2 мая решительным штурмом наших войск рейхсканцелярия была взята. К исходу дня мы вместе с пехотинцами и танкистами уже ходили по огромным катакомбам этого здания, заглянули и в бункер Гитлера.
А рейхстаг еще горел. Все застилал едкий дым, в подвалах слышалась автоматная перестрелка. Последние группы вражеских солдат с поднятыми руками выходили из своих убежищ.
Вдоль стен стояли наши солдаты и офицеры, оставляя свои автографы. Писали наспех головешками, мелом, царапали ножом, штыком. Оставил короткую запись и я. Не долго думая, я забрался на ящик и написал: «Гаврилин сюда стрелял...» — и еще что-то.
На здании рейхстага уже трепетали на ветру красные флаги. Солдаты и офицеры — все, кто тут был, обнимались, кричали: «Ура!», а затем, словно по команде, открыли огонь из всех видов оружия. Это был неповторимый салют!
За участие в штурме Берлина наша бригада была наименована Берлинской и награждена вторым орденом Красного Знамени. Многие солдаты и офицеры удостоились чести участвовать в параде Победы на Красной площади в Москве.
Закончились бои в Берлине. Наша дважды Краснознаменная Берлинская тяжелая минометная бригада была выведена в лесной массив на берегу канала Одер — Шпрее.
В эти дни к нам прибыл новый командир — Герой Советского Союза полковник П. В. Шутов. На следующий день он провел совещание офицерского состава и поставил задачу: в кратчайший срок построить для солдат и офицеров хорошие жилища, оборудовать наилучшим образом стоянку боевых машин, разбить линейки, словом, украсить наше расположение так, чтобы оно соответствовало боевой славе бригады.
Быстро закипело дело. В каждой батарее нашлись плотники, столяры, художники. Жилища обставили приличной мебелью, обеспечили постельным бельем. Начались занятия с личным составом по программе, разработанной штабом бригады. Так продолжалось около двух месяцев.
В начале июля 1945 года, ночью, бригаду подняли по тревоге, и началась погрузка в вагоны.
Эшелон шел очень быстро, почти не останавливаясь даже на больших станциях. В Москве комбриг сразу же отправился в штаб гвардейских минометных частей. По возвращении объявил: бригада входит в состав Уральского военного округа. Но вот проехали Урал, затем Томск, Иркутск... Поезд все шел и шел на восток.
В пути мы догоняли другие эшелоны, некоторые обгоняли нас. Словом, нам уже было ясно, куда и зачем едем. Мысли о предстоящих боевых операциях с Японией, естественно, волновали.
Последней железнодорожной станцией был Хороль. Разгрузились ночью, до света, и тут же — в сопки. Там надежно укрылись в густых зарослях.
26 июля командир дивизиона, командир взвода управления лейтенант Лысов и я с группой солдат выехали на границу. Соблюдая строжайшую маскировку, подъехали к пограничной заставе. Было тихо. Оставив машину внизу, мы поднялись по узкой тропинке на небольшую сопку и тут же были остановлены пограничниками. Они уже были в курсе дела. Привели к начальнику заставы. Капитан не скрывал своей радости.
Район, куда мы прибыли, был самым тревожным еще с тридцатых годов. Японские милитаристы не раз устраивали здесь вооруженные провокации. Совсем недалеко были знаменитое озеро Хасан, сопки Заозерная и Безымянная.
Начальник заставы показал район, который отводился нашей бригаде, и солдаты тут же начали сооружать наблюдательный пункт и ходы сообщения. До рассвета нужно было построить и хорошо замаскировать наблюдательный пункт. С помощью пограничников мы управились вовремя.
С рассветом перед нами открылась картина нейтральной пограничной полосы. Это была широкая лощина с высокой травой. На другой стороне круто поднимались сопки. Все они имели названия: Офицерская, Верблюд и т. д. На склонах легко можно было различить множество дзотов и других замаскированных огневых точек.
...Пока японцы не догадывались о нашем прибытии на границу. По утрам солдаты делали зарядку, бегая по сопкам. За ними наблюдал офицер в белом костюме. Иногда он поднимался на вершину и смотрел в нашу сторону. Было ясно: японцы чувствуют себя здесь полными хозяевами.
В ночь на 9 августа нам объявили о времени наступления. Но в полночь разразился сильный ливень, который продолжался почти до утра, и наступление перенесли на 5 часов.
С рассветом мы получили команду форсировать нейтральную полосу. Выкладывая дорогу из пучков хвороста, ощупью, боясь провалиться в трясину, под огнем продвигали мы вперед одну машину за другой.
Советские войска блокировали японские укрепления и уничтожали их. Основные ударные силы, в том числе и наши дивизионы, обойдя эти укрепления, успешно продвигались в сторону Хобэя. Вместе с танками мы достигли его к вечеру. Город горел: противник, отступая, взорвал склады военного имущества.
Организованного сопротивления мы почти не встретили. Враг рассеялся по сопкам и нападал только на небольшие подразделения. Ночное время было, однако, опасно. Под покровом темноты японские смертники обстреливали нас, пытались иногда броситься со связкой тола под боевую машину. Пришлось обратить серьезное внимание каждого бойца на то, чтобы карабины и автоматы были всегда в полной готовности. Обзавелись пулеметами, которые устанавливали в боевых машинах на время движения.
В середине августа мы достигли предместий города Муданцзян. Здесь нашим стрелковым подразделениям пришлось задержаться почти на сутки. Высокие сопки, лощины, занятые рисовыми полями и залитые водой, узкая дорога, со сгнившим от времени мостом — все это затрудняло движение механизированных частей.
Уже стемнело, когда я получил от командира дивизиона задачу выдвинуться к деревне Сидаолинцзы и связаться с командиром 226-го стрелкового полка. Дивизией, куда входил этот полк, командовал генерал Б. Б. Городовиков. В темную дождливую ночь, стараясь как можно быстрее достичь заданного района, я вел свои машины обочиной дороги по незнакомой местности, преодолевая небольшие сопки. Бойцы. и особенно, водители настолько устали, что. засыпали на ходу.
...Вот еще одно усилие — преодолеть метров двести по крутому склону сопки. Вновь идут в ход лопаты и кирки. Надо срыть склон так, чтобы прошли машины.
Первые три прошли удачно, а четвертая покачнулась и стала заваливаться на бок. Ошеломленный, вижу, как огромная машина с полным боевым комплектом перевернулась вверх колесами один раз, второй и скрылась в темноте. Все произошло так внезапно, что мы, как говорят, и охнуть не успели.
Бежим вниз и видим: наша боевая машина стоит на колесах. Из кабины вылезают лейтенант Леонид Трошкин и шофер Семинога. Осматриваем установку — все цело и невредимо. Чудеса!
С помощью лебедок мы втащили шеститонную махину на дорогу — и снова в путь.
На рассвете я должен был разыскать командира полка. Нашел его довольно быстро на одной из сопок. Представился, как полагается. Командир полка обрадовался, узнав, что в его распоряжение прибыла такая серьезная боевая единица.
С наблюдательного пункта хорошо просматривалась окружающая местность. Впереди расстилалась широкая долина с рисовыми полями и узкой, заросшей густым кустарником речушкой. За лощиной поднималась сопка 451,1, а правее, в дымке, виднелся город Муданцзян. До него оставалось 10 — 12 километров.
Еще раз уточнив расположение своих батальонов, командир полка сказал, что надо спускаться вниз. Выстроившись гуськом, мы осторожно пошли по крутой тропинке. Внизу бросилось в глаза множество японцев, которые суетились в кустарнике вдоль реки. Нас отделяло от них метров пятьсот. Не успели опомниться, как над головами засвистели пули. Пришлось залечь.
Командир полка распорядился выслать стрелков, чтобы прочесать берега речушки. Операция продолжалась часа два. Мы оставались на своем месте, боясь вызвать огонь еще какой-либо группы японцев.
— Ну, что делать будем? — спросил у меня командир полка. — Хорошо бы вот по этой сопочке залпик дать...
— Необходимо разрешение, — отвечаю ему.
— Разрешение — так разрешение, — и он попросил соединить его с начальником артиллерии дивизии. Долго ждать не пришлось. По рации меня вызвал командир дивизиона и отдал распоряжение дать залп.
Прибежав на батарею, я поднял своих солдат и повел установки прямо на сопку, надеясь вывести их на гребень. Но не тут-то было. Противник открыл артиллерийский огонь. Правда, снаряды ложились позади нас.
Выбирать хорошую площадку для залпа не было времени. Разрывы реактивных снарядов накрыли противника. Едва мы опустились вниз, как к нам подъехал заместитель командира бригады подполковник В. Ф. Семенов. Он поблагодарил за успешный залп. Затем мы сидели с ним в небольшой яме и наблюдали, как на склоне сопки рвались вражеские снаряды, не принося никому вреда.
...Никто из нас не думал тогда, что произведенный батареей залп станет последним залпом войны.
На другой день командир дивизиона, находившийся все время на командном пункте стрелковой дивизии, передал мне по рации, чтобы я возглавил все три батареи и выдвинулся к населенному пункту Цянцзыводцзы, невдалеке от Муданцзяна. Миновали несколько больших сопок, подошли к деревушке. Оставив машины в стороне, спустились вниз, чтобы выбрать огневую позицию и подготовить исходные данные для стрельбы по дороге, ведущей к переправе.
Нам навстречу выбежал китаец.
— Япан! Япан! — кричал он.
Не успели оглядеться, как откуда-то ударила пулеметная очередь: японцы, укрывшись в кукурузе, приготовились дать нам бой. Что делать? В подобной ситуации мы оказались впервые. Стрелковых подразделений рядом не было, они, видимо, прошли стороной.
Оставалось одно — прочесать заросли. Завязалась довольно серьезная перестрелка. Решительного боя противник, однако, не принял, японцы отошли на другую сторону деревни, оставив пятерых убитых. Преследовать их дальше было опасно, и я дал команду прекратить погоню.
Вошли в деревню. Китайцы один за другим выскакивали из своих укрытий и подходили к нам.
— Шанго! Хорошо! Шанго! Шибко шанго! — кричали они.