Бои у границ Восточной Пруссии остались в памяти как самые тяжелые. Потери росли, и командованию приходилось вводить в бой новые и новые резервы.
Впервые врагу пришлось воевать на своей земле. Отчаянное сопротивление было сломлено, и наши войска, в первом эшелоне которых находился и 42-й гвардейский минометный полк, ворвались в Восточную Пруссию, заняли города Эйдкунен и Шталуппенен.
За участие в прорыве и вторжение в Восточную Пруссию, за доблесть и мужество Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 февраля 1945 года 42-й ГМП был награжден орденом Кутузова III степени.
Битва за Восточную Пруссию длилась до апреля 1945 года. Сопротивление противника не ослабевало. За каждой прорванной линией обороны следовала другая.
Наступило 9 апреля — день, когда начался штурм Кенигсберга, последнего оплота вермахта в Восточной Пруссии. 42-й гвардейский минометный полк в составе 43-й армии принимал участие в этом историческом сражении. В первые же часы боя на город обрушили огонь 18 тысяч орудий и 10 гвардейских минометных полков. Три дня и три ночи длились бои. Они никогда не будут забыты теми, кто в них участвовал. Враг не выдержал и капитулировал.
Е. Я. Юровский. Морская минометная гвардия
Е. Я. Юровский, подполковник запаса
— Вам повезло! — сказал дивизионный комиссар Н. В. Звягин, уполномоченный наркома Военно-Морского Флота по Московской зоне обороны. — Дают новое оружие, какие-то РС, что-то минно-торпедное...
Это известие окрылило нас с командиром, а когда мы сообщили краснофлотцам о новом, неизвестном оружии, нас даже начали качать.
Было чему радоваться! Всего несколько дней назад, голодные, в прожженных шинелях, мы пробирались из окружения под Вязьмой и Ржевом. Дивизионы мощной морской артиллерии воевали на дальных подступах к Москве. Когда кончился боезапас, путь отступления уже был отрезан. По приказу командования мы взорвали стационарные установки и семнадцать суток выходили с боями к Москве.
В казармы, где мы размещались, прибыли два капитана-артиллериста. Очень кратко, с помощью школьной доски объяснили нам устройство боевых машин, а на следующий день во дворе казармы появились боевые установки, напоминавшие зачехленные понтоны.
Как ни странно, некоторые части этих установок показались мне знакомыми. Я вспомнил, как на второй день войны заводу «Красная Пресня», где я тогда работал, поручили изготовление деталей по образцам. Так вот когда и где начали создавать это новое секретное оружие! Тогда я, конечно, не знал, что московский завод «Компрессор» начал производить БМ-13.
Припомнился еще один эпизод. Мы воевали под Оленином, западнее Ржева. В блиндаж командира 247-й дивизии генерала В. С. Поленова вошел неизвестный капитан, который представился как командир особой батареи.
— Что за «особая»? — спросил генерал.
— Поставьте задачу. Будет выполнена, — ответил капитан.
— Сколько боезапаса?
— Три залпа.
— Не густо! — заметил генерал.
Командир особой батареи уверенно повторил:
— Поставьте задачу, будет выполнена.
Я понял эту уверенность, когда, став комиссаром дивизиона РС, присутствовал при испытании боевых машин на полигоне. Шестнадцать сорокадвухкилограммовых снарядов подняты на спарки. Краткая команда. Проходят считанные секунды, и РС, оставляя огненный след, летят к цели.
Так в самые тяжкие дни обороны Москвы был сформирован 14-й отдельный гвардейский минометный дивизион моряков, которому предстояло пройти путь от Москвы до Берлина.
Командиром дивизиона (а впоследствии 305-го гвардейского минометного полка) был назначен капитан-лейтенант Арсений Петрович Москвин, командирами батарей — выпускники Севастопольского военно-морского училища имени ЛКСМУ лейтенанты Давид Бериашвили, Николай Павлюк и капитан Александр Збоев; начальником штаба — лейтенант Андрей Виноградов, выпускник того же училища.
Все мы твердо знали инструкцию, которая в двух словах сводилась к следующему: максимальная осторожность и строгая секретность. С одной и той же позиции давать не более одного залпа. Действовать только с пехотным прикрытием, а в случае опасности захвата боевых машин противником — взорвать установки и боезапас.
Стрелять нам полагалось по живой силе, находящейся на открытой местности или в легких укрытиях. Так действовали части РС под Москвой и на других фронтах. Так действовали и мы, применяя наши БМ-13 точно по инструкции. Но настал день, когда жизнь заставила нас использовать свое мощное оружие иначе.
Летом 1942 года на хутор Почтовый Яр под Ростовом-на-Дону, где мы располагались, прибыл инспектор гвардейских минометных частей Ставки Верховного командования полковник А. И. Нестеренко. После тщательной проверки дивизиона он неожиданно спросил:
— Вам приходилось стрелять с открытых позиций? — И, глядя в наши удивленные лица, сказал: — А мне приходилось. И с большим эффектом!
На следующий день Алексей Иванович Нестеренко сам руководил учебной стрельбой. Самодельные макеты танков двинулись в степь на прицепе у грузовиков. Наши расчеты открыли по ним огонь, подкопав землю под передними колесами боевых машин (для понижения угла).
В тот раз мы не предполагали, что урок инспектора очень скоро пригодится.
Немецкие мотомеханизированные части двигались к Ростову. Дивизион занял позицию на окраине города, в районе аэродрома. Ранним утром 22 июля «юнкерсы» интенсивно бомбили район наших позиций. Потом двинулись танки. У нас не было ни авиационного, ни наземного прикрытия. Танки шли развернутым фронтом. И дивизион встретил их огнем.
Несколько танков запылали. Трудно выразить словами, как это нас воодушевило. Когда стемнело, мы вели огонь отдельными установками по вспышкам танковых пушек.
В составе оперативной группы Южного фронта, которой командовал А. И. Нестеренко, дивизион двадцать дней и ночей вел непрерывные бои в донских и кубанских степях. Это была одна из самых славных страниц в истории нашей части и самое тяжкое испытание, выпавшее на ее долю. Дивизион был награжден орденом Красного Знамени. В приказе по гвардейским минометным частям фронта отмечалось: «Особо отличился 14-й ОГМДМ. Моряки сражались с присущей им лихостью и отвагой».
Прорыв немецко-фашистских частей на юге в июле 1942 года создал исключительно трудное положение. Не хватало танков и противотанковой артиллерии. Наши войска откатывались на юго-восток. В те дни начальник оперативной группы ГМЧ фронта полковник А. И. Нестеренко и предложил командующему Южным фронтом генерал-лейтенанту Р. Я. Малиновскому создать подвижную оперативную группу, чтобы задержать продвижение мотомеханизированных колонн врага и дать возможность нашим войскам закрепиться на новых рубежах. В состав группы вошли полки и дивизионы РС (в том числе наш 14-й ОГМДМ) и 176-я стрелковая дивизия, посаженная на автомашины.
Полки и дивизионы группы занимали позиции на дорогах, пересекали пути врага, используя для маскировки редкие полезащитные посадки, балки, железнодорожные насыпи.
В обстановке подвижных боев без устойчивой линии фронта исключительно важную роль играли наши разведчики. В бою под Ростовом они проявили подлинный героизм. Дивизион занимал позиции на самой окраине города, на подсолнуховом поле. На передовом наблюдательном пункте находились младший политрук А. Абызов с матросами В. Журавским и Н. Кравченко. Командир дивизиона поставил задачу: предупредить о появлении врага.
Замаскировавшись, разведчики наблюдали за степью. Вначале было тихо, затем послышался звук моторов. Кравченко сообщил об этом по рации. Через несколько минут разведчики увидели, как из лощины на больших скоростях вышли танки. Еще через несколько минут они должны были достигнуть наблюдательного пункта. Раздумывать было некогда, и Абызов приказал радисту передать: «Огонь на нас, танки идут на НП».
Командир дивизиона потемнел: «Что будет с ребятами, когда дивизионный залп ударит по НП?» Но выхода не было. «Открываю огонь! Немедленно в укрытие!» — передал он Абызову.
Огненные трассы снарядов рванулись навстречу врагу. Заполыхало одиннадцать факелов. После второго залпа число горящих танков удвоилось.
А что произошло на НП? Старший, Саша Абызов, получив распоряжение командира дивизиона, тотчас скомандовал: «В укрытие!» Спрыгнув в траншею, разведчики через несколько секунд услышали лязг гусениц. Немецкий танк наполз на траншею и стал. Из открывшегося люка высунулся офицер и стал подавать флажками какие-то сигналы. Н. Кравченко, самый молодой из троих, прицелился из автомата, но в этот момент на траншею вполз второй танк, заслонив офицера. А потом — оглушительный гром разрывов.
Разведчики остались живы! Танки врага прикрыли их своими корпусами. Все трое провоевали до конца войны, участвовали во взятии Берлина и даже после Победы добивали одну из группировок врага, отказавшуюся сдаться. Все трое были награждены многими орденами и медалями. После войны А. С. Абызов работал на локомотивном заводе в Перове, теперь уже вышел на пенсию. В. Журавский умер несколько лет назад. Об Н. Кравченко у меня сведений нет.
В те дни боевые распоряжения полковника Нестеренко были весьма лаконичны: «Закрыть дорогу на Качальницкую», «Удержать противника у станции Злодейской!».
В открытой степи нелегко было выбрать огневую позицию и НП. В бою у станции Целина, где мы стрельбой с открытых позиций уничтожили колонну вражеской мотопехоты, капитан-лейтенант Москвин управлял огнем дивизиона, стоя на спарках боевой машины.
...Среди ночи офицер связи привез боевое распоряжение: нанести огневой удар по врагу, расположившемуся на отдых близ станицы Средний Егорлык. Командир дивизиона немедленно выслал вперед разведку. Следом двинулись заряженные боевые установки. То и дело мы встречались с нашими подразделениями, отходившими на восток. Обстановка была тревожной и неясной. Вслед за первой группой разведчиков ушла вторая, потом третья. Матросы на боевых машинах держали наготове гранаты и автоматы.