– В то утро здесь я тоже услышала монастырский колокол. Пробудившись ото сна, почувствовала себя странно. Ведь это не было колокольным звоном, оповещающим о молитве или распорядке дня… Я не могу в это поверить, Йохан. Брата Михаэля я не очень хорошо знала и даже побаивалась, но Анджело, Анджело…
Сохи сняла очки и начала всхлипывать. Прикрыв лицо своими тонкими пальцами, она какое-то время проплакала.
– Не верилось, что на свете существует такой светлый человек. Однажды я пошла в свечную мастерскую, чтобы угоститься чашечкой кофе. Сижу пью, и вдруг он ни с того ни с сего говорит: «Мисс Сохи, любовь – это прекрасно. Потому что это все от Бога». Я тогда еще поразилась, неужто он догадался о моих чувствах, и решила его чуток поддразнить: «Конечно, прекрасно, брат. Однако ж что, если любишь деньги? Или выпивку… Или наркотики?» Я хотела посмеяться над ним, а он улыбнулся и неожиданно говорит: «Это все тоже хорошо. Всякая любовь исходит от Бога. Брат Томас сказал, что количество Божьей составляющей у всех разное, но во всех проявлениях любви присутствует Бог. Просто они думают, что деньги, алкоголь и наркотики – это Бог. Можно сравнить с наивной деревенской девушкой, обманутой мошенником. Даже тот несчастный, что каждую ночь ходит к гулящей женщине, сам того не подозревая, пытается найти там Бога. А значит, нечто вечное, приносящее счастье и дарящее любовь…» Я аж опешила от его неожиданного ответа, а он снова засмеялся и сказал: «Поэтому мы по-настоящему счастливые, ведь мы хорошо знаем и любим Бога. А еще истинное блаженство – любить то, что любит Бог. Например, птиц, деревья, щенят, цыплят, поросят. Иногда я думаю: как же сильно Бог радуется, когда любишь столь любимого Им человека!»
Сам того не сознавая, я отвернулся. Увлеченная рассказом, она спохватилась и, взглянув на меня, выпалила:
– Прости…
– Какое-то время о них… не будем… прости…
– Я не подумала…
Мы помолчали. Но даже в этой тишине как будто полушепотом продолжал слышаться смех Анджело, проглядывало его лицо, метания Михаэля. Я перевел разговор:
– Тебе лучше?
– Да… Говорят, можно выписываться через два-три дня.
Между нами снова повисла тишина. Тишина. Не безмолвие монастыря, а молчание со множеством вопросов. А если выразить его словами – страх перед будущим. Теперь, когда Сохи выпишут из больницы, она вернется в США, я останусь здесь – что же будет с нами потом, неужели придется на этом поставить точку? Вот таким было молчание, наполненное тревогой и сомнениями.
– Давай после выписки отправимся в путешествие! На день забудем обо всем и поедем куда глаза глядят. Например, на море… Да! На море!
Выпалив это, я понял, как же давно не видел моря. А еще подумал о том, что здесь и сейчас брошу кости, поставив свою жизнь на кон. И эта мысль промелькнула у меня одновременно со словом «море».
А чтобы утвердиться в своей мысли, чтобы не отказаться от нее и не сомневаться, я обнял Сохи и поцеловал ее. И, ощущая ее губы, мягкий язык, закрыл глаза. «Даже тот несчастный, что каждую ночь ходит к гулящей женщине, сам того не подозревая, пытается найти там Бога. А значит, нечто вечное, приносящее счастье и дарящее любовь… Знаете, почему люди, даже любя друг друга, разочаровываются? Они думают, что любимый человек – Бог, отсюда и разочарование в любви. И хотя прекрасно знаем, что мы сами и вообще все люди несовершенны, тем не менее отчаиваемся из-за несовершенства другого. Особенно, если это любимый человек!»
Слова Анджело назойливым эхом звучали в моих ушах. Нет. В ее таких осязаемых губах я точно искал не Бога. Он никогда не давал мне таких теплых и мягких губ. Он ни разу не дарил мне это чувство ликования, когда сердце радостно трепещет, готовое выпорхнуть из груди и запрыгнуть на верхушку высокого дерева.
Сон не шел из-за мыслей, чем мне следует заняться, если уйду из монастыря. Для начала пойти в бабушкин ресторан холодной лапши нэнмён и обучаться делу? Нет, это было совсем не для меня. Внезапно меня осенило, что обычно в такие моменты раздумий я допоздна оставался в храме и молился. Долгое сидение в безмолвии приводило к тому, что к концу молитвы на сердце чудесным образом становилось легче, проблема упрощалась, и я понимал, что, упустив простое решение, накрутил лишнего, как наматывают нить на клубок.
Но я не хотел молиться. Как бы это сказать… Возможно, я преувеличиваю, но возникло ощущение, словно я ухожу к новой любимой, стараясь избежать бывшей девушки, и уже не могу просить у нее совета. Впрочем, даже не столько это, сколько жалость к Нему, висящему на кресте в храме, лишь усилившаяся от решения оставить Его и начать новую жизнь с Сохи. И сожаление, что вместо молитв я уходил на встречи с Сохи. Но, как бы то ни было, увидев смерть Михаэля и Анджело, я больше не мог здесь оставаться.
После того как мы договорились с Сохи в день ее выписки вместе поехать на море в Пусан, меж нами неожиданно случилась первая размолвка. Тот человек, так называемый жених, время от времени звонил ей. Лишь в первый день нашей встречи, когда мы сидели с ней друг напротив друга, она ответила на его звонок, выйдя в коридор, но с тех пор больше при мне она не брала трубку. Однако, видимо, тот мужчина звонил постоянно. Мое положение не позволяло что-то возразить, поэтому я просто делал вид, что не знаю об этом. Однако ловил себя на том, что, когда ее номер подолгу занят, сам того не сознавая, начинал злиться.
Если разобраться, то размолвка возникла где-то за день до похорон Анджело и Михаэля. Я позвонил сообщить, что не смогу приехать в больницу, но телефон был занят. Я не мог безвылазно сидеть в своем кабинете из-за подготовки к похоронам, бегая туда-сюда по делам. Потом, заволновавшись, что она ждет меня, побежал в кабинет и снова позвонил, но было по-прежнему занято.
Сейчас-то я понимаю, насколько человек эгоистичное создание. Несмотря на то, что я был на грани сумасшествия из-за потрясения от смерти Михаэля и Анджело, я умудрился зафиксировать и подсчитать время ее телефонного разговора. Прошло уже тридцать минут, и если она начала разговор, скажем, за минуту до моего первого звонка, значит, она висит на телефоне уже больше чем тридцать одну минуту. Здесь было утро, в Нью-Йорке – вечер, и не так много тех, кто мог позвонить ей оттуда. И хотя я находился в состоянии шока и скорби, в сердце, похоже, существовала отдельная папка для чувства ревности, куда я свою обиду и горечь благополучно сохранил. Когда снова позвонил через десять минут, Сохи наконец ответила.
– Что делала? Все время занято было.
– …да, мне позвонили, – не сразу ответила она, видно, потому, что в моем тоне почувствовала раздражение.
Что тут говорить, так оно и было. Хотя можно оправдаться тем, что из-за занятости я очень торопился, поэтому мне некогда было особо названивать. Голос Сохи стал явно холоднее, но тогда я этого не уловил.
– Из Америки?
– …Да.
Тут меж нами снова повисла тишина. Конечно, я хотел, чтобы она сказала мне сама. Сохи же, наверное, хотела, чтобы я больше не говорил об этом. В конце концов я не выдержал и спросил первым:
– Мама?
– …Нет.
Снова тишина. Ни она, ни я не решались произнести имя того, кто не должен был упоминаться между нами.
– Я ужасно занят похоронами. Как ты там?
Сохи не ответила. Похоже, она рассердилась из-за того, что, позвонив больному человеку, я вместо расспросов о ее самочувствии в первую очередь учинил дотошный допрос. О, глупость влюбленного слепца. Лучше бы я был ослеплен горем из-за смерти Анджело и Михаэля – тогда бы не допустил подобной ошибки. Наверно, поэтому кто-то сказал, что любовь так же беспощадна, как пекло преисподней.
– Хотя раз есть силы больше получаса говорить по телефону с Америкой, похоже, уже на поправку пошла. Зря я волновался.
Сохи снова промолчала. Только тут, осознав свою мелочность и эгоизм, я позвал ее по имени – она еле слышно отозвалась: «Я слушаю», ее голос звучал сипло. Мое сердце упало.
– Просто я тут сам не свой, еще и с тобой не мог связаться, вот и разозлился. Прости.
В ответ она сказала:
– Мне тоже грустно, Йохан. Мне тоже очень грустно.
Должно быть, это случилось за день до поездки. После вечерней молитвы я заехал к Сохи. Она сообщила по телефону, что температура спала и она чувствует себя отлично, так как наконец-то смогла принять душ и даже уложила феном волосы. По дороге к ней я забежал в цветочный магазин и купил цветов. Когда я подходил к палате с букетом маргариток, оттуда донесся заливистый смех Сохи…. Решив, что кто-то пришел навестить ее, стучать я не стал, спохватившись, что я все еще монах. Кто знает, вдруг после похорон аббат зашел навестить свою племянницу. Однако не похоже, что внутри кто-то был. Слышался взволнованный голос Сохи:
– Ага, я сегодня наконец-то и душ приняла, и голову помыла, и даже волосы красиво уложила, так что мне сейчас так хорошо… Эх… Ага, а особенно хочется того бранча из «Шамони Дэй» на Пятой авеню, которым ты меня угощал тогда. По этим нашим поздним завтракам скучаю больше всего. Ха-ха-ха… ага, куда ж без пирожного… Макарун тоже хочу… Да уже ведь скоро увидимся, так что потерпите чуток… ага… да… я тоже.
Подумать только! Именно в этот момент жизнь наградила меня шансом стоять с букетом цветов в руках, о чем раньше я и мечтать не мог. И как назло, тут же, подняв меня на нереальную высь, она вдруг без колебаний швырнула меня со всего маху на землю.
Дождавшись окончания разговора, я постучался. «Войдите!» – послышался радостный голос Сохи, которая, увидев букет в моей руке, улыбнулась. Кажется, даже на тот момент я еще не осознавал свои чувства. Или просто не хотел это признать? А может, это было связано с моим желанием сделать красивый жест, великодушно закрыв глаза на обстоятельства обеих сторон и понадеявшись на свою силу воли?
– Спасибо.
Взяв в руки букет, Сохи просияла улыбкой. Кажется, сначала мы говорили о чем-то другом. О выписке, о том, что ситуация была опасной из-за тяжелого воспаления легких, и о том, что, несмотря на болезнь, она не так уж и похудела… А потом я не удержался и все-таки заговорил о телефонном звонке. В конце концов я сердито стал допытываться, что ее так рассмешило в разговоре, и даже упрекать в обмане, мол, а как же твои слова, что не хочешь возвращаться в свой обожаемый Нью-Йорк, по которому так соскучилась. Возможно, не в таких выражениях, но, судя по ее словам, я, похоже, в ярости заявил, что нечего любезничать налево и направо с другими мужчинами кроме меня – того, кто ради нее собирается изменить свою жизнь. О, если бы я знал женщин немного больше, если бы хотя бы раз имел серьезные отношения с девушкой и если бы у меня был опыт сильной влюбленности, который можно сравнить с переходом реки по валунам вслепую, то я не повел бы себя так глупо.