!»
— Но о чём идёт речь?
«О, несчастный ты… Неужели думаешь, что стану я вам помогать? Что вмешаться вздумаю в ваши судьбы? Ты ведь не только ждёшь, что ответ я тебе дам, ты надеешься, что указания от меня получишь».
Повисла тишина, нарушаемая только пением огня. Дайон задумалась.
«Раз пришёл ты сюда за помощью, то плати. Отдать силу своей правой руки обещай. Нет, мне не нужна она, но всегда что-то отдаёшь взамен того, что получаешь. Закон это».
— Я согласен заплатить.
«Слушай тогда. Коль девушку эту убьёшь, — и пламя хищно нависло над Ра, сгустилось, ещё больше скрыв её от глаз Вэриата, — то можешь забыть о послании Смерти. А оставишь её в живых, случиться может разное. Выбор за тобой, уничтожить девушку и идти по пути, что тебе Карнэ начертала, или же оставить Ра в живых, чтобы сказанное Смертью могло свершиться. Что застыл? Понял ли ты, что послание дочери моей предрекает тебе всего лишь выбор и показывает два его исхода?»
— Понял.
«Так что сейчас решишь? Идти по уже указанному тебе пути, слепо служить Воплощению тьмы, Ра мне в жертву всё же отдать, руку себе сохранить? Или девушку оставить в живых, знать, что ошибиться можешь или правильный сделать шаг, но исход только после узнать? Безвольный раб ты, за кого господа отвечают, или тот, кто готов ответственность за свои решения принять? Убить Ра, или рискнуть и Смерти внять?»
— Второе.
«Да будет так».
И пламя пробила его насквозь, испарив в воздухе разлетевшиеся от Вэриата капли крови.
Король Нижнего мира упал на раскалённые камни. Он не был ранен, Вэриат только чувствовал, как нечто до поры до времени затаилось в его правой руке, причиняя дикую режущую боль.
Вэриат крепко стиснул зубы, ожидая, пока боль утихнет.
Роук по-прежнему не было видно. Ра без сознания, но не тронутая огнём, лежала на алтаре, и кровь тоненькими струйками стекала с её запястий, которые перед началом ритуала Вэриат рассёк кинжалом. Он старался сделать это быстро и незаметно для Ра. Вэриат был уверен, что ему это удалось, и она даже не поняла, что произошло.
Король попытался подняться, но каждое движение причиняло ему муку, и он оставил эту затею.
Глубоко вздохнув… Вэриат улыбнулся.
«Я за выбор, а не за бездумное подчинение. Правильно я поступил? Да. Уж лучше расплачиваться за свои ошибки, чем быть просто орудием в чужих руках. Тот, кто не способен отвечать за свои действия, чем отличается от простой безделушки? И всё же, о чём именно говорила Смерть?»
Вэриат смотрел вверх, и то ли в глазах у него меркло, то ли в жерле вулкана становилось темней, но вскоре король перестал что-либо видеть.
Ра, резко и шумно втянув в себя воздух, рывком поднялась с алтаря. Девушка зажимала всё ещё кровоточащие запястья, которые дёргало от боли, и озиралась по сторонам.
Вэриат лежал на полу. Выглядел он бледным.
Было очень темно, но снаружи уже теплился рассвет, и клочок неба, который виднелся вверху, был тускло-серым.
На стенах, то тут, то там, мерцали маленькие красные язычки пламени, словно повсюду горели свечи. А на каменном полу Ра заметила широкие трещины, наполненные остывающей лавой.
Воздух был жарким и тяжёлым. Дышать становилось всё труднее.
Ра подошла к Вэриату, опустилась рядом с ним и тихонько потрясла его за плечо. Она позвала его, но он не ответил. Тогда Ра, чуть не плача, стала звать Роук, но и она не отзывалась. Её нигде не было видно.
— Вэриат, что с тобой? Очнись! — пыталась Ра его разбудить.
— Хватит… дай отдохнуть.
— Что с тобой? — у Ра дрожали руки, но она немного успокоилась от того, что он всё-таки очнулся.
— Я тебя не убил…
Ра, поражённая его ответом, села рядом с ним и молча стала ждать пока Вэриат придёт в себя, найдёт Роук, и они все отправятся в обратный долгий путь.
— Как хорошо… Ещё есть время до осени, — отрывисто, сам себе, произнёс Вэриат.
Он не знал, что на самом деле времени до войны оставалось намного меньше, ведь Онар два дня назад вернулась в Илиндор.
***
«Во дворце так шумно! Да и Илиндор, кажется, уже долгое время не спит. Город кричит и рыдает, а ещё, мне чудится, взывает к битве. Неистово он полыхает огнями, грозящими врага нашего испепелить! Куются оружия, а из-за моря, с родины моей матери, корабли прибыли. Как же много воинов… Как же много тех, кто вскоре умрёт и тех, кто других убьёт», — Онар лежала в постели, она только недавно проснулась, но солнце уже стояло в зените.
«Я дома! А дома ли? Да и я ли это?», — к ней зашла её полная, круглолицая няня, и царевна поднялась.
«Джон был так рад, когда я вернулась! Мой верный Джон. Он обнял меня прямо при моём отце, а потом извинялся, наверное, тысячу раз», — Онар улыбнулась, но улыбка эта была призрачной, прозрачной, она исчезла сразу же, как появилась на её печальном лице.
«А как же поля, знакомые мне с детства? Они же все сгорят! Не надо… Пожалуйста!», — мысли её сменяли одна другую. Царевна словно находилась в бреду. Онар была настолько погружена в себя, что не заметила, как оказалась у лестницы.
«Перила, какие гладкие… Сколько раз я считала ступени, спускаясь к ужину? Здесь так много вещей, которые знают мои прикосновения. Как и эти перила. Они тёплые…
Я иду к Арону. Страшно, так страшно, что умереть хочется! Не замечаю даже служанок, которые рядом со мною.
Они расчёсывали мои волосы, наряжали меня в бирюзовое прямое платье. А до этого я виделась с матерью. Она так плакала! Она и улыбалась сквозь слёзы. А отец вчера почему-то просил прощения… О небеса! Как счастлив он был и с какой болью смотрел в мои глаза! А в мои ли?..»
— Онар, ну, что же вы?! Посмотрите на меня, прошу!
«А мне больно отнять руки от лица! Арон стоит передо мной на коленях. Он тоже молит меня о прощении, когда виновата на самом деле я! Виновата ведь?..»
Онар даже не понимала, в какой комнате она находится, от волнений забыла, как сюда дошла, и какие именно служанки остались за приоткрытой дверью.
— Моя королевна, я знаю, что с вашими глазами. Позвольте взглянуть на них! Прошу! Мне всё равно… То есть, хочу сказать, что вы всегда будете для меня прекрасной. Боги! Я ведь так хотел спасти вас, Онар! И не смог… Но знайте, я уже говорил вам, однако повторю ещё раз, я никогда не верил, что вы мертвы!
«А я не могу! Не могу посмотреть на него! Зачем он меня мучит?»
Арон не решался прикоснуться к ней.
— Не плачьте, что же вы?
«Голос у него какой растерянный…»
— Я не могу видеть ваши слёзы.
Он всё же решился и протянул к ней руки.
«Обнимает меня и… Я так давно не чувствовала тепло, а сейчас меня обдало жаром».
— Арон, прости меня!
Крик и плач Онар просочился сквозь дверные щели и разлетелся по коридорам дворца.
Арон смотрел в её широко распахнутые глаза, полные слёз. Поблекшие, потерявшие свой цвет, затянутые светло-серым пятном, с бельмом на месте зрачка, они, под длинными ресницами, отбрасывающими тень на впалые щёки, были уродством царевны.
Арон взял её лицо в свои ладони. Приблизился и медленно, невесомо, поцеловал глаза Онар. На губах его остался солёный привкус.
— Я люблю вас…
А она прижалась к его широкой груди и зарыдала в голос, утирая кулачком бегущие по лицу слёзы.
— Всё будет хорошо, всё образуется, вот увидите! — он обнимал её, нежно, аккуратно, будто боялся, что от объятий его Онар может рассыпаться на множество осколочков. Но даже случись так, Арон был готов, изранив в кровь руки, собрать их и склеить.
— Вы дома… Уже всё хорошо. Не плачьте! — уговаривал он, гладя её по шелковистым волосам. — А глаза ваши… Это ничего! Правда, ничего! Хотя, нет… К ним прикоснулась сама Ночь! Моя Онар, подумайте только, вас Ночь услышала и посчитала ваши глаза достойной платой за свою помощь! А мне досталась большая драгоценность — вы сами. Вы прекрасны, посмотрите же на себя!
Он подвёл её к зеркалу в деревянной, позолоченной оправе. Онар стояла, опустив голову. Она боялась взглянуть на себя. Но Арон был за ней, положив свои руки на её плечи, и от них исходило такое тепло… Оно придало Онар сил, и она посмотрела на своё отражение.
— Я… — и не смогла больше ничего сказать, ведь глаза Арона, карие, тёплые, смотрели на неё с такой нежностью, что у царевны защемило сердце. — Я виновата перед тобой. Арон, прости меня!
— За что? — выдохнул он.
— За всё… — не в силах была она сказать, что Вэриат стал ей наваждением. Да и имело ли это теперь значение?
— Я люблю вас, — в его голосе была и радость, и печаль, и боль.
— Больше никому меня не отдавай! — она вновь заплакала, прижалась к нему.
Онар дрожала. Но Арон был рядом, и впервые за всё это время Онар почувствовала себя в безопасности.
Они ещё долго стояли посреди комнаты, освещённые солнечным светом, что лился из открытого окна и отражался в зеркале.
— Моя Онар. Моя любимая Онар, — шептал Арон, а она тихонько слушала.
«Я дома… Я дома! Вернулась» — и она, блаженно улыбаясь, закрыла глаза.
Глава сорок восьмая
Селестина, сидя у окна, медленно расчёсывала дочери шелковистые волосы. Закатное солнце освещало их красным тёплым светом, а лёгкие белые занавески колыхались от ветра.
— А помнишь свои покои в моём замке? — спросила царица у Онар. — С твоего балкона открывался вид на безбрежный океан. Помнишь, ты любила слушать, как он шумит? Тебе нравились волны и солёные ветра.
Онар глубоко вздохнула. Она, как в детстве, сидела на полу, прислонившись к коленам матери. Ей было очень уютно и при этом грустно. А Селестина всё водила гребнем по её длинным волосам.
— Грядёт война, — вновь заговорила царица, — Арон собрал своих людей, а из-за моря прибыли мои воины. Мы с твоим отцом не может рисковать тобой. Ты отправишься домой. Будешь там ждать конца битвы, молить небеса о нашей победе, изнывать от жары, провожать лето, — Селестина вздохнула, и Онар ощутила её тревогу. — Тебя больше никто не обидит, моя милая, родная царевна, — она обняла Онар и та зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. — Что ты грустишь? Не бойся, мы победим. Первые нанесём удар монстру! — после этих слов Онар вздрогнула, но Селестина не заметила этого и продолжила: — Ты больше его не увидишь. А то, что было, уйдёт, как страшный сон. Слышишь?