Когда они вошли в шахту, рефлекторы на их шлемах загорелись ярче. Двенадцать качающихся кругов света плыли по влажным морщинистым стенам. Пью слышал, как впереди потрескивает счетчик радиации Мартина.
– Здесь обрыв, – раздался голос Мартина по внутренней связи, заглушив треск и окружавшую их мертвую тишину. – Мы прошли по боковому туннелю, впереди – вертикальный ход. – (Черная пропасть простиралась в бесконечность, лучи фонарей не достигали противоположной стены.) – Вулканическая деятельность прекратилась здесь примерно две тысячи лет назад. Ближайший разлом находится в двадцати восьми километрах к востоку, в Траншее. Эта область сейсмически не более опасна, чем любая другая в нашем районе. Могучий слой базальта, перекрывающий субструктуру, стабилизирует ее, по крайней мере пока он сам стабилен. Ваша основная жила находится в тридцати шести метрах отсюда внизу и тянется через пять пустот к северо-востоку. Руда в жиле очень высокого качества. Надеюсь, вы знакомы с данными разведки? Добыча урана не представляет трудности. От вас требуется только одно – вытащить руду на поверхность.
– Поднимите крышу и выньте уран.
Смешок. Зазвучали голоса, но все они были одним голосом.
– Может, ее сразу вскрыть? Так безопаснее. Открытая разработка.
– Но это же сплошной базальт! Какой толщины? Десять метров?
– От трех до двадцати, если верить докладу.
– Используем этот туннель, расширим, выпрямим и уложим рельсы для роботачек.
– Ослов бы сюда завезти.
– А хватит ли у нас стоек?
– Мартин, каковы, по вашему мнению, запасы месторождения?
– Пожалуй, от пяти до восьми миллионов килограммов.
– Транспорт прибудет через десять земных месяцев.
– Будем грузить чистый уран.
– Нет, проблема транспортировки грузов теперь разрешена; ты забыл, что мы уже шестнадцать лет как улетели с Земли.
– В прошлый вторник исполнилось шестнадцать лет.
– Правильно, они погрузят руду и очистят ее на земной орбите.
– Мы спустимся ниже, Мартин?
– Спускайтесь. Я там уже был.
Первый из них – кажется, Алеф (на иврите «бык», лидер) – скользнул по лестнице вниз. Остальные последовали за ним. Пью и Мартин остались на краю пропасти. Пью настроил рацию на избирательную связь с Мартином и заметил, что Мартин сделал то же самое. Было чуть утомительно слушать, как один человек рассуждает вслух десятью голосами. А может, это был один голос, выражавший мысли десятерых?
– Ну и утроба, – сказал Пью, глядя в черную пропасть, чьи изрезанные жилами морщинистые стены отражали лучи фонарей где-то далеко внизу. – Коровий желудок, набитый окаменевшим дерьмом.
Счетчик Мартина попискивал, как потерявшийся цыпленок. Они стояли на умиравшей планете-эпилептике, дыша кислородом из баллонов, одетые в нержавеющие антирадиационные скафандры, способные выдержать перепады температур в двести градусов, неподвластные ударам и разрывам, созданные для того, чтобы любой ценой сберечь мягкую плоть, заключенную внутри.
– Хотел бы я когда-нибудь попасть на планету, где нечего было бы добывать.
– А тебе такая досталась.
– Тогда в следующий раз лучше не выпускай меня из купола.
Пью был рад. Он надеялся, что Мартин согласится и дальше работать вместе с ним, но оба они не привыкли говорить о своих чувствах, и потому он не решался спросить об этом.
– Я постараюсь, – сказал он.
– Ненавижу это место. Ты знаешь, я люблю пещеры. Потому я сюда и залез. Страсть к спелеологии. Но эта пещера – сволочь. Серьезно. Здесь ни на секунду нельзя расслабиться. Хотя, надеюсь, эти ребята с ней справятся. Они свое дело знают.
– За ними будущее, каким бы оно ни было, – сказал Пью.
«Будущее» вскарабкалось по лестнице, увлекло Мартина к выходу из пещеры и засыпало его вопросами:
– У нас хватит материала для крепления?
– Если мы переоборудуем один из сервоэкстракторов, то да.
– Микровзрывов будет достаточно?
– Каф может рассчитать нагрузки.
Пью переключил рацию на прием их голосов. Он наблюдал за ними, смотрел на Мартина, молча стоявшего среди них, на Адскую Пасть и морщинистую равнину.
– Все в порядке? Мартин, ты согласен с предварительным планом?
– Это уж твое дело, – ответил Мартин.
За пять земных дней Джоны разгрузили и подготовили оборудование и начали работу в шахте. Они работали с максимальной производительностью. Пью был зачарован и даже напуган этой производительностью, их уверенностью и независимостью. Они в нем совершенно не нуждались. Клон и в самом деле можно считать первым полностью стабильным, самостоятельным человеческим Существом, думал он. Выросши, они уже не нуждаются ни в чьей помощи. Они будут сами себя удовлетворять и в физическом, и в интеллектуальном, и в эмоциональном отношении. Что бы ни делал член этой группы, он всегда будет пользоваться полной поддержкой и одобрением остальных близнецов. Никто больше им не нужен.
Двое из клона остались в куполе, занимаясь вычислениями и всякой писаниной, часто выбираясь на шахту для измерений и испытаний. Это были математики клона, Заин и Каф. Как объяснила сама Заин, все десятеро получили достаточную математическую подготовку в возрасте от трех до двадцати одного года. Но с двадцати одного до двадцати трех они с Кафом специализировались в математике, тогда как другие занимались больше геологией, горным делом, электроникой, роботикой, прикладной атомикой и так далее.
– Мы с Кафом считаем, что мы в клоне ближе всего к настоящему Джону Чоу, – сказала Заин. – Но, разумеется, в основном он был биоматематиком, а это уже не наша специальность.
– Мы нужнее здесь, – заявил Каф со свойственным ему самодовольством.
Пью с Мартином вскоре научились отличать эту пару от других. Заин – по целостности характера, Кафа – лишь по обесцвеченному ногтю на безымянном пальце (Каф в шестилетнем возрасте попал себе по пальцу молотком). Без сомнения, существовали и другие различия, как физические, так и психологические. Природа может создавать идентичное, а воспитание внесет свои поправки. Но найти эти различия было нелегко. Сложность заключалась еще и в том, что клон никогда не разговаривал с Пью и Мартином всерьез. Они шутили с ними, были вежливы. Жаловаться было не на что: они были милы, но в поведении чувствовалось стандартизованное американское дружелюбие.
– Вы родом из Ирландии, Оуэн?
– Никого нет родом из Ирландии, Заин.
– Американцев ирландского происхождения много.
– Это да, но ирландцев не осталось. На всем острове пара тысяч человек, если правильно помню. Контроль рождаемости – это было не для них, так что еда кончилась быстро. К Третьему Голоду в Ирландии осталось только духовенство, а они все блюдут обет безбрачия, ну или почти все.
Заин и Каф натянуто улыбнулись. С лицемерием или иронией они были совершенно не знакомы.
– Кто же вы тогда этнически? – спросил Каф, и Пью ответил:
– Валлиец.
– Вы разговариваете с Мартином по-валлийски?
«Вот это тебя не касается», – подумал Пью и ответил:
– Нет, это диалект Мартина. Аргентинский. Ведет происхождение от испанского языка.
– Вы изучили его для того, чтобы другие вас не понимали?
– От кого нам таиться? Просто человеку иногда приятно говорить на родном языке.
– Наш родной язык английский, – сказал Каф безучастно. Да и как он мог быть участливым? Человек проявляет участие к другим потому, что сам в нем нуждается.
– Уэллс – старомодная страна? – спросила Заин.
– Уэллс? Да, Уэллс старомоден.
Пью включил камнерез и таким образом избавился от дальнейших расспросов, заглушив их визгом пилы. И пока прибор визжал, Пью отвернулся от собеседников и выругался по-валлийски.
Вечером он заговорил на аргентинском диалекте, чтобы никто их не понял:
– Они разбиваются все время на одни и те же пары или меняются каждый вечер?
Мартин выглядел удивленным. На лице его появилось непривычно чопорное выражение, но тут же пропало. Ему тоже было любопытно.
– Не шепчи, чувак, звучит неприлично. Думаю, они меняются.
– По расписанию?
– Чтобы никому не было обидно.
Мартин вульгарно хохотнул и тут же умолк.
– А как же мы? Нам не обидно?
– Об этом они не думают.
– Что, если я подкачу к одной из девиц?
– Она расскажет остальным, и они примут групповое решение.
– Я не бык, – заявил Мартин, его широкое смуглое лицо побагровело. – Я не позволю меня судить…
– Мачизм-то прикрути, – сказал Пью. – Так что, действительно думаешь подкатить?
– Да пусть себе развлекаются со своим инцестом, – угрюмо пожал плечами Мартин.
– Инцестом или мастурбацией?
– Да плевать, лишь бы вне пределов слышимости.
Если поначалу клон пытался вести себя скромнее, со временем эти попытки сошли на нет, не обоснованные ни тревогой за себя, ни участливостью к окружающим. Пью и Мартина каждодневно захлестывало волнами постоянного эмоционально-сексуально-ментального взаимодействия клона; захлестывало и в то же время отъединяло.
– Еще два месяца терпеть, – сказал Мартин как-то вечером.
– Два месяца до чего? – огрызнулся Пью.
Последнее время он был раздражителен, и угрюмость Мартина действовала ему на нервы.
– До смены.
Через шестьдесят дней возвратится вся экспедиция с обследования других планет этой системы.
– Вычеркиваешь дни в календарике? – поддразнил он Мартина.
– Возьми себя в руки, Оуэн.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что сказал.
Они расстались, недовольные друг другом.
Проведя день в Пампе, громадной лавовой долине, до которой было два часа лета, Пью вернулся домой. Он был утомлен, но освежен одиночеством. Одному было не положено пускаться в дальние поездки, но они часто делали это в последнее время. Мартин стоял, склонившись под яркой лампой, вычерчивая одну из своих элегантных, мастерски выполненных карт; на этой было изображено отвратительное лицо Либры. Кроме Мартина, дома не было никого, и купол казался огромным и туманным, как и до приезда клона.