– То, что вы рассказали, просто ужасно, Дэйв. Пожалуйста, не сердитесь на нас.
– Вы хорошая женщина, Тесса, но в тот день ни вы, ни ваш муж не следили за Джошем. Я видел, как вы в баре разговаривали по телефону.
– Вот как? Видели? Вы меня видели?
– А ваш муж был настолько невнимателен, что вообще заснул. – Голос Джепсома слегка задрожал. – Дети уязвимы, они могут погибнуть. Для этого достаточно какой-то секунды. Всего миг отделяет жизнь от смерти. Похоже, вы с мужем этого не понимаете.
Из моих глаз к этому времени лились слезы.
– Я сожалею, – сказала я в трубку. – Очень сожалею.
Голос Джепсома по-прежнему звучал как-то странно.
– Не думаю, что вы в самом деле сожалеете, – сказал он. – Не уверен. Вот если что-нибудь случится с Джошем – тогда вы в самом деле узнаете, что значить сожалеть.
– С ним нечего не случится. Я этого не допущу.
– Вы оба так ничего и не поняли, – спокойно произнес Джепсом, словно не слыша моих слов.
– Чего не поняли?
– Что я всего лишь хотел помочь вам.
Он
Состав сильно тряхнуло, и я ткнулся лицом в рюкзак на спине стоящего рядом мужчины, а в бок мне врезался руль велосипеда, который кто-то не без труда удерживал в руках.
Поезд остановился на станции Клэпем-Джанкшн. Несколько человек вышли на перрон, но гораздо больше втиснулось в вагоны. Я расположился явно неудачно, и потому меня, вопреки моему желанию, оттеснили от двери. Я поменял позу и крепче ухватился за поручень. Когда двигатель локомотива снова ожил и поезд тронулся, меня бросило сначала вперед, потом назад, так что я едва удержался. Я понял, что мне нужно выйти из поезда – и как можно скорее.
Выбравшись на перрон на станции Уондсворт-Коммон, я сел на скамейку, чтобы хоть немного перевести дух. В кармане у меня лежал листок бумаги – ресторанный счет, оставшийся от ланча с Тилли. Я попросту не успел включить его в список представительских расходов, среди которых, наверное, могли найтись и такие, которые вызвали бы у придирчивого бухгалтера или аудитора некоторые сомнения. Вынув счет, я просмотрел его. Крекеры из семян испанского шалфея, корнуэльский краб со специями, омлет с мякотью лобстера, свиная котлета на гриле, жареная картошка. Я порвал счет на мелкие, словно конфетти, клочки и подбросил их в воздух.
Не могу сказать, как скоро я поднял голову и осмотрелся. Так или иначе, вдалеке, за рельсовыми путями, я увидел Тессу. Она стояла, прижав ладони к проволочной сетке ограждения, и смотрела на меня.
Она
Мимо прогрохотали три поезда, прежде чем я поняла, что человек, скорчившийся на скамейке на противоположной платформе, – это Маркус. Его измятый пиджак лежал рядом с ним, узел галстука был ослаблен. Даже издалека я заметила, что рубашка на нем разорвана. Платформа вокруг него была усеяна мелкими клочками бумаги.
Он поднял голову, взглянул в мою сторону и узнал меня, хотя ему не сразу удалось сфокусировать взгляд. Его лицо, на котором, как мне показалось, было выражение смущения, прояснилось. Он поднялся на ноги и зашагал к ступенькам лестницы, затем вспомнил, что забыл на скамейке пиджак, и вернулся за ним. Потом он заметил на земле клочки бумаги и нагнулся, чтобы собрать их. Осмотрев их, он выбросил обрывки с ближайшую урну.
Когда он пересек мост и стал спускаться, я уже ждала его у подножия лестницы. Он подошел ко мне. У меня было такое ощущение, будто я ждала его несколько часов. И вот теперь, когда он оказался совсем рядом, меня сковал парализующий страх. Одним широким шагом преодолев последние несколько ступенек, Маркус подошел ко мне вплотную.
– Извини, извини, извини, – начал он. – Все дело в том, что…
– Я знаю.
– А где Джош?
– Он у Роуз.
– С ним все в порядке?
– Да. – Я сказала это вполне уверенно, поскольку позвонила подруге сразу же после того, как закончила разговор с Джепсомом. – Я заберу его позже.
Вечер был потрясающий. Воздух напоминал парное молоко. Облака рассеялись, и солнце хотя и уже опустилось почти к горизонту, светило достаточно ярко. Высокие, раскидистые платановые деревья черно рисовались на бледно-голубом фоне неба, позолоченного солнечными лучами. Тени на крикетных площадках, где играли дети, быстро удлинялись.
Пока мы шли через прилегающую к дому общую территорию, я рассказала мужу о своей телефонной беседе с Джепсомом. Маркус внимательно выслушал меня, после чего сказал:
– Выходит, он в самом деле тот самый тип, который фигурирует в полицейском рапорте из Тоттенхема? Значит, он действительно опасен.
– У него погиб сын.
– Но мы совершенно обоснованно относимся к нему с опаской, – сказал Маркус и пару раз кивнул головой. По его реакции я поняла, что он воспринял далеко не все из моего рассказа. Тот факт, что Джепсом пережил трагедию, потеряв сына, он не осознал.
Когда мы вернулись домой, Маркус закрыл дверь и положил свой портфель на пол. Сняв пиджак, он повесил его на крючок, а я вдруг прочла на его лице такую усталость, какой не видела никогда прежде. Муж показался мне не просто утомленным, а сломленным. Закрыв на несколько секунд глаза, он потер висок средним и указательным пальцами – это был типичный для него жест, обычно выражавший беспокойство. Меня буквально захлестнула волна любви к нему.
Я, не сознавая этого, села прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Маркус искоса смотрел на меня – искоса, но очень внимательно, изучающе. При этом вид у него был такой, словно он опасался прочесть на моем лице что-то по-настоящему страшное.
– Что-то случилось? – спросил он. – Это Дмитрий, да? Он тебе что-то рассказал?
– Что? – не поняла я.
– Ничего, – ответил муж и быстро отвел взгляд.
– Маркус, – окликнула его я.
– Да? – откликнулся он с по-прежнему напуганным и одновременно виноватым видом.
Я с трудом сглотнула. Мне не хотелось плакать, но в горле у меня стоял комок. Чтобы не разрыдаться, я впилась ногтями себе в бедро. И все же заговорила – короткими, отрывистыми фразами:
– Пожалуйста, не говори ничего. Просто послушай, что я скажу. Я должна кое-что тебе рассказать. Хотя мне этого не хочется. Мне все равно, что ты обо мне подумаешь. Но я знаю, что мой рассказ причинит тебе боль. Видит бог, я этого не хочу.
– О чем ты? – поинтересовался Маркус каким-то бесцветным голосом. Он присел на ступеньку лестницы рядом со мной, словно его больше не держали ноги. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени и пальцем стер с брюк воображаемое пятно. – Не уверен, что перенесу еще один удар. Ты, наверное, хочешь сказать, что уходишь от меня?
– Нет. Я вовсе не собираюсь от тебя уходить.
– Но ты несчастна.
– Вовсе нет. А может, и да. Хотя у меня нет для этого причин. Во всяком случае, это не твоя вина.
– Все женщины так говорят, – сказал Маркус и издал усталый смешок. Затем он выпрямился, словно собрался обнять меня одной рукой за плечи. Я склонилась к нему, и на короткий миг у меня промелькнула мысль, что, возможно, мне не нужно ничего ему рассказывать. От этого я ощутила огромное облегчение, и уже в самом деле хотела отказаться от своего намерения, но в последний момент взяла себя в руки.
– Пойдем на кухню, – сказала я, не смея взглянуть мужу в глаза. – Я сделаю нам по чашке чаю.
– Я вовсе не хочу чаю.
– Тогда выпьем вина.
– Лучше просто скажи мне, в чем дело.
Я долго готовилась, раздумывая, как лучше всего сказать то, что я собиралась сообщить Маркусу, но в решающий момент я растерялась. Слова, которые мы выбираем, бывают очень важны. Иногда они даже важнее, чем факты, которые они описывают.
– У меня была интрижка, – выдавила я, наконец. Фраза была плоской, невыразительной. Но в нашей ситуации она могла оказаться просто убийственной, смертельной, словно автоматная очередь.
Шли секунды. Маркус сидел неподвижно. Он молчал, но его губы едва заметно подрагивали.
– Я очень сожалею об этом, – добавила я.
– Была? – неуверенно поинтересовался Маркус. Под глазами у него резко обозначились мешки.
– Да, была. Все уже закончилось.
Муж принялся сосредоточенно покусывать нижнюю губу, словно хотел повредить ее. Через несколько секунд на ней в самом деле выступили капельки крови.
Внезапно Маркус резко встал.
– Посмотри на меня, – взмолилась я и протянула к мужу руку, но он отбросил ее и направился к выходу. Дойдя до двери и по-прежнему не глядя на меня, он спросил:
– С кем? Хотя нет, не говори мне. Нет, скажи. Нет, не надо.
С этими словами Маркус шагнул за порог и резко захлопнул за собой дверь.
Он
Я кружил и кружил по улицам, пока наконец у меня не заболели ноги.
Вернувшись домой, я даже не стал пытаться лечь спать. Из-за того, что птицы начали петь совсем рано, уже в два часа ночи мне показалось, что наступает рассвет, и сонливость как рукой сняло. Я невольно пожалел пернатых, которых явно вводило в заблуждение уличное освещение. Усевшись за кухонный стол, я стал смотреть в окно, выходящее в сад. По крышам домов скользили тени облаков, подкрашенных в оранжевый цвет прячущимся где-то совсем близко за горизонтом солнцем. Ветви и листья деревьев колебал легкий ночной ветерок. Клумбы казались темными, словно озерца разлитой нефти.
Боль, вызванная признанием Тессы, оказалась настолько сильной и острой, что я просто не знал, что делать, и задыхался от нее. Я привык справляться с трудностями, но не в моих силах было обратить время вспять и предотвратить то, что случилось. Удар был слишком сильным, и я ничего не мог сделать, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, которое было невыносимым. В груди у меня бурлил гнев. Я испытывал сильнейшее желание закричать, избить кого-нибудь или, на худой конец, выместить свою ярость на каком-то неодушевленном предмете. Но я не мог сделать ни того, ни другого, ни третьего. Все, что я мог, – это просто сидеть на стуле за кухонным столом в нашем с Тессой доме. Потому что я любил мою жену.