– Сумасшедший, – сказала она. – Возиться с кучами книг! И что только ты с ними собираешься делать, а?
– Не знаю, – сказал он. – Читать, наверно?
Улыбка у него была очень добродушная. Она рассмеялась. Глаза их встретились, и оба тут же стали смотреть в разные стороны. Немного помолчали.
– Если бы я только была уверена, что теперь мы идем на восток… Так было бы здорово!.. А ты как себя сейчас чувствуешь? Ничего?
– Нормально.
Он всегда говорил спокойно, но она слышала в его голосе твердость, молчаливую уверенность. Наверно, он очень хорошо поет – голос у него музыкальный.
– Ужасно жжет вот здесь, – заметил он вдруг с каким-то удивлением, осторожно ощупывая левый бок.
– Дай-ка я посмотрю.
– Да ладно, ничего.
– Нет уж, давай посмотрим. То-то я вижу, что ты, когда идешь, стараешься этим плечом не двигать.
Он попытался задрать рубашку, но не смог даже поднять левую руку. Расстегнул рубашку. Он стеснялся, и она старалась вести себя безразлично-заботливо, как врач. Примерно на уровне локтя на ребрах было зеленовато-черное пятно величиной с крышку кофейной банки.
– Господи! – вырвалось у нее.
– Что там? – спросил он озадаченно, тщетно пытаясь рассмотреть собственный бок.
– Вроде бы синяк. – Она вспомнила о рукояти меча, торчащего из живота белой твари. Ее собственное тело все напряглось и как-то подобралось при одном воспоминании. – Это, наверно, когда она… когда эта тварь упала на тебя.
Вокруг ужасного пятна кожа была желтоватой, а вверх к грудине шли другие кровоподтеки и продолговатые пятна.
– Ничего удивительного, что тебе так больно, – сказала Ирена. Она пальцами ощущала, какое это пятно горячее, еще даже не коснувшись его.
Он перехватил ее руку. Она решила, что сделала больно, и заглянула ему прямо в глаза. Так они и застыли: она – на коленях возле него, он – сидя с согнутой в колене ногой.
– Ты сказала, чтобы я никогда тебя не касался, – хрипло проговорил он.
– Это было раньше.
Его плотно сжатые губы расслабились, помягчели, но лицо по-прежнему было сосредоточенным, удивительно серьезным, однажды она уже видела его таким. И она не раз замечала раньше похожее выражение на лицах других мужчин. И отворачивалась. Но теперь она не боялась, осторожно, но с любопытством наблюдала за ним, дотронулась до его губ и впадины у виска так же нежно, как касалась того пятна, желая знать ту его боль и эти его мысли. Он прижал ее к себе, но как-то неуклюже, застенчиво, тогда она сама обняла его обеими руками, и тело ее стало таким же нежным и быстрым, как вода, и они слились в страстном объятии; и ее сила поддерживала его.
Радость слияния оба испытали одновременно, а потом лежали рядом, тесно сплетясь телами, грудь к груди, смешав дыхание, и снова слились, растворяясь друг в друге, наполняя друг друга радостью.
Он лежал с закрытыми глазами, голова чуть отвернута в сторону, почти обнаженный. Она провела рукой вдоль его красивого тела от бедра до горла, смотрела на удивительно невинные, совсем светлые шелковистые волосы у него под мышкой.
– Тебе холодно, – сказала она и, не вставая, дотянулась до красного шерстяного плаща и укрыла их обоих.
– Ты прекрасна, – сказал он, руками пытаясь описать эту красоту, лаская ее, но не настойчиво, а нежно, сонно.
Он лежал, прильнув лицом к ее плечу. В полусне она видела над собой недвижные листья деревьев на фоне тихого неба. Покой, который они обрели друг в друге, был великим даром, но и единственным утешением, которое они могли друг другу дать. Земля под ними была жесткой. Она почувствовала, что его, спящего, пробирает дрожь, и попыталась встать. Он воспротивился было, произнес ее имя и снова погрузился в сон.
Она натянула одежду, слегка дрожа, а когда он проснулся, заставила его надеть кожаную куртку, которая наконец-то высохла, а поверх куртки еще и шерстяной плащ.
– Это шок. Тебе из-за него так холодно, – сказала она.
– Какой шок? – спросил он с идиотской ухмылкой.
– Молчи. Тебе так холодно от травматического шока.
– Я думаю, мы уже нашли способ согреться.
– Да, все это, конечно, замечательно, но мы никогда не доберемся до порога, если так и будем лежать здесь и заниматься любовью, Хью.
– Я не знаю, доберемся ли мы туда, если встанем и пойдем, – сказал он. – По крайней мере, будем теперь на стоянках получать удовольствие. – Сказав это, он посмотрел на нее, чтобы убедиться, что не обидел ее, не оскорбил.
Его скромность и уязвимость особенно радовали ее. Сама она гораздо грубее, подумалось ей, и если бы он стал судить ее, то, может, она бы ему и не понравилась; но он не стал ее судить. Он явился к ней не для того, чтобы судить ее, или как-то оценивать, или просто попользоваться ею. Он явился к ней, лишь принося ей в дар свою силу и прося у нее защиты.
Он смотрел на нее:
– Ирена, знаешь, это было самым лучшим из всего, что со мной когда-либо происходило.
Она кивнула, не в силах ответить.
– Я думаю, нам следует идти дальше, – сказал он и задумчиво, с отвращением ощупал свой левый бок. – Хорошо бы это побыстрее прошло.
– Время понадобится. Синяк ужасный.
Он снова посмотрел на нее неуверенно, потом решительно подошел к ней, погладил по голове, по щеке, поцеловал в губы – не очень умело и не очень страстно; но это был их первый поцелуй. И больше, чем поцелуй, ей понравилось прикосновение его огромной руки. Хотелось сказать ему, что он прекрасен, что очень нравится ей, но она как-то не умела говорить подобные вещи.
– Тебе не холодно? – спросил он. – А то я все на себя напялил.
– Я от ходьбы всегда сразу согреваюсь.
Он подождал, пока она первой двинется в путь, и даже вида не делал, будто знает, куда им дальше идти. С новой уверенностью она пошла по хребту вдоль ручья, в том направлении, которое решила считать восточным.
Они довольно долго шагали молча. Складка горы, по которой пролегал их путь, загибалась влево, то поднималась, то опускалась, но общее направление было все время одним и тем же – под горку. Деревья вокруг были редкими, идти нетрудно, и попадались даже довольно длинные участки открытой местности, где было приятно ступать по короткой, сухой коричневатой траве, наконец выбравшись из-под нависающих ветвей. Потом спуск пошел очень круто, превратился почти в обрыв. Пришлось ползти вниз, цепляясь за корни или скатываясь на собственном заду, и вскоре они очутились на дне глубокой расщелины, у ручья, среди поднимавшихся круто вверх и густо поросших лесом стен. И сразу же бросились к воде.
Утолив жажду, Ирена взобралась повыше, туда, где упавшее дерево примяло кусты вокруг, и там постояла, решая, куда идти дальше, осматриваясь. Ручей был почти такой же широкий, как Третья Речка. Если это действительно Третья Речка, им остается только идти вдоль нее, пока не доберутся до Южной дороги. Но скорее, это тот же самый ручей, вдоль которого они шли почти от самых его истоков. Тот же, что бежал меж папоротников ниже драконовой пещеры. Он тек по этому ущелью на восток или юго-запад, вниз по склону. Третья-то Речка точно текла на запад, мимо горы. Должно быть, это ее приток. Он должен течь справа налево, а Третья Речка, если смотреть отсюда, течет направо, если только сама Ирена в данный момент стоит лицом к югу…
Она стояла и пыталась решить задачу: каким образом ручьи могут течь в разные стороны и в какую сторону она смотрит сейчас. В горле застрял комок. Названия сторон света, принятые в географии, – север, запад, юг, восток – не имели здесь значения. В какую бы сторону она ни повернулась, все это мог быть юг. Или север.
Хью подошел к ней, встал рядом.
– Хочешь отдохнуть? – спросил он, положив ей на плечо руку, но она отшатнулась.
Он тут же отошел, пересек небольшую полянку и уселся, прислонившись спиной к массивному стволу упавшего дерева и закрыв глаза.
Когда Ирена наконец устроилась с ним рядом, он сказал:
– Может, поедим?
Она разложила всю оставшуюся еду. Еды оказалось больше, чем она думала: с лихвой хватит, чтобы продержаться еще день. Это придало ей мужества, и она сказала:
– Я не знаю, где мы.
– А мы и так никогда этого не знали, – ответил он равнодушно.
Потом, с видимым усилием взяв себя в руки, открыл глаза и начал задавать вопросы и сам же на них отвечать. Они долго решали, продолжать ли двигаться вдоль ручья как раньше, ибо ручей, по всей вероятности, все же сольется с более крупной речкой.
– Или в противном случае придем к морю, – сказал он нарочито веселым тоном, но тут же осекся.
– Можно попробовать, конечно, прямо здесь свернуть левее, – сказала Ирена, трудясь над вторым ломтиком вяленого мяса и чувствуя, как еда оживляет ее. – Вообще-то, я считаю, что мы взяли недостаточно к востоку. И пока мы еще на горе, значит не совсем заблудились: по крайней мере, понимаем, где находится сама гора.
– Но мы совсем не приближаемся к проходу.
– Знаю. Только гора для нас и вправду единственный ориентир. С тех пор, как мы утратили ощущение оси.
– Да. Все кругом одинаковое, похожее. Как в тот раз, когда я проскочил мимо порога. Мне кажется… Мне кажется, то, чего я боялся, уже повторилось. Прохода там больше нет. Нечего и искать.
– Со мной такого никогда не случалось, – сказала она уверенно, – и не случится! Я не собираюсь здесь оставаться!
Он выкладывал рисунок из еловых иголок на земле возле упавшего дерева.
– Это твое, – сказала она, стараясь не смотреть на его долю.
– Я как-то не очень проголодался.
Помолчав, она сказала:
– Надеюсь, ты не пытаешься сэкономить побольше для меня или еще что-нибудь такое же жалостное, а?
– Нет, – явно изумившись, сказал он, потом улыбнулся и посмотрел на нее. – Просто есть не хочется. Но если я проголодаюсь, тогда только держись!
– Но ты же не можешь без конца идти и идти и ничего не есть!
– Могу. Буду питаться собственным жиром, как верблюд.
Она прыснула. Ей хотелось придвинуться к нему поближе, коснуться его, погладить жесткие волосы и усталое, заросшее щетиной лицо, большую, сильную и все же какую-то детскую руку, но мешало то, что сама она всего несколько минут назад увернулась от его прикосновения. Ей хотелось доказать, что он напрасно занимается самоуничижением, но она не находила нужных слов.