Нет, это не выдумка.
Пахомов Марат…
Вот видит она эти плечи, обтянутую фланелевкой широкую спину, что заслонила ее от липких рук пьяного хулигана. Слышит тот самый голос, что рассказывал о судьбе сироты, озорника, исключенного из школы, а потом нашедшего себя на заводе и на флоте.
Юля коснулась своих загоревшихся щек ладонями.
Ася Егорова посмотрела на нес с лукавой и ободряющей улыбкой:
— Ты его знаешь? Славный какой!
Юля стала вслушиваться в то, что говорил Марат. Он рассказывал о своих товарищах по кораблю, об их выдержке и морских походах, когда жестокие зимние штормы покрывают корпус корабля толстой коркой льда и ее надо обязательно срезать, уничтожить. О том, как моряки спорят со свирепыми ветрами на открытых боевых постах, как вырабатывают в себе автоматизм при управлении сложной корабельной техникой, чтобы в доли секунды точно схватить показание стрелки прибора, успеть включить рубильник, нажать педаль…
Юля думала, что все это тоже труд, труд, труд и ей не стыдно будет рассказать Марату, как прожила она эти полгода. И еще одна мысль захватила Юлю. Если случайны бывают встречи в пути, то это не значит, что все в жизни случайно. Нет, есть что-то выше случайностей — общая цель, общая судьба, которая неодолимо сближает тех, кто подает друг другу руки, чтобы почерпнуть мужество…
…Читатель-друг, гы ждешь развязок. Быть может, ты ждешь описаний свадеб или других приятных торжественных событий.
Не искажая правды, могу тебе пока сообщить немного.
Игорь не вернулся на стройку. Он оказался трусом, даже с Буранным он порвал трусливо, использовав мелкий жульнический ход с фиктивной телеграммой. Придумал этот трюк проходимец Терентьев, сумевший россказнями об «ужасах» Заполярья заставить Софью Александровну согласиться на позорную мистификацию.
«Вы учили меня, что человеческой совести нужны благородные поступки, — отвечала Юля на письмо бывшей своей учительницы. — Я на всю жизнь благодарна вам за эти слова. Но я не понимаю, как вы не сумели внушить этой же мысли вашему сыну. Он мне больше не товарищ, и пусть он мне не пишет…»
А писал Игорь Юле, чтобы она… как-нибудь выхлопотала ему хорошую характеристику от комитета комсомола стройки, чтобы устроиться на работу.
Благополучно пока еще у зеленоглазой Руфы. Она свила уютное гнездышко в комнате и на деньги человека, где-то бросившего свою семью. Руфа хорошо одевается, по-прежнему пользуется успехом на вечеринках. Но друзей у нее нет, и живет она, в сущности, одиноко.
А поселок Буранный растет. Отлетает от него человеческая мелочь, жадная, своекорыстная мелюзга. И что ни месяц, то справляются новоселья: как раньше новоселы перебирались из палаток в сборно-щитовые дома, так теперь из сборно-щитовых перебираются они в капитальные каменные здания, где можно жить почти со всеми городскими удобствами и где скоро поставят в комнатах телевизоры, — в Мурманске к сороковой годовщине Октября вступила в строй самая северная в мире телевизионная станция.
А что Юля?
Она не перестала быть мечтательницей? Нет. Мечта по-прежнему помогает ей жить.
Можно верить, что ее не испугают ни новые метели и вьюги, ни длительность полярных ночей, ни трудности и разочарования, которые также сопутствуют живой, настоящей жизни, как и радости и победы.
Я верю, что она еще испытает всю полноту того большого человеческого счастья, которое никогда легко не дается.
А ты, юный читатель, разве ты не разделяешь этой веры?
1956—1957 гг.