшими веками пролегли тени, на лице нет ни следа мейкапа, рука сжимает телефон. Она всю ночь ждала звонка…
— Регина! Ты что вытворяешь? Где ты была? — Гневный тон мгновенно сменяется спокойным и ровным, но я вздрагиваю и опускаю голову.
— В гостях. — Я откладываю рюкзак и снимаю ботинки, пытаюсь обойти маму, но она встает на пути, с тревогой рассматривает мой почти уничтоженный макияж и морщится от запаха перегара.
— Ты хоть понимаешь, как я волновалась? Мы же договорились, что такого больше не повторится. Ты пообещала Андрею вести себя ответственно!
— А я и веду себя ответственно! — Я не желаю признавать ее правоту, но не выдерживаю взгляд. — Я спешу, мне надо собираться в колледж, мам…
— Значит, безответственно себя ведет твой кавалер! — Совершенно не зная Свята, она пытается его очернить, и я взрываюсь:
— Мам, он ответственный! Я больше не общаюсь со всякими отбитыми уродами…
— Но он не знает твоей истории, Регина! — настаивает мама. — И может случайно тебе навредить!
Меня мутит — от похмелья или страха, — но я обнадеживающе улыбаюсь:
— Он никогда не оставит меня одну. Только не он! Хочешь, я вас познакомлю? В ближайшее время он придет на чай, обещаю! И ты наконец перестанешь сомневаться.
***
В запасе еще полчаса. Я запираюсь в комнате, распахиваю шкаф, выгребаю из него кучу вещей и прихорашиваюсь у огромного зеркала в дверце. Сегодня мой день скрасят черные брюки и голубой свитер с глубоким вырезом, открывающим плечо, волосы, собранные в высокий хвост, и коралловая помада. И тонкие стрелки в уголках лихорадочно горящих глаз.
За десять минут до звонка выхожу из автобуса и, расталкивая неповоротливых студентов, бегу к воротам, но у курилки замедляюсь и одергиваю пальто. Высокий парень, словно сошедший с рекламного плаката, мгновенно приковывает внимание, и коленки подкашиваются.
Как во сне направляюсь к нему и гадаю, каким будет его первый шаг. Сможет ли он без смущения посмотреть мне в глаза? Спросит ли, как я? Или крышесносно улыбнется и галантно поднесет огонек к моей сигарете?
Он метко отправляет окурок в урну, закидывает в рот жвачку, поправляет рюкзак и идет прямо на меня.
С трудом справляюсь с головокружением, и стая бабочек с огненными крылышками взвивается в груди.
«…Свят… Ты даже не представляешь, насколько сильно нужен мне… Среди безмолвных камней или в шуме безликой толпы я пойду за тобой. И буду видеть перед собой только тебя…» — проносится в пустой голове, и я до боли закусываю губу.
Аромат его волшебного парфюма опаляет чувства, знакомое тепло парализует волю. Я вот-вот лишусь сознания и упаду на разбитый асфальт, но Святослав, скользнув по мне незаинтересованным взглядом, молча проходит мимо.
20 (Регина)
Я долго смотрю ему вслед и не могу вдохнуть — грудь словно под завязку набили тяжелыми камнями.
Этой ночью он душой и сердцем был со мной, но его страсть превратилась в холодную отстраненность.
Чем я обидела его? Неужели никогда не научусь разбираться в людях?
Оболочка взрослой неунывающей девахи — плод многолетнего труда мамы и специалистов — мгновенно отлетает вместе с ледяным ветром, я превращаюсь в маленькую девочку, обнаружившую себя посреди города камней — огромного, враждебного, мертвого. Я не знаю, что делать, что думать, что чувствовать, но чувствую ожог, разъедающую, как кислота, обиду, слабость в теле, головокружение и горячие слезы на щеках.
— Нет… Не уходи… Пожалуйста!.. — Облачком пара слетает с губ, а ноги срываются с места, но тяжеленная рука обрушивается на плечо, и я мгновенно просыпаюсь.
Резко разворачиваюсь и натыкаюсь на Кэт — ее поросячьи глазки с любопытством шарят по мне.
— Регинчик, привет! Ты с похмелья, что ли? Выглядишь сегодня дерьмово. Кстати, часики-то тикают. Как там наш спор? Есть подвижки?
— По поводу спора… — Цепляюсь за лямки рюкзака и раскачиваюсь на каблуках, соображая, с чего бы начать, но неослабевающая боль в душе превращается в одуряющий шок. Я не могу подобрать нужных слов.