– Похоже, международный звонок, что же вы не ответили?
Сохи, склонив голову набок, ослепительно улыбнулась, блеснув своим милым зубиком, – в тот момент я буквально онемел от ее красоты.
– У нас же сейчас интервью. Не хочется отвлекаться, – проговорила она серьезным тоном.
А мое сердце забилось в радостном восторге избранного.
В ту ночь мы были вместе. Тогда я впервые узнал, что она моя ровесница, и что до иммиграции в Соединенные Штаты ее семья жила в соседнем районе, и, естественно, она ходила в начальную школу недалеко от моей. Она сказала, что знает и любит нэнмён моей бабушки и скучает по ее вкусу даже в Америке. Поэтому той ночью, когда пришло время возвращаться к себе, я даже пообещал ей, мол, если в следующий раз поедем в Сеул, то я непременно свожу ее в головной ресторан и накормлю до отвала холодной лапшой, бульон для которой моя бабушка приготовит лично.
Когда мы убрали стаканы и я собрался уходить, она протянула руку. Помедлив, я протянул ей свою, подметив, что при каждом движении от нее исходит едва уловимый аромат. Он был тонким и нежным, как весенняя ночь. У меня все поплыло перед глазами. Ее руки были изящными и нежными, словно только что приготовленное тесто из белой муки тонкого помола. Когда я ощутил гладкость ее кожи и смущенно попытался отдернуть руку, она дурашливо, точно забавы ради, еще крепче ухватила меня и стала смешливо, почти по-детски упрашивать:
– Брат Йохан, можно я буду звать вас просто Йоханом, когда никого рядом нет? Мы ведь стали друзьями. А меня можете просто звать Сохи, когда мы наедине.
В замешательстве я кивнул и вышел. Неожиданно Сохи пошла вслед за мной. Над колокольней повис тоненький полумесяц, словно наклейка, которая вот-вот оторвется, если слегка подцепить ее ногтем. В теплом воздухе уже не было и следа зимней враждебности, и повсюду витал аромат цветов.
– Не выходите.
Я попытался ее остановить, но Сохи встала подле меня и с азартом на лице спросила: «Вам куда? Я вас провожу!» На мой протест, мол, это против правил, она замерла, посмотрев на меня удивленно. В густой тени ее глаза, отражая свет фонаря у входа в витражную мастерскую, сияли, как две крупные виноградины.
– Почему это «против правил»? Это все предрассудки. Ну же, пойдемте! В прошлый раз я видела, что вы, кажется, туда пошли, не так ли?
Она зашагала впереди. Мне поневоле пришлось пойти следом за ней, пока мы не дошли до невысокой изгороди, за которой начиналась закрытая территория.
– Ну все, до свидания, уважаемый подопытный кролик! Весенняя ночь так хороша, я еще немного прогуляюсь.
Показав язык, Сохи озорно улыбнулась и развернулась в обратную сторону. Увидев, как она шагнула в темноту, я, недолго думая, последовал за ней.
– Темно уже. В стенах монастыря не опасно, но все же одной ходить… негоже.
Сохи, подзадоривая меня, ускорила шаги. Когда я едва догнал ее, она остановилась и снова заговорила:
– Тогда проводите меня снова, до гостевого домика.
Я кивнул и пошел за ней. Когда мы дошли, со словами «Ну все» я собрался уходить, но Сохи снова последовала за мной.
– Разве не нужно проводить меня как минимум три раза, чтобы я простила? Как Иисус в день, когда был схвачен, трижды задал вопрос отрекшемуся от него ученику, любит ли тот Его, после чего прощение произошло окончательно. Вы ведь давеча извинились? Значит, нам осталось сделать две ходки туда-сюда.
Сохи, опять прикрыв рот тонкими пальцами, рассмеялась. Монастырь погрузился в глубокое безмолвие. Я понял, что стук моего бьющегося сердца не заглушить даже пением сплюшки[16], доносившимся издалека. Опасаясь, что она услышит этот стук, я нарочно старался затаить дыхание, и вот, после трех ходок, я наконец сказал: «Ну, теперь вам пора». Она снова протянула мне руку и, хихикнув, поддела: «Попроси я вас еще проводить – и вы точно расплачетесь. До свидания, Йохан!»
Не знаю, произнес ли я ее имя? Мне кажется, словно беглец, просто развернулся и зашагал, через силу стараясь расправить спину, напрягшуюся при мысли, что она смотрит мне вслед.
В ту ночь я принес в свою комнату ложечку бледных веснушек, слегка рассыпанных по ее лицу без макияжа; ее нежные, такие мягкие, как свежезамешанное тесто, руки, а также ее приправленный детским задором голос. На этот раз, перед тем как погасить свет, я посмотрел на свою ладонь, которую она крепко держала в руке. Даже не могу вспомнить, когда в последний раз разглядывал свои руки. Представив, что моя левая ладонь – это рука Сохи, я взял ее в правую руку. Кожа была сильно шершавой. Стыдясь заскорузлости, я без особой надежды потер сухую ладонь в тщетной попытке избавиться от этой шершавости. Потом лег в постель и, мысленно глядя на ее лицо, тихонько произнес ее имя. «Со», иероглиф 素, что значит «белый», и «Хи», иероглиф 希, – «надеяться». Ее имя – «белая надежда». Казалось, стоит произнести его, как из воздуха россыпью будут падать белые цветы.
Я никому не говорил о своих чувствах. Ежедневно молясь за нее, верил, что мои молитвы искренни, и был этим счастлив. Когда зазвонил рассветный колокол, я упрятал обратно ее белое лицо в свое сердце и пошел на утреню. Весь мир наполняла весна, а небо и земля источали аромат цветов.
Весна шла полным ходом: цветы отцвели, уступая место зелени листвы. И мы с ней встречались каждый день. Разговаривая по часу или даже больше. Сохи также провела беседу с Анджело и теперь частенько заглядывала к нему в свечную мастерскую, где мы вместе баловались кофе. Анджело, по своему обыкновению, любил Сохи, как и всех других, и относился к ней доброжелательно. Время от времени к нам присоединялся и брат ARS-303. Она никого из нас троих не выделяла. Однако, если поблизости никого не было, на самом деле называла меня Йоханом и говорила со мною по-дружески, мило опуская всякие формальности.
Иногда, когда я ожидал звонка от аббата в приемной или выполнял какую-то другую работу, она смотрела на меня, подперев руками подбородок, а я не мог понять, что означают искорки в ее глазах. Смущенный этим взглядом я спрашивал: «Что? Почему так смотрите на меня?», на что она, надув обиженно губы, возмущалась: «Почему не держишь слово? Мы же решили перейти на ”ты”. Значит, ты тоже должен звать меня Сохи!» И хотя я в отличие от нее не мог привыкнуть к такому обращению, все же, когда мы были одни, звал ее «Сохи».
Могу поклясться, я не рассчитывал ни на что большее, кроме как стать ей самым дорогим другом. Однако когда по поручению аббата делал вылазки в город, парочки, которых раньше не замечал, вдруг ни с того ни с сего стали попадаться мне на глаза. И, как нарочно, слишком открыто проявлять свои чувства друг к другу: одни шли, держась за руки; кто-то лежал на коленях у девушки в тени дерева, другие сливались в продолжительном поцелуе в глубине переулка прямо на моих глазах. В такие моменты я чувствовал, как что-то в душе холодеет, будто туда налили ледяную соджу. Однако я не смел надеяться и мечтать. Взамен беспричинная боль временами резко пронзала мое сердце, где-то там, в самой глубине.
И вот однажды вечером зазвонил телефон. Я как раз в монашеском облачении собирался было выходить из кабинета на вечернюю молитву, но взял трубку.
– Йохан, прости. Пожалуйста, забери меня. Я не знаю, где сейчас нахожусь.
Голос Сохи чуть дрожал. По ту сторону провода дул сильный ветер.
– Ужасно холодно, а я, кажется, заблудилась.
Ее последние слова сопровождались икотой. Похоже, она выпила.
– Что там рядом видно? Какие-нибудь вывески?
– …не знаю, не видать. Ничего не вижу. Нет, ничего не хочу видеть! – проговорила она, словно ребенок, и начала плакать.
У меня в душе все оборвалось.
– Что-то случилось? Я спрашиваю, произошло что-то серьезное?
Неожиданно Сохи ответила «да», тогда я спросил: «Что случилось-то? Повреждения есть? Больно?» Второпях одной рукой я стал стягивать с себя монашескую сутану.
– Есть. Больно. Очень больно.
– Ладно, тогда для начала назови мне номер телефона какой-нибудь лавки поблизости. Там есть где переждать?
Еле уговорив ее зайти в местный супермаркет, я стянул с себя сутану и побежал в сторону свечной. В это время за моей спиной снова прозвучал колокол на вечерню. Анджело как раз закрывал дверь мастерской. Объяснив ему суть дела, попросил у него ключи от машины. (Дело в том, что при свечной был фургон для перевозки свечей.) Затем понесся на всех парах к супермаркету на берегу реки, где ждала Сохи. В моем сердце звучала молитва, которую уже возносили в храме. Моя душа призывала Его имя, как никогда тревожно.
«Господи, помилуй меня! Яви, Господи, милость Свою. И спасение Твое даруй! Господи, помилуй ее! Яви милость Свою, Господи! Ей…»
Сохи стояла перед дверью маленького супермаркета на набережной. Ее волосы разметало сильными порывами речного ветра, казалось, он вот-вот снесет ее с ног, поэтому я на скорости подъехал и резко затормозил прямо перед ней. Когда вылез из машины, Сохи бросилась мне навстречу, словно хотела спрятаться в моих объятиях. Однако я невольно сделал шаг назад, и мы замерли в нерешительности друг перед другом на некотором расстоянии. В глазах Сохи промелькнуло отчаяние. Я быстро оглядел ее. Ее внешний облик вроде бы не говорил о каких-то сильных повреждениях.
– Что случилось? Сильные повреждения? Для начала тогда надо в больницу!
– Что за весна такая промозглая? Ужасно холодно. Давай сядем, и я расскажу.
Сохи забралась в фургон. Когда я сел за руль, она обхватила себя руками, ее трясло мелкой дрожью.
– Вчера днем было жарко, как летом, вот я сегодня и оделась легко, а в результате чуть не околела.
– Что за повреждения-то?
– В больницу не обязательно.
Сохи разжала ладонь правой руки. Из длинной царапины чуть выступала кровь.
– Упала, – хмуро проговорила она.
Я хотел прикоснуться к ее ладони, но не смог переступить через себя. Хотелось стереть с ее ладони следы крови, крепко прижавшись губами к царапине, но для меня это было непозволительно.