— Зоя, белые жмут.
— Без тебя одного фронт повалится?
— А представь себе, именно так! Без меня одного, если прямо сейчас не поеду, — расхохотался он освобожденно: вот человек, которому он может верить целиком, как самому себе и даже больше. — А что же с Шигониным?
— А он-то позволил себе заболеть. В штаб вошел, руку вытянул перед собой как слепой и говорит: не вижу ничего. На тиф похоже.
— Так ты сейчас к нему?..
Шигонина они нашли полулежащим на кровати — лицо словно оплавилось от внутреннего жара; взгляд воспаленных глаз текуч, неуловим.
— Шигонин, ты как?
— Разлагаюсь, как падаль. Не вышло из меня железного бойца. А ты, я погляжу, наоборот, совсем настоящий казак. Боялись, пропал у белых за Манычем — искал Партизанскую. Выходит, нашел.
— Другое нашел. Офицерика их, порученца, у Веселого перехватили. А при нем, брат, пакет с директивой Сидорина — совершенно бесценная копия! — затрубил Сергей весело и почувствовал стыд: зачем же препарирует больного, страдающего человека, которому и пальцем шевельнуть уж тяжело? — Срочно надо доставить в Раздорскую.
— А в корпусе кто знает? Все? — Шигонин шевельнулся, как гальванизированный, вцепился ему в руку хваткой утопающего и, побелев сверх всякой меры, притянул к себе, луща себя из мокрой, раскаленной тюрьмы и ненавидя свое подлое, невыносимо немощное тело. Выпытывающе впился проясневшими, мучительно-упорными глазами. — Кого ты отправил?.. С пакетом?
— А никого, сам еду, — успокоил Сергей.
— Вот это хорошо, вот это ты правильно. — Освобожденно улыбнувшись, Шигонин опустился на постель, вминаясь мокрой головой в подушку; рука его, приклеенная по́том к северинской, как столярным клеем, однако не разжалась, и взглядом он не отпустил Сергея. — Но ты поберегись.
— Я постараюсь, — улыбнулся Северин, глазами показав, что понимает, как надо стеречься.
В дверях столкнулся с Зоей и, улыбнувшись со значением «я должен» в ответ на ее брезгливый и жалостный взгляд, опять почуял, что убить его никак невозможно.
Сбежав с крыльца, вскочил в седло и выехал на улицу, где его дожидались конвой и тачанка с накрытым полстью пулеметом Гочкиса, похожим на огромного стального комара. Повернул к недалекому штабу Партизанской бригады, где как будто бы видели Сажина — последнего, кому намеревался похвастаться пакетом. А тот уже ехал навстречу — на обывательской подводе, полулежа, с одним только Соломиным из своего особого отдела, совсем молодым еще парнем, путейским рабочим из Великокняжеской.
За месяц Северин всего-то раза три и видел Сажина в седле — и зрелище это не то чтобы прямо смешило, но сразу было видно, как и в случае Шигонина, насколько сормовский рабочий далек от леденевских мужиков и казаков — будто и не людей, а кентавров, так-то, о четырех лошадиных ногах, и рожденных на свет. Ничего удивительного в этом не было, и вдруг взгляд Сергея нечаянно коснулся сажинских сапог, головки которых высовывались из-под полсти. Те были почти новые, но ранты с внешней стороны уже были сбиты, что могло означать лишь особенную косолапость походки, присущую как раз кавалеристу. Северин даже внутренне дрогнул.
— Вот встреча! — воскликнул чекист, приподымаясь на подводе. — А вы будто не к Манычу, а к Дону. Уж не по нашим ли делам?
— По штабным, по штабным, — ответил Сергей, промытыми глазами всматриваясь в это простоватое лицо с висячим носом-сливой — не резкое, но и не мягко-безвольное, немного уж расплывшееся с возрастом и как бы подобревшее, ничем не выделявшееся из множества рабочих и солдатских лиц, и даже лукавый прищур, хитринка глубоко запрятанного недоверия были свойственны многим человеческим физиономиям, которые Сергей привык определять как «обывательские».
— Раздобыли у белых пакет, — сообщил он и, свесившись с седла, себя превозмогая, сообщил в щелки этих терпеливо-спокойных, выжидательных глаз, прислушиваясь к жизни под чужими ребрами и кожей: — Директиву по всей Донской армии.
Сажин дрогнул, конечно, — это было естественно, как и то, что и сам Северин не командовал кровью, разом хлынувшей в голову, тупиково забившейся в пальцах, в висках.
— В Раздорскую еду, немедля. Прошу извинить. — распрямился Сергей, всем видом выражая возбуждение щенка, готового нести хозяину подхваченную палку.
— Так и я ведь в Раздорскую, — в тот же миг сказал Сажин. — Может, вместе? Возьмете? На такой-то карете куда мне за вами, а вот на тачанке…
«Ну вот и все, — сказал себе Сергей. — Хорош шпион. Или он в одиночку всех ухлопать надеется? С Соломиным на пару?»
— А ваша где тачанка?
— В канаве — ось треснула.
Сергею сделалось смешно: Мерфельд, верно, давно уж в бою, безнадежный Шигонин в постели, а Сажин и вовсе в попутчики просится.
— Садитесь, — кивнул он чекисту.
— Слыхал, борода? Повезло тебе, — похлопал Сажин по плечу возницу — пожилого казака.
«Да что я прицепился к этим рантам? — раздумывал Сергей. — Что ж, если косолапит, то именно кавалерист и никаким уж сормовским рабочим быть не может? Ты вспомни, как мать упрекала отца, что тот ходит селезнем — подметку никак не приладишь. Быть может, и отец ваш, товарищ Северин, не доктор медицины, а жокей?.. Вот он — едет с тобой. Кому подаст знак, где, когда? Где Извеков и вся его банда? Ведь как пить дать за Маныч ушли… Леденев — вот единственный, кто всемогущ. Видно, зря весь спектакль…»
По смежным хуторам, по тракту стоял мерный рокот движения крупных частей: стрелковые дивизии 9-й Красной армии, 21-я и 23-я, отброшенные накануне до хуторов Привольный и Кудинов, опять пошли за леденевцами на Маныч. Неповоротливыми жирными гадюками ползли пехотные колонны, над зернью смушковых папах, над жалами штыков клубилось курево дыхания. Сергей был защищен вот этим встречным маршевым дыханием, и от Сусатского, конечно, тоже шли резервы и обозы. Будь он на месте своего предполагаемого, уже казавшегося фантастическим противника — попробовал бы обогнать вот этот свой отрядик и устроить засаду в знакомой придонской теклине, что напрямую выводила к месту переправы.
Шли они переменным аллюром. В Привольном задержались дать отдых лошадям и накормить их. Сажин вышел из брички и, молча нажимая на Северина глазами, отвел его в сторону.
— Про пакет-то многим рассказали в штабе?
— Комкору доложил.
— При всех доложили или с глазу на глаз?
— При Мерфельде и Носове, — раздумчиво ответил Северин и усмехнулся напоказ: — Вы что же, полагаете?..
— Бросьте, Сергей Серафимыч, — оборвал его Сажин, врезая взгляд в глаза Сергея так, что тот почувствовал себя прозрачным. — Пакет-то, должно быть, уже не при вас. Аэроплан-то из-за Дона прилетал.
— И я видал, да только не поспел, — насилу растянул Сергей в улыбке резиновые мышцы.
— Рисковый вы человек, — прищурился Сажин. — Решили зверя выманить из логова? На живца взять? Толково. Я ведь и сам подумывал об эдаком подобном, да только где ж приваду было взять? А у вас вот нашлась, да какая. А может, и нет никакого пакета? Придумали?
— Правда ваша, — признал Северин, поняв, что если Сажин враг, тогда уж точно все напрасно. Не покажет себя.
— Ну и кого же поманили? — улыбнулся Сажин.
— А всех, включая вас.
— Ну теперь уж глядите как следует — спиной ко мне не поворачивайтесь. Да только уж и мне дозвольте начеку быть, — демонстративно тронул Сажин деревянную коробку с маузером у себя на бедре. Шашку он не носил, а вот еще один, карманный, пистолет — вполне возможно. — Не знаю, как вы, а я от самого Соленого чудок не в себе. Ну вот и веселю себя — от страха.
— Зачем же вы со мной поехали?
— А долг как-никак, — ответил Сажин просто, с плаксивым скрипом приведенного в движение стального механизма, толкаемого волей невидимого машиниста. — Моя как раз работа — вредительскую контру выявлять. Хошь не хошь, а езжай за живца. А то что же, и в бой не хожу, и теперь уклонюсь? Я, Сергей Серафимыч, ничуть не герой — ох и нервный же делаюсь, как дойдет до пальбы, но однако же совесть имею.
Сергей тотчас вспомнил последние слова Леденева: «Слаб он, сердце в нем жидкое — так он того и не скрывает». А не затем ли ты, рабочий человек, со мной поехал, чтоб вытащить себя из-подо всяких подозрений? И в Соленом тогда при комиссии был, и броневик испортить было кому как не тебе?
Не спал он почти уже сутки — все предметы вокруг были режуще, преувеличенно реальны, но Сергей ощущал себя скорее уж будто несмысленным узником вот этой кристальной действительности. Похоже, он и вправду переоценил свои физические силы. Устал все время ждать удара в спину, преследовать, подстерегать, угадывать чужие мысли, а может, и раскармливать на собственном бреду чудовищные подозрения, растить врагов, которых рядом с ним на самом деле нет.
— Устали, Сергей Серафимыч? — услышал он далекий голос Сажина. — Белый как полотно. Не качает? — Особист улыбался уже опечаленно. — Вам сейчас бы за все отоспаться, а не ездить оглядываться.
— Да ведь долг как-никак, — насилу улыбнулся Северин и с завистью взглянул на Жегаленка, топтавшего землю как ни в чем не бывало, готового почти неуловимо взметнуть свое тело в седло.
И Мишка, и Колычев, и прочие матерые бойцы умели засыпать мгновенно, где придется, дремать в высоких седлах, убаюкиваясь медленным, размеренным течением, и пробуждаться с первым вздрогом, взволнованным похрапом своего коня — товарища, спасителя, одного с собой тела. А он еще не научился исчезать из мира, как они, в одно и то же время погружаясь в блаженное безмыслие и по-звериному удерживая связь со всем внешним миром.
— А может, зря вы это все? — нарушил молчание Сажин, осторожно нажав на ту мысль, которая тревожила Сергея, как ноющий зуб. — Приманка-то жирная, да капкан на кого?
— То есть банда за Маныч ушла?
— Ну а с чего же вы решили, что это были непременно белые? — тихонько рассмеялся Сажин.
— Да как же с чего? А стихи? Которые вы в амбаре нашли? — Сергей подумал об Извекове, которого он видел на протоке едва ли не в упор: нет, белые то были — несомненно.