ще не природа. Это предел контроля.
Он развернулся и вышел из программы.
На пути к беговым дорожкам он встретил Бинди.
– Я хочу разработать технологию ВН, – сказал он.
– Ладно, – ответил Бинди, промедлив миг, и ухмыльнулся, – пошли.
Программы, фотографии, описания – все отображения Дицю попадали под подозрение, поскольку являлись продуктом техники, плодом человеческих рук. Интерпретациями. Сама изначальная планета была прямому восприятию недоступна.
А планета назначения – тем более. Продолжая свои поиски в библиотеке, Луис начал понимать, почему Нулевое поколение так стремилось получить информацию о Шиньдицю. У них ее не было.
Открытие того, что называли «землеподобной планетой в пределах досягаемости», и запустило проект «Открытие». До-нулевики изучили планету настолько тщательно, насколько позволяли им инструменты. Но ни спектральный анализ, ни прямое наблюдение малого темного тела с таких расстояний не позволяло определить самое интересное. Уже ясно было, что жизнь самозарождается непременно, если определенные параметры среды находятся в определенных пределах, а все параметры, которые можно было определить, за грани дозволенного не выходили. И все же, как прочел Луис в древней статье под названием «Куда свой путь вершат?», даже незначительное отличие от Земли могло сделать Новую Землю совершенно непригодной для обитания. Химическая несовместимость местной жизни с земной превратит все живое в отраву. Незначительная разница в соотношении атмосферных газов не позволит дышать.
Воздух – это свобода, думал Луис.
За соседним столиком сидел библиотекарь. Луис подсел к нему и показал старику Даню статью.
– Тут написано, что мы, возможно, не сумеем там дышать.
Библиотекарь заглянул в статью.
– Я уж точно там дышать не смогу, – заметил он и, выдержав привычную паузу, пояснил: – Я буду мертв. – И улыбнулся, широко и доброжелательно.
– Я пытаюсь понять, – проговорил Луис, – что вообще мы можем там увидеть. Нет ли где-то инструкций… на разные случаи…
– На данный момент, – ответил старик, – если и существуют такие инструкции, доступ к ним закрыт.
Луис открыл было рот и захлопнул, ожидая, пока Дань выдержит паузу.
– Информация скрывалась всегда.
– Кем?
– В первую очередь решением Нулевого поколения. А во вторую – решениями совета по образованию.
– Но зачем нулевикам было скрывать сведения о цели полета? Там так скверно?
– Возможно, они полагали, что, поскольку данных все равно мало, средним поколениям нечего и волноваться. А Шестое поколение само все узнает. И отправит данные на Землю. Мы ведь научная экспедиция. – Он бесстрастно глянул на Луиса. – Если воздух там непригоден для дыхания, люди могут выходить в скафандрах. Внезники. Жить внутри, работать снаружи. Наблюдать. Пересылать данные на орбиту «Открытия». А оттуда – на Дицю. Невосстановимых запасов хватит на двенадцать поколений, а не на шесть. На случай, если мы не сможем там остаться. Или не захотим. Вернемся на Дицю.
Чтобы проговорить все это, у Даня ушло немало времени. Воображение Луиса заполняло паузы картинками, словно иллюстрациями к тексту: широкая дуга орбиты сближения, выводящая к звезде; парящий над поверхностью колоссального мира-планеты мирок-корабль; фигурки во внекостюмах, разбегающиеся по Джунглям… Яркие и невероятные. Виртуальная нереальность.
– Вернемся, – прошептал он. – Что значит «вернемся»? Никто из нас не бывал на Дицю. Назад или вперед – какая разница?
– «Как велика разница между „да“ и „нет“? Как велика разница между добром и злом?» – ответил старик, глядя на юношу с одобрением, но не только, и выражения его глаз Луис не мог распознать. Может быть, скорбь?
А цитату он узнал. Син и ее отец Яо оба учились у 3-Даня, который служил не только библиотекарем, но и знатоком китайской классической литературы, и все трое были большими поклонниками Длинноухого Старца. Луис, выросший во второй чети, выслушивал цитаты до тех пор, пока в порядке самообороны не осилил английский перевод. Не так давно он перечитал книгу, пытаясь разобраться – какая часть ее имеет для него смысл. Лю Яо переписал весь труд древнекитайскими иероглифами – это отняло у него больше года. «Практикуюсь в каллиграфии», – объяснял он. Глядя, как вытекают из-под кисти Яо сложные, загадочные фигуры, Луис был тронут сильней, чем понятными вроде бы оборотами перевода – словно не понимать значило понять.
Бумага, сделанная из рисовой соломы, была большой редкостью. Мало кто писал от руки. Яо добился разрешения использовать для своей копии несколько квадратных метров бумаги, но ему не позволили бы надолго выключить ее из кругооборота. Свиток он раздарил по кускам своим знакомым-кипрам. А те ненадолго повесят их на стену, а потом сдадут в переработку. Никакой предмет, если только он не жизненно важен, не мог существовать больше пары лет. Одежда, вещички, бумажные рукописи, игрушки – все возвращалось в цикл, порой с приличествующей панихидой. Похороны любимой куклы. Портрет деда, быть может, переведут в электронный формат, прежде чем переработать оригинал. Искусство было практичным, или эфемерным, или нематериальным – свадебный наряд, раскраска тела, песня, рассказ в сетевом журнале. Круговорот оставался неотвратим. Жители «Открытия» были сырьем для следующих поколений. У них было все, в чем нуждается человек, и ничего, что может он сохранить. Подобный мирок способен страдать от нищеты только по одной причине – потере или зряшной трате вещества/энергии, связанного в ненужных вещах или выброшенного в космос.
Или, за очень долгие промежутки времени, из-за энтропии.
Однажды, давным-давно, дерматолог, вышедший навне, чтобы залатать небольшую ссадину на корпусе, перебросил сварочный пистолет своему товарищу, а тот не поймал. Фильм-рассказ о Потерянном пистолете был самым страшным во всем курсе экологии для второго класса. Ох как визжали от ужаса детишки, когда медленно вращающийся инструмент плыл среди звезд, отходя все дальше и дальше. Вон смотрите – он улетает! Он улетает навсегда!
Мир двигался звездным светом. Водородные ловушки снабжали топливом крохотные термоядерные реакторы, питавшие электрические сети, механические устройства и ускорители-скреперы, поддерживавшие ускорение «Открытия». Крохотный мирок был подвержен влиянию лишь межзвездной пыли и фотонов и не принимал извне ничего, кроме атомов водорода.
В пределах своей оболочки он был полностью самодостаточен, самообновляем. Каждая клеточка, отслоившаяся с эпидермиса, каждая пылинка, отвалившаяся от ниточки или пластинки, каждая молекула воды, испарившейся с листа или из легких, втягивалась в фильтры и реконверторы, сохранялась, перерабатывалась, переделывалась, преобразовывалась, перерождалась. Система находится в равновесии. Существуют резервы на случай непредвиденных обстоятельств, до сих пор нетронутые, и сколько-то упомянутых Данем Невосстановимых запасов, частью сырье, частью – продукты высокой технологии, которые на корабле невозможно было воспроизвести: неожиданно мало, всего два полных трюма. В почти замкнутой системе эффект второго закона термодинамики сводился почти к нулю.
Все продумано, предусмотрено, предвидено. Все необходимое. «Зачем я здесь? И почему?» Цель жизни и ее причина – их Нулевое поколение тоже сочло необходимым обеспечить.
Целью бытия срединных поколений во время двухсотлетнего перелета было жить-поживать, и корабль обживать, и породить новое поколение, которое в конечном итоге исполнит свою миссию, их миссию, ту цель, которой они все служили. Цель, значившую так много для Нулевиков, земнорожденных. Открытие. Исследование вселенной. Научные факты. Знание.
Ненужное знание, бесполезное и бессмысленное для тех, кто живет и умирает в замкнутом мирке корабля.
Что им стоило знать из того, что им неведомо?
Они знают, что жизнь – она внутри: свет, тепло, дыхание, общество. И знают, что снаружи нет ничего. Бездна. Смерть. Неслышная, мгновенная, безоговорочная смерть.
«Инфекционные болезни» – это что-то такое, о чем читаешь или смотришь жуткие картинки в исторических фильмах. В каждом поколении наблюдается несколько случаев рака, несколько системных заболеваний; дети ломают руки, спортсмены тянут связки; сердца и другие органы снашиваются или перестают работать; клетки следуют генетической программе, стареют и умирают; люди стареют и умирают. Основная задача врачей – следить, чтобы смерть не была слишком мучительной.
Ангелы избавили их и от этой обязанности; они верили в «позитивное умирание» и превращали смерть в общественное занятие, вводя умирающего в транс при помощи гипноза, мантр, музыки и другими способами, и приветствовали отлетающую жизнь в экстатическом восторге.
Многие врачи занимались почти исключительно беременностями, родами и смертями – «легко пришел, легко ушел». Болезни? Просто названия в учебнике.
Зато были синдромы.
В Первом и Втором поколениях многие мужчины от тридцати до пятидесяти страдали от сыпи, сонливости, суставных болей, тошноты, слабости, рассеянности. Синдром окрестили СД – соматической депрессией. Врачи полагали, что это психосоматическое.
В ответ на синдром СД определенные области профессиональной деятельности стали закрыты для женщин. На обсуждение и голосование выдвинули проект: ремонтом каркаса и дерматологией должны отныне заниматься только мужчины. Последнее – починка и поддержание в исправности обшивки мира, соприкасавшейся с вакуумом, – было единственным родом деятельности на корабле, требовавшим выхода навне: за пределы мира.
Раздавались протесты. «Разделение труда», возможно, древнейший и наиглубоко укоренившийся институт неравенства – неужели этот иррациональный, нелепый набор запретов и предписаний вернется сюда, где здравый рассудок и смысл должны сохраняться даже ценой жизни?
Споры в Совете и на собраниях по четям тянулись долго. Сторонники половой сегрегации заявляли, что мужчины, неспособные зачинать и вынашивать детей, нуждаются в компенсирующей ответственности, делающей необходимой их большую силу, равно как гормонально обусловленную агрессивность и демонстративное поведение.