– О, прошу прощения, – сказал вдруг лейтенант и протянул пачку сигарет миссис Силсберн.
– Нет, спасибо. Я не курю, – сказала миссис Силсберн быстро, почти с сожалением.
– Солдат? – сказал лейтенант, протягивая пачку мне после секундного колебания. По правде говоря, я проникся к нему за это предложение, означавшее маленькую победу элементарной вежливости над кастовой моралью, но от сигареты отказался.
– Можно взглянуть на ваши спички? – сказала миссис Силсберн, поразительно неуверенным, почти девчоночьим голосом.
– Эти? – сказал лейтенант и с готовностью передал миссис Силсберн картонку со спичками.
Я с интересом смотрел, как миссис Силсберн рассматривает картонку. На внешней стороне золотыми буквами на малиновом фоне было напечатано: «Эти спички были украдены из дома Боба и Эди Бёруик».
– Прелесть, – сказала миссис Силсберн, покачав головой. – Правда, прелесть.
Я прищурился с безразличным видом, пытаясь показать, что не вижу надпись без очков. Казалось, миссис Силсберн не хотелось возвращать картонку ее владельцу. Когда же она сделала это и лейтенант убрал картонку в нагрудный карман своего кителя, миссис Силсберн сказала:
– Кажется, я никогда еще не видела такого.
Она теперь почти полностью развернулась на своем откидном сиденье и смотрела во все глаза на нагрудный карман лейтенанта.
– Мы заказали целую партию таких в прошлом году, – сказал лейтенант. – Поразительно, между прочим, как это помогает экономить спички.
Матрона повернулась к нему – или, точнее, накинулась на него.
– Мы не за этим заказали их, – сказала она. Взглянув на миссис Силсберн с выражением вы-же-знаете-этих-мужчин, она сказала ей: – Я не знаю. Просто подумала, будет мило. По́-шло, но как-то мило. Знаете.
– Это прелесть. Кажется, я никогда еще…
– Между прочим, в этом нет ничего такого оригинального. Теперь такие у всех, – сказала матрона. – Откуда я взяла эту идею, кстати говоря, это от папы с мамой Мюриел. У них всегда такие были в доме, – она глубоко затянулась сигаретой и, продолжая говорить, выпускала дым маленькими слоговыми порциями. – Ей-богу, они потрясающие люди. Вот что меня убивает во всем этом. То есть почему что-то подобное не случается со всякими поганками во всем мире, а только с хорошими? Вот чего я не пойму.
Она посмотрела на миссис Силсберн, ожидая ответа.
Помню, как миссис Силсберн улыбнулась ей улыбкой одновременно светской, утомленной и загадочной – этакой улыбкой Моны Лизы с откидного сиденья.
– Я часто задаюсь этим вопросом, – сказала она задумчиво. А затем упомянула несколько двусмысленно: – Знаете, мама Мюриел была сиделкой моего покойного мужа.
– О! – сказала матрона с интересом. – Ну тогда вы знаете, – она протянула немыслимо длинную левую руку и стряхнула пепел с сигареты в пепельницу у окошка рядом с мужем. – Я искренне ее считаю одной из немногих действительно блестящих людей в моей жизни. То есть она прочла едва ли не все, что только выходило из печати. Божечки, да если бы я прочла хотя бы десятую часть того, что прочла и забыла эта женщина, я была бы счастлива. То есть она преподавала, работала в газете, она сама кроит себе одежду, делает всю без остатка работу по дому. А как она готовит – это что-то неземное. Ей-богу! Я искренне ее считаю чудесней…
– Она одобрила женитьбу? – перебила ее миссис Силсберн. – То есть, почему я спрашиваю, я много недель пробыла в Детройте. Моя свояченица неожиданно скончалась, и я…
– Она по доброте своей не скажет, – сказала матрона сухо и покачала головой. – То есть она слишком – ну, знаете – сдержанна и все такое, – она задумалась. – Между прочим, сегодня утром я впервые услышала, чтобы она за-фукала на эту тему, на самом деле. И потом, это только потому, что она так расстроилась из-за бедной Мюриел.
Она снова вытянула руку и стряхнула пепел с сигареты.
– А что она сказала сегодня утром? – спросила миссис Силсберн увлеченно.
Матрона как будто слегка задумалась.
– Да на самом деле ничего особенного, – сказала она. – То есть ничего желчного, унизительного или чего-то такого на самом деле. Все, что она на самом деле сказала, это что этот Сеймур, как она считает, латентный гомосексуал и что им владеет страх перед женитьбой. То есть она сказала это безо всякой издевки или чего-то такого. Просто сказала – ну, знаете – интеллигентно так. То есть она сама много лет проходит психоанализ, – матрона посмотрела на миссис Силсберн. – Это не секрет, ничего такого. То есть миссис Феддер сама вам скажет, так что я не выдаю никакой секрет, ничего такого.
– Я это знаю, – сказала миссис Силсберн быстро. – Она как никто другой…
– То есть суть в том, – сказала матрона, – что она не такой человек, который берет и говорит что-то такое, если только она не знает, о чем говорит. И она бы вообще никогда ни за что не сказала бы этого, если бы бедная Мюриел не была – ну, знаете – так несчастна и все такое, – она хмуро покачала головой. – Ей-богу, вы бы видели бедняжку.
Здесь мне, несомненно, следует вмешаться и пояснить свою реакцию на основное содержание того, что сказала матрона. Но на данный момент я предпочел бы воздержаться от этого, если читатель наберется терпения.
– А что еще она сказала? – спросила миссис Силсберн. – Рея, в смысле. Она еще что-то сказала?
Я не смотрел на нее – не мог отвести взгляда от лица матроны, – но у меня промелькнуло безумное впечатление, что миссис Силсберн сидела едва ли не на коленках у главной докладчицы.
– Нет. На самом деле ничего такого. Почти ничего, – матрона задумчиво покачала головой. – То есть, как я и сказала, она бы ничего не сказала – когда кругом все эти люди, – не будь бедная Мюриел так страшно расстроена, – она снова стряхнула пепел. – Разве только сказала еще, что этот Сеймур на самом деле шизоидная личность и что, если взглянуть на это под правильным углом, для Мюриел даже лучше, что все вышло так, как вышло. Что кажется разумным мне, но насчет Мюриел я не очень уверена. Он так ее охмурил, что она не знает, где право, где лево. Вот что меня так…
Она не договорила. Я ее перебил. Помню, голос у меня дрожал, как и бывает, когда я сильно расстроен.
– Что привело миссис Феддер к заключению, что Сеймур – латентный гомосексуал и шизоидная личность?
Все глаза, словно прожекторы, – матроны, миссис Силсберн и даже лейтенанта – тут же обратились на меня.
– Что? – сказала мне матрона резко, с тенью враждебности. И снова у меня возникло смутное мимолетное ощущение, что она знает, что я брат Сеймура.
– Что заставляет миссис Феддер думать, что Сеймур латентный гомосексуал и шизоидная личность?
Матрона уставилась на меня, затем выразительно фыркнула. После чего обратилась к миссис Силсберн, вложив в голос максимум иронии.
– Как, по-вашему, стал бы кто-то нормальный выкидывать что-то подобное в такой день? – она вскинула брови и подождала. – Стал бы? – спросила она тихо-тихо. – По-честному. Я просто спрашиваю. Ради этого джентльмена.
Ответ миссис Силсберн был сама мягкость, сама ясность.
– Нет, несомненно, не стал бы, – сказала она.
Я вдруг испытал болезненный порыв выскочить из машины и пуститься наутек куда глаза глядят. Однако матрона обратилась ко мне, а я все так же оставался сидеть на откидном сиденье.
– Слушайте, – сказала она притворно терпеливым тоном, каким учительница могла бы говорить с умственно отсталым ребенком, у которого к тому же безостановочно текут сопли. – Я не знаю, насколько вы разбираетесь в людях. Но какой мужчина в здравом уме, в ночь накануне собственной свадьбы, будет до утра держать невесту на ногах, разглагольствуя о том, что он слишком счастлив, чтобы жениться, и что ей придется отложить свадьбу, пока он не почувствует себя устойчивее, иначе он не сможет прийти? А затем, когда невеста объяснила ему, как ребенку, что все уже продумано и спланировано за несколько месяцев и что ее отец понес огромные расходы, приложил массу усилий и все такое, чтобы устроить такой прием и вообще, и что приедут ее родственники и друзья со всей страны – затем, после того, как она объяснила все это, он говорит ей, что ему ужасно жаль, но он не сможет жениться, пока не почувствует себя менее счастливым, или еще какую-то такую ахинею! Включите уже голову, в конце-то концов. Разве похоже это на что-то нормальное? Разве похож такой человек на здравомыслящего? – ее голос сделался пронзительным. – Или такого человека следует упечь в психушку? – она взглянула на меня очень сурово и, не услышав немедленного ответа – ни отрицательного, ни положительного, – тяжело опустилась на свое место и сказала мужу: – Дай мне еще сигарету, пожалуйста. А то у меня будет ожог, – она отдала ему тлевший окурок, и он затушил его. Затем снова достал пачку сигарет. – Сам зажги, – сказала она. – У меня сил не осталось.
Тут прокашлялась миссис Силсберн.
– Как по мне, – сказала она, – это только к лучшему, что все вышло…
– Я вас спрошу, – сказала ей матрона с новым пылом, одновременно принимая новую зажженную сигарету от мужа. – Похоже это, по-вашему, на нормального человека – нормального мужчину? Или на кого-то, кто либо так и не смог повзрослеть, либо просто конченый маньяк самой безумной породы?
– Господи боже. Я на самом деле не знаю, что сказать. Как по мне, так это только к лучшему, что все…
Матрона вдруг подалась вперед, выдыхая дым через ноздри с напряженным видом.
– Ладно, неважно, оставим это на минутку… Мне это без надобности, – сказала она. Обращалась она к миссис Силсберн, но в лице миссис Силсберн, если так можно выразиться, обращалась ко мне.
– Вы видели когда-нибудь киноактрису …? – спросила она с нажимом.
Имя, названное ею, было псевдонимом одной довольно известной в то время – теперь же, в 1955-м, тем более знаменитой – актрисы и певицы.