Кас сидел скрестив ноги. Он очень устал – всю прошлую ночь и день глаз не сомкнул, – но старался не спать. На него снизошел глубокий покой сердца и разума. Когда из дома вышел Матуа, Кас глядел на праведника с тихим восторгом. Ему казалось, будто он видит отца, которого никогда не знал, мать, которая умерла, когда ему было пять лет, как будто узнаёт давно любимое лицо. Похоже на грезу, только наяву.
Матуа, худой, с сединой в темных волосах, обнял всех кочевников по очереди, называя дядей, двоюродными братьями и племянником. Они долго разговаривали и смеялись.
Потом праведник подошел к Касу, без улыбки, но с выражением приветливым и пытливым, назвав его «сын мой».
Кас поклонился праведнику в ноги и остался на коленях, выпрямив спину.
– Матуа-деи! Мой господин Митрай, купец из Банкалы, велел принести это тебе в дар.
Обеими руками он протянул праведнику глиняный кувшин в веревочной оплетке.
Матуа взял кувшин. Посмотрел на Каса сверху вниз и улыбнулся. Затем, держа кувшин на левой ладони, правой провел над горлышком. После этого взял кувшин двумя руками и вновь протянул Касу.
– Ты принес мне великий дар, сын мой. Прошу тебя, отнеси его своему господину с моим благословением и благодарностью.
Кас принял на ладони прохладную тяжесть кувшина, немного удивленный, но ни о чем не спросил – такая безмятежность охватила его в присутствии святого человека.
– Отнесу, – только и ответил он.
Матуа еще какое-то время смотрел на него, потом наклонился и поцеловал в лоб.
– Иди с миром, – тихо проговорил праведник и отошел к женщине, которая все плакала и не могла остановиться.
Женщина и ее спутница протянули к Матуа руки, шепча его имя.
Касу хотелось остаться здесь на ночь – спать во дворе, где боль, слезы, увечья и беспомощность находили приют и облегчение, где не было места страху и жестокости.
Но он не мог бросить кочевников, а страже не терпелось отвести их в караван-сарай и отделаться от них. И вот они отправились восвояси по людным вечерним улицам. Прохожие таращились на них враждебно и презрительно. Усталые лошади шарахались от резких голосов в толпе, от тесных стен, от мечущихся огней факелов и от внезапных теней. Два вьючных мула и два верховых трусили в поводу ровной рысцой. Звяканье украшений у них на сбруе успокаивало.
Кас чувствовал священный восторг и в то же время как будто утрату. Он словно понемногу спускался с горной вершины, куда вознес его чудесный ветер. Весь остаток жизни он будет идти вниз с этой высоты.
Караван-сарай был просторный и пустой в это время года. Они поели все вместе. Еду подавали двое мальчишек, которые вовсе отказались бы прислуживать кочевникам, если бы Кас не заговорил с ними строгим хозяйским тоном:
– Вот, значит, каково гостеприимство Ануна? Я расскажу караванщикам в Банкале, как здесь встречают гостей!
Обед из холодной чечевицы и пшеничной каши с зеленью был подан весьма нелюбезно, зато съеден с огромным удовольствием. Кас купил кувшин красного вина, и они распили его впятером. Впервые за неделю пути кочевники свободно разговаривали с Касом. Молодой кочевник чуть-чуть опьянел и, сожалея о своей прежней подозрительности, прямо-таки расчувствовался.
Кас отважился наконец спросить о том, что не давало ему покоя:
– Дядюшка-деи, как получилось, что Матуа, ваш сородич, поселился в городе?
Старик рассказал ему эту повесть. Больше полувека назад его племянника совсем ребенком захватили в плен кочевники из другого племени и продали в рабство в Анун. Со временем хозяин отпустил его на волю, и тогда племянник женился на бедной женщине, что жила в городе. Матуа – их сын.
– Его имя знают во всех городах, но он не забывает своих, – гордо сказал старик со слезами на глазах.
Перед тем как ложиться спать, улыбчивый братец заговорил с Касом:
– Теперь мы пойдем на юг. Пешим караванную дорогу тебе не одолеть. Ты знаешь старый путь?
– Знаю то, что рассказал Хабгалгат.
– Расскажи мне, – велел кочевник.
Кас начал перечислять в обратном порядке, старательно припоминая выученные приметы, оазисы и повороты. Когда он запинался, двоюродный братец подсказывал необходимое. Кас повторял за ним, и так наконец они перебрали названия всех четырнадцати оазисов, всех поворотов и развилок пути от Пустынных ворот Ануна до Восточных ворот Банкалы.
– Да будет твоя дорога легка, – сказал улыбчивый братец.
Утром пришла стража – выпроводить кочевников из города. Кочевники один за другим торжественно попрощались с Касом, а дядюшка дал ему подарок – белый головной платок, такой же как у них.
– Сейчас самые жаркие полмесяца за весь год, – сказал он. – И я думаю, в этом году жара будет очень сильная. Не ходи с непокрытой головой. В песчаную бурю закрывай лицо – вот так.
И он показал Касу, как повязывать платок, чтобы защитить лицо и глаза.
Стража поторапливала, и кочевники отправились в путь. Кас долго смотрел, как раскачиваются то вправо, то влево кисточки на хвостах двух вьючных мулов – совсем как на львином хвосте.
Он пошел на базар и купил фиников, твердого сыра, вяленого мяса, бобовой муки, какую несли с собой кочевники, и несколько апельсинов. Прикупил еще второй бурдючок для воды. На все потратил единственную серебряную монету, но осталось еще шестьдесят медяков. Кас зашел в ювелирную лавку и выбрал медную подвеску, украшенную кругом синей эмали, – для Ини.
Его тянуло снова пойти к дому Матуа, посидеть во дворе, в тени апельсинового дерева. Он долго колебался, отчего-то робея, и все-таки пошел.
Молчаливый калека лежал в своем кресле. Увидев Каса, он улыбнулся. Одноглазый мальчик поздоровался с Касом и вернулся к своим делам. Кас уселся на пыльную землю в густой тени и впустил в свою душу покой.
Когда приблизился вечер, двор стал наполняться людьми, дожидающимися, когда выйдет Матуа. Кас подошел к колодцу, наполнил бурдюки, сам напился вволю, взвалил на плечо мешок и пошел прочь.
Он купил у уличного торговца миску пшеничной каши с зеленью, поел и направился к городским воротам. Стражник ему кивнул на прощание. Кас вышел на широкую дорогу, ослепительно-белую в пыльном предвечернем свете.
Он наелся и отдохнул, а в душе его еще жил глубокий покой дворика Матуа. Он знал, что вода будет только в оазисе у того места, где к караванной дороге выходил с севера старый путь – тот, куда ему надо. До этого места идти целую ночь и часть следующей ночи. Кас шел с легким сердцем как человек, который знает, что возвращается домой.
Пока дошел до оазиса, он очень устал. Воды в бурдюке оставалось едва ли один глоток, но здесь он смог вволю напиться из чистого источника, облиться прохладной водой, съесть апельсин и горсточку бобовой муки и лечь спать. Весь следующий день Кас отдыхал в шелестящей тени под низкорослыми старыми пальмами, мало ел и часто пил. Он рассматривал запутанные следы всевозможной живности: жуков, мышей-песчанок, птиц, лисицы – и отпечатки острых копытцев двух маленьких антилоп: он видел, как они приходили к водопою на рассвете.
Вечером он снова поел и напился, наполнил бурдюки и зашагал по едва заметной тропе, что вела на северо-запад. Дальше каждый ночной переход будет приводить к воде. Но хотя сухой воздух пустыни ночью быстро охлаждается, камни и песок держат накопленный на солнце жар, как печка. А солнце все дни пути пекло нещадно. Казалось, день ото дня все жарче.
На девятое утро он пришел в Гебо – тот оазис, где его нашли кочевники. От предыдущего крошечного оазиса переход был долгий; близился полдень, когда Кас увидел вдали тростник и пальмы в дрожащем раскаленном воздухе. В небе висели опрокинутые холмы, расположенные к северу. В висках стучало; волнами накатывала тошнота. Касу стало страшно. Подпрыгивающий при ходьбе в своей оплетке кувшин никогда еще не казался таким тяжелым. Наконец Кас вступил в тень, кинул на землю мешок, затем одежду и бросился в чудесную темную прохладу озера.
В ту ночь он не пошел дальше. Проспал до вечера и весь следующий день. Еды вдосталь, дальнейший путь ему знаком, а отдохнуть необходимо. Он надеялся, что ужасная жара скоро спадет или хотя бы чуть-чуть полегчает. Он не боялся, хотя именно в этом оазисе столкнулся с враждебными чужаками. Безмерное одиночество, в котором он шел и спал, вошло в него и вобрало его в себя, так же как безмерный покой в доме Матуа. Кас дремал, окунался в озеро и снова спал. Он наблюдал, как приходят к воде обитатели оазиса: тоненькая зеленая змейка; стрекоза среди тростника; несколько песчанок. Они тоже, как видно, его не боялись. Под вечер в тени пальм он нарезал тростника, расщепил стебли на узкие полоски и сплел корзиночку, какие научился плести еще в детстве. В корзинку он положил амулет Ини и унес ее с собой в мешке, покидая Гебо огненным душным вечером.
Той ночью он стал пить из бурдюка, и купленный в Ануне бурдюк лопнул по шву. Кас отпил сколько мог, но много воды пропало. Починить бурдюк не получилось. Кас зарыл его в песок у источника Красных холмов. Потери было жаль – с запасом идти спокойнее, но в конце концов он дошел с одним бурдюком от Банкалы до Гебо, значит и на обратную дорогу одного бурдюка хватит.
Дневная жара уже не могла стать сильнее, но и легче не становилось. Даже в оазисах было очень мало тени и совсем не было прохлады. Ни ветерка; дышишь будто не воздухом, а чистым жаром. Лишь на пару часов перед рассветом ночной воздух остывал. Кас дрожал и кутался в ткань, которую Ини дала ему в дорогу.
Вода в источнике Глинистый берег была скверная – намного хуже, чем ему запомнилось. Металлический привкус напрочь отбил аппетит. Кас через силу заставлял себя пить и есть. Подолгу держал во рту каждый кусочек сушеного финика, прежде чем проглотить.
Он теперь немного боялся за себя, но как-то отрешенно. Он знал, что не сможет долго идти в раскаленной печи. Но идти оставалось не так уж и много. На следующий вечер он придет к Узким скалам. Тени там негусто, но в той, что есть, можно отдохнуть. А дальше всего одна ночь и один день, долгий день до Сухих холмов и Восточных ворот Банкалы.