И вот наступила эта минута. Я поднял флажок, и Яков Олимпиевич скомандовал: «За Родину, по фашистским захватчикам, огонь!»
После залпа противник оставил первую линию обороны и начал беспорядочный отход, бросая убитых и раненых. Как позже сообщила фронтовая газета, трофейная команда в тот день собрала большое количество вражеского оружия.
Возвращаясь на свою базу, мы увидели у ворот училища жителей города с цветами в руках. Они уже каким-то образом узнали, кто мы такие, и приветствовали нас. Всюду слышались дружеские возгласы, играл духовой оркестр. Узнав, что у нас ранен гвардеец Шоркин, несколько человек отправились к нему в госпиталь.
Глубоко взволновала нас эта трогательная, полная теплоты признательность. Но война есть война... Мы понимали, что теперь надо срочно менять свою базу. Командирам батарей были отданы соответствующие указания. Моторы не глушились, чтобы по первому сигналу скрытно передислоцироваться на другое место.
Как и ожидалось, глубокой ночью, когда, по расчетам врага, дивизион должен отдыхать, возле штаба разорвался первый снаряд. Вылетели рамы, посыпались стекла и штукатурка; начался артобстрел. Противник ставил ставку на внезапность и возможную при этом панику и нераспорядительность, но просчитался. Боевые машины, находившиеся на запасных стоянках, еще до начала обстрела, не зажигая фар, проследовали по темным безлюдным улицам на новое место — в район приморского санатория «Отрада».
В тот же день было подробно разобрано выполнение первой боевой задачи. Проведены партийные собрания, выпущены «боевые листки».
Вскоре один из артналетов противника причинил нам серьезный урон. Тяжелый снаряд разорвался около груженной минами машины, и она загорелась. Водитель был тяжело ранен, не мог управлять машиной, ей грозил взрыв. Огонь мог перекинуться на весь транспорт; решали секунды. И тут проявил большое мужество шофер И. М. Видякин. Он сел в кабину горящей машины и вывел ее в безопасное место, освободив путь остальному транспорту. К машине подбежали гвардейцы и сбили огонь.
При обстреле стойко держались часовые караула. Выполняя воинскую присягу, четверо из них погибли, несколько человек получили ранения. Это были наши первые жертвы. С воинскими почестями хоронили мы своих товарищей, дав клятву отомстить врагу за их гибель.
...Враг продолжал рваться в Одессу. Усилились обстрел и бомбежка города. В 12 — 15 километрах к западу от города, в районе села Татарка и Болгарских хуторов, противник, получивший свежее пополнение, готовился к новому наступлению. В ночь на 5 октября мы заняли огневую позицию на северной окраине Татарки. В те дни линия фронта перед Одессой не была сплошной, не исключалась опасность просачивания противника в расположение наших войск. Чтобы не оказаться застигнутыми врасплох, бойцы вырыли окопы около машин, а пулеметный взвод под командованием молодого офицера Михайлеца со своими тяжелыми пулеметами скрытно расположился на флангах.
Под утро пошел нудный мелкий дождь, над селом повис легкий туман — все это хорошо маскировало нашу позицию. Но вскоре ветер разогнал тучи, туман растаял. Появился немецкий разведывательный самолет. Спустя несколько минут на огневой позиции стали рваться первые снаряды противника. Я доложил на КП. Приказ был категоричен: «Стоять!»
Обстрел тем временем усилился. Разбило радиоустановку, нарушилась телефонная связь. Положение осложнялось, а команды открыть огонь не поступало. Над нами повисли три самолета-бомбардировщика. Чувствуя безнаказанность, они для большей точности в бомбометании спускались совсем низко. Заговорили наши хорошо замаскированные крупнокалиберные пулеметы. Удачно! Один самолет накренился, на его корпусе заплясали языки пламени, и, окутываясь черным дымом, он рухнул на землю. Два других, беспорядочно сбросив свой бомбовый груз, скрылись в облаках.
Наконец получен приказ: «Огонь!».
С какой же злостью был дан этот залп! В небо взметнулись сотни ракет. Содрогалась земля от взрывающихся боеприпасов, пламя поглотило все живое.
А 6 октября, поздно вечером, Военный совет пригласил к себе всех командиров и комиссаров частей и ознакомил их с решением Ставки об эвакуации Одессы, о порядке вывода воинских подразделений с позиций. Удрученные, расходились люди с этого совещания.
Однако бои за город не утихали, а становились все ожесточеннее. Линия фронта отстояла от центра города на 10 — 18 километров. Она образовала 70-километровую дугу, опиравшуюся своими концами на Черноморское побережье к югу и к востоку от города.
9 октября 1941 года, усилив свои наземные части авиацией и танками, противник перешел в наступление почти по всему фронту от Сухого Лимана до Старой Дофиновки, рассчитывая сломить сопротивление наших частей. В этот период нам приходилось вести огонь ежедневно на различных, далеко отстоящих друг от друга участках фронта. Ночью вместе с начальником артиллерии армии мы определяли наиболее вероятные районы целей на следующий день, огневые позиции и маршруты к ним. Подготовлялись расчеты.
Высокое мастерство проявили водители боевых и транспортных машин. По степному бездорожью, под постоянным обстрелом, умело, не снижая скорости, они лавировали между многочисленными воронками и всегда вовремя прибывали на огневую позицию.
Гремел залп, и по команде с КП дивизион стремительно мчался в новый район. Реактивные снаряды несли в ряды противника смерть и панику, помогая нашим воинам сдерживать наступление врага, переходить в контратаку.
Особенно упорные бои развернулись в районе Сухого Лимана, где противник сосредоточил крупные силы. Мы открыли огонь, затем последовала контратака, обратившая фашистов в бегство.
С беззаветной храбростью дрались черноморские матросы. Когда дело доходило до рукопашной схватки, они сбрасывали каски, надевали бескозырки и, кто в черных бушлатах, кто только в полосатых тельняшках, бросались в бой. Враг не выдерживал их натиска.
С каждым нашим залпом запас реактивных снарядов уменьшался, а возможность пополнения его была исключена. Учитывая это, командование поручило вести огонь только по самым ответственным участкам, где противник накапливал силы для атаки. И эти залпы всегда наносили чувствительные потери врагу. Фашисты раскидывали с самолетов листовки, называя неизвестное оружие «черной смертью», «дьявольским оружием» и грозились применить газы.
...13 октября нашему дивизиону был объявлен приказ о погрузке на морской транспорт. На другой день мы проехали по всему фронту, дали семь залпов. Эти залпы и активные действия других подразделений ввели фашистское командование в заблуждение. Не зная о закончившейся утром 16 октября эвакуации, они еще целые сутки не входили в город, в котором уже не было наших воинских частей.
Под покровом сумерек дивизион погрузился на небольшой пароход, и мы вышли в море. На сердце было тяжелое чувство, как будто мы что-то не выполнили. Но мы твердо знали, что еще вернемся. Обязательно вернемся!
Сурово провожало нас Черное море. Как бы выражая свое недовольство нашим уходом, оно разбушевалось. Огромные волны с грохотом обрушивались на палубу. Небольшое судно то взлетало на гребень волны, то проваливалось в бездну. Ревела вздыбленная водяная громада. Грозовые разряды, как огненные мечи, вспарывали свинцовые тучи...
Измотанные морской болезнью, гвардейцы спустились в трюм и там переживали шторм. Только часовые стойко несли свою службу.
Два дня бушевало море, и только почти у самого Севастополя оно успокоилось. Покидая пароход, мы от души благодарили капитана и матросов за их отличную работу. Капитан ответил: «Море благодарите, оно оберегало нас, шторм и низкая облачность не позволяли действовать подводным лодкам и самолетам».
Так закончилось наше участие в обороне Одессы. Войска в течение 72 дней сковывали на подступах к городу 18 дивизий противника. С уходом регулярных частей борьбу в городе и его окрестностях продолжали одесситы, сплотившиеся в многочисленные отряды народных мстителей. Из катакомб они наносили стремительные удары по ненавистным захватчикам, наводили на них страх, не давая минуты покоя до последнего дня пребывания в оккупированном, но не покорившемся городе.
Зима 1942/43 года стояла суровая. То лютая стужа, то снегопад. В конце декабря 1942 года наш 54-й гвардейский минометный полк с двумя дивизионами поступил в распоряжение 33-й армии, которая вела бои на подступах к Ржеву. Командовал полком в то время Т. Н. Небоженко.
Переход из района Белева к месту назначения был очень сложным. Шли около 160 километров по бездорожью, машины буквально тонули в снегу, и тогда гвардейцы выстраивались в две шеренги по два человека и протаптывали машинам колею.
Особенно трудно было продвигать боевые установки. Но переход благополучно завершился, прибыли вовремя. Переждав день в укрытиях, вечером перебрались в большой сосновый лес. Здесь было тихо и морозно. Холод забирался и под теплые полушубки. Все с нетерпением ждали рассвета.
Получили огневую задачу. На опушке леса близ села Сычевка, южнее Ржева, наметили огневые позиции, а рано утром 25 декабря дивизионы заняли их и подготовили боевые установки к бою. Ожидалось наступление врага.
Скоро противник, поддерживаемый артиллерией и танками, пошел в атаку. Взрывались мины, снаряды, бомбы. С протяжным вздохом падали вывороченные с корнем сосны.
Наши части стойко отражали вражеские атаки, контратаковали... Кое-где доходило до рукопашных, в ход пускались приклады винтовок, автоматов, ножи, саперные лопаты. Враг откатился.
Днем, получив подкрепления, противник возобновил атаку. Создалась угрожающая обстановка. Пришло время вступить в бой и нашим дивизионам. Послышалась команда «Огонь!», и более 250 мин общим весом свыше 11 тонн, оставляя за собой яркое пламя, устремилось навстречу атакующему врагу. В огненном море горели танки, машины, взрывались боеприпасы. С наблюдательного пункта я видел, как в панике, бросая оружие, разбегались солдаты.