– Они не ответят, Кей!
В голосе сотника слышалось раздражение. Велегост понимал Хоржака: уже больше часа они ждут, что скажет Беркут, но мятежники по-прежнему молчат. И, наверно, не просто молчат – подтягивают свежие силы, укрепляют улицы и готовят оружие, чтобы с рассветом начать все сначала.
– Беркут не сдастся. А если и пообещает – то обманет.
Велегост пожал плечами. Он сделал, что смог. Посланец передал Старшому Рады его волю – поутру сложить оружие и выйти из Духлы. Мертвых не воскресишь, но уцелевшие смогут жить дальше.
Кей терпеливо ждал. Беркут – не безумец. Никакая свобода не стоит тысяч жизней. Тогда, в Ночь Солнцеворота, у Кея Железное Сердце не было выбора, но сейчас еще не поздно. А может – мелькнула страшная мысль, – и на Четырех Полях надо было рискнуть и пощадить страшных чужаков, упавших на колени перед Кеевым Орлом? Может, он просто испугался? Ведь и Меховые Личины – не безумцы и не людоеды. Уже потом ему рассказали, что на далекой полночи начался голод, и у Личин просто не было выбора…
– Велегост сын Войчемира! Кей Велегост, ты здесь?
Голос из темноты крикнул по-харпийски. Хоржак предостерегающе поднял руку, но Кей не стал ждать:
– Я здесь! Что вы решили?
– Подойди! С тобою будет говорить Беркут, Старшой Рады!
– Хе! – Хоржак покрутил головой. – Может, им еще и оружие отдать? Кей, это ловушка!
Велегост задумался. Да, идти опасно. Но что будет, если он останется здесь, слишком ясно. На кону тысячи жизней – и сполотов, и харпов.
– Я иду! Не стреляйте!
Темные силуэты домов приблизились, в предрассветной мгле промелькнула чья-то черная тень.
– Стойте! Кей Велегост, дальше ты должен идти один!
Велегост обернулся – они отошли уже далеко. Дальше – враг.
– Беркут здесь?
– Я здесь, Кей Велегост! – знакомый голос звучал спокойно, чуть насмешливо. – Кажется, нам теперь есть о чем поговорить?
– Да!
Велегост решился и шагнул вперед.
– Хорошо! Подними руку, чтоб я мог тебя увидеть.
Кей удивился, но все же поднял правую руку. И тут же послышался знакомый свист. Что-то ударило по стальному зерцалу, отбросило назад…
– Стреляйте! – в голосе старика звучало торжество. – Смерть Кеям!
– Смерть! Смерть! – повторили десятки голосов. Снова свист – и левую руку обожгла боль. Уже падая, Велегост понял – гочтак. Значит, у харпов есть не только луки да клевцы!
– Смерть! Смерть! – орали харпы, и словно в ответ послышалось дружное:
– Кей! Кей! Спасайте Кея!
Подбежала охрана. Его подхватили, заслонили собой. Рядом яростно ругался Хоржак, выдирая застрявшую в кольцах кольчуги стрелу. Кто-то упал, послышался негромкий стон, а харпы продолжали посылать стрелу за стрелой. Спасла темнота. Уже через несколько шагов целиться стало трудно, и уцелевшие смогли вернуться живыми.
Велегост с трудом снял шлем. Голова гудела, пульсировала болью. «Капля» не смогла пробить прочную сталь, но изрядно оглушила. Раненая рука занемела, кровь текла по запястью, капала с пальцев. Хоржак, продолжая ругаться, уже рвал чьи-то рубаху, чтобы наскоро перевязать рану. Кей поморщился – глупо! Как глупо!
На шум уже сбегались кметы, появился сонный Савас с мечом наголо, но Кей махнул рукой, приказав возвращаться назад. Ничего не случилось. Он даже не ранен – так, царапина! Он порадовался, что здесь нет сестры. Еще в начале боя он отослал Танэлу вместе с Лоэном к ближайшему перевалу. Чтобы горячий риттер не вздумал вернуться, Велегост дал ему десять латников, велев охранять пустую дорогу.
Когда перевязка была окончена, Велегост хотел поговорить с воеводами, но внезапно почувствовал, как кто-то тянет его за руку.
– Кей! Можно тебя?
Голос Хоржака звучал странно – тихо и растерянно. Еще ничего не понимая, Велегост кивнул и прошел вслед за сотником за ближайший дом. Здесь собрались кметы, о чем-то тихо переговариваясь, а посреди, прямо на земле лежал темный плащ, из-под которого торчали остроносые огрские сапоги. Сердце дрогнуло.
– Кто?
Ему не ответили, и это молчание почему-то показалось самым страшным. Велегост медленно опустился на колени, рука потянулась к краю плаща, замерла.
– Нет…
Он уже понял. Все понял…
Лицо Айны было спокойно и сурово. Побелевшие губы кривились, как будто последняя боль не отпустила поленку даже после смерти. Скрюченные пальцы словно тянулись к горлу, в котором торчал обломок стрелы.
«…Я очень любить тебя, мой Кей! Очень любить!» Ладонь привычно скользнула по изуродованному лицу, и Кей еле удержался, чтобы не завыть от боли, как воет смертельно раненый волк. Безумие! Безумие, что Айны больше нет! Безумие, что он послал ее в бой, не уговорил, не приказал! Он слишком привык к ней, к тихой храброй девушке, неправильно выговаривавшей сполотские слова…
Что-то говорил Хоржак, но слова проносились мимо, не задевая сознания. Боль росла, перехлестывала через край, мутила разум. Айна выжила прошлой ночью, чтобы погибнуть сейчас – не в бою, не в жаркой сече. Проклятый Беркут все-таки попал ему в сердце!
Велегост поднял неподвижную ладонь девушки, прислонил к щеке, замер, затем поцеловал холодные губы и резко встал.
– Всех! Сюда!
Крик заставил людей отшатнуться, кто-то бросился в темноту, громко повторяя приказ. К Велегосту уже бежали старшие кметы, появился Савас, прибежал сонный и растерянный Ворожко.
– Слушайте все! – голос Кея окреп, налился металлом. – Что ждет мятежников, посягнувших на власть Кеев?
Тишина длилась миг – не больше, и вот прозвучало глухое, негромкое:
– Смерть!
– Что ждет псов, кусающих руку, что их кормит?
– Смерть! Смерть!
Велегост глубоко вздохнул. Смерть! Это же кричали те, кто убил Айну…
– Я предложил этим псам пощаду, но они сами выбрали свою участь!
– Смерть им, Кей! Смерть!
Растерянность исчезла, глаза кметов горели радостью, словно у охотников, обложивших дичь.
– Ветер с полночи! Приказываю сжечь это осиное гнездо! Тех, кто вырвется – рубить без пощады! Всех! Всех, кто выше тележной чеки!
Ответом был радостный вопль. Вспыхнул факел, за ним другой. Кей обернулся, бросил взгляд на обреченную Духлу:
– И да помогут нам боги! Сокол!
– Сокол! Сокол! Без пощады!
Крик ширился, гремел, темнота отступила, отброшенная трепещущим пламенем факелов. Велегост устало закрыл глаза, но свет проникал даже сквозь плотно сомкнутые веки. И вдруг он увидел поле, покрытое грязным, истоптанным снегом, редкий строй кметов, и молодого парня, которого только что назначил сотником. Сейчас Кей отдаст приказ, глаза волотича вспыхнут яростным огнем, и он поведет остатки сотни в ночь, чтобы убивать, убивать, убивать. Всех, кто выше тележной чеки. Всех! Всех…
Под сапогами чавкала липкая грязь. С утра пошел короткий дождь, загасивший последние угли, и пепелище затянуло удушливым сизым дымом. Наконец, дым исчез, и люди смогли войти через черный остов сгоревших ворот в то, что когда-то было Духлой. Поселок сгинул, превратившись в угли и пепел. Сквозь запах гари уже пробивался иной дух – удушливый смрад сотен разлагавшихся трупов.
Духла горела два дня. Ветер с полночи гнал пламя к обрыву, превращая дома под соломенными крышами в гигантские костры, чадящие густым черным дымом. Спасения не было. Тех, кто вырывался из огня, ждала скорая смерть от мечей и гочтаков. Наиболее отчаянные пытались спуститься в ущелье, но и там ждала погибель – сотня «легеней» Ворожко встречала беглецов острыми кольями. Над гибнущим поселком стоял дикий нестихающий крик сотен голосов. Он не смолкал ни днем, ни ночью, и стих лишь на третью ночь, перед тем, как пошел дождь.
Велегост неторопливо ехал по сгоревшей улице к центру, туда, где стоял дом Беркута. Ему уже доложили, что прочный камень уцелел, сгорела лишь крыша, но удушливый дым сделал свое дело – живых найти не удалось. Среди трупов нашли двух сыновей Беркута, но сам старик сгинул, то ли погибнув в огне, то ли каким-то чудом найдя дорогу в близкие горы.
Рядом, бок-о-бок, ехала на своем сером коне Танэла. Глаза Кейны, не отрываясь, смотрели на черные руины, лицо казалось бледным и неподвижным. Лоэн ехал чуть сзади, внешне спокойный, невозмутимый. Кей догадывался, что риттеру из далекой земли доводилось видеть такое. Может, и не раз, и не два.
Сполоты и лехиты молчали, некоторые даже хмурились, зато харпы, из тех, что пришли с Ворожко, не скрывали радости. Они обшаривали сгоревшие дома, выискивая уцелевших, но мстить было некому. Повсюду были лишь трупы – почерневшие, уже начавшие тлеть.
Улица осталась позади, копыта коня ударили по мокрому камню. Площадь уцелела – гореть на ней было нечему, только у деревянных идолов, вкопанных возле большого каменного дома, обгорели усатые лица. Сам дом чернел выбитыми окнами. Дверь висела на одной петле, а изнутри слышались возбужденные голоса – кметы обшаривали каждый закуток, надеясь найти спрятанное добро.
– Так и должно быть, Стригунок? – Кейна грустно усмехнулась и кивнула на мертвый дом. – После победы?
Велегост только пожал плечами. Ответил Лоэн:
– Поистине так, о прекрасная Кейна! И не бывает зрелища страшнее, ибо ненависть уходит, жалость же возвращается в сердца. И не радуешься ты даже гибели злейшего врага.
Внезапно крики стали сильнее. Кто-то выбежал на крыльцо, махнул рукой:
– Кей! Кей! Нашли! Здесь живые!
Велегост ударил каблуком коня, поспешив вперед. А на высокое крыльцо уже тащили чьи-то неподвижные тела – одно, другое, третье.
– В подвале прятались, Кей! Хитрые! Ничего, сейчас попляшут!
Велегост соскочил с коня, взбежал на крыльцо. Перед ним лежали трое в белых, испачканных сажей рубашках. Бледные лица казались неживыми, но вот веки одного из парней дрогнули, послышался негромкий стон.
– Это Хован, сын Беркута! – Ворожко подбежал, склонился над неподвижным телом. – Не ушел, мерзавец! Кей, разреши!