Однако Сохи тоже не особо проявила мудрость в этой ситуации.
– А он-то в чем виноват? С чего я должна вести себя с ним грубо? Если честно, из-за чувства вины хочется быть с ним еще доброжелательнее.
Конечно же, она бросила это в гневе, но прозвучало это искренне. А у меня после этих слов пропал дар речи. Я думал, когда любишь, жертвуешь всем. Думал, что, как, уйдя в монастырь из любви к Богу, я должен был перестать любить женщин, так и ради любви должен полностью менять свою жизнь и сердце, не жалея души и тела. Но то, что происходило сейчас, было абсолютно выше моего понимания. Сердце с глухим стуком упало.
– Ах вот оно что!
Я поднялся с места и пошел к двери. В это время Сохи подбежала ко мне сзади и обняла.
– Ну что ты вредничаешь, Йохан?! Не веди себя как ребенок! Тут я ничего не могу поделать.
Спину обдало ее горячим дыханием. Все силы враз оставили меня. Даже вес ее тела показался мне невыносимо тяжелым.
Вопреки нашим ожиданиям, на море было невыносимо душно, и людей набилось как сельдей в бочке. Когда мы с ней прибыли на поезде, небо хмурилось, а с моря дул теплый ветер. «Ура! Мы на море!» – крикнуть-то я крикнул, но это было совсем не то море, которое я представлял себе, да и Сохи, наверно, тоже. Море, раскинувшееся под угрюмым небом, выглядело уныло. Солнце пекло нещадно, влажность зашкаливала, люди бултыхались в волнах, словно рисинки в супе, а от гор мусора на побережье невыносимо воняло. Было явной ошибкой приехать посреди лета на пляж Хэундэ в Пусане, куда стекается такое множество народу в период летних отпусков. Безусловно, сыграло свою роль и то, что я очень долго прожил в монастыре. Я понял, что уже успел позабыть, как протекает мирская жизнь.
На лбу Сохи, которая хоть и оправилась от болезни, но еще недостаточно окрепла, постоянно выступали капельки пота. Когда же, спасаясь от жары, мы зашли в кафе, ее начало трясти от холода. Однако, когда наши взгляды встречались, она силилась улыбнуться и не отпускала мою руку, даже если ладони были мокрыми от пота. В роскошных отелях пляжа Хэундэ люди элегантно сидели под яркими чистыми зонтиками и наслаждались фруктовыми соками аппетитных цветов, но я был не в состоянии предложить ей подобный комфорт.
Песчаный берег гудел разноголосицей распродаж и розыгрышей подарков, детским плачем, возгласами и перекличкой зовущих друг друга людей, отчего больше напоминал шумный базар. И среди всей этой толкотни нам удалось занять местечко в углу кафе, откуда море виднелось поверх многочисленных голов людей. Мы оба молчали. Мне казалось, что мои уши, привыкшие к тишине города W, подвергаются невыносимой пытке, а все мое здравомыслие и рассудительность пришли в полный хаос, рассеявшись и перемешавшись в окружающем шуме.
– Знаешь, в Средиземном море есть такой остров – Капри на юге Италии, ты слышал о нем? Примерно в тридцати минутах на лодке от Неаполя. Там до сих пор сохранились красивейшие виллы римских императоров. Остров, с которого можно увидеть следы извержения вулкана в далеких Помпеях. Мне довелось побывать там: и море действительно было синим-синим, цвета чистейшего средиземноморского кобальта без единой примеси! – сказала Сохи, потягивая апельсиновый сок.
В кафе было полно народу, и голос ее прозвучал глухо. Мне не хватило смелости спросить, с кем она ездила. Капри… Остров… Юг… Италия. Вот оно что – оказывается, Капри – это название острова. Возможно, Сохи тосковала по тем временам и по тому, с кем ездила вместе. Интересно, жалеет ли она, что поехала со мной на море? Я не угощал ее бранчем в «Шамони Дэй» в Нью-Йорке. И никогда не возил ее на Средиземное море. Внезапно мой разум словно помутился.
Я мечтал долго-долго бродить с ней по берегу моря. Мне хотелось взять ее за руку и осторожно завести разговор о нашем будущем. Нет, я хотел просто шагать с ней, не важно куда – просто идти и идти без особой цели, а потом присесть в тени сосны, где бы нас обдувал освежающий бриз, и долго-долго отрешенно смотреть на линию горизонта. Однако, оказавшись на пляже моей мечты, я в какой-то момент поймал себя на мысли, что хочу поскорей вернуться в город W. Нет, мне хотелось уединиться с ней где-нибудь в тихом безлюдном месте. Но податься было некуда.
– Мы сегодня вернемся обратно? – нерешительно спросила она, чуть помедлив.
– Если хочешь, можем остаться.
Сохи взглянула мне прямо в глаза. Она ведь очень хорошо знала, что означают мои слова. Эти слова означали перемену в судьбе. Это значило, что нужно будет сделать крутой разворот на 180 градусов и ехать в противоположном направлении от предыдущей жизни.
– Если я захочу? Нет, Йохан, это ты должен захотеть, – возразила Сохи. И вздрогнула всем телом, словно ее охватил озноб.
Только теперь я осознал, что хотел взвалить на нее ответственность за выбор своей собственной судьбы. А Сохи внезапно посерьезнела и заговорила со мной как старшая сестра:
– Это должно быть не из-за меня, а для тебя самого. Только так! И никак иначе!
Я отвел глаза.
– В любом случае это то же самое… Ты ведь будешь со мной рядом, и мы будем вместе?
Вдруг в памяти всплыли лица Анджело и Михаэля – своим появлением они словно сорвали пелену с моих двусмысленных слов. Никогда не мог подумать, что расстанусь с ними подобным образом. Я запаниковал, будто кто-то вдруг потянул меня за пятку под воду.
– Я люблю тебя, и, возможно, это – навечно, – проговорил я.
И тут, как назло, мы услышали, что позади нас кто-то с грохотом встал из-за стола, раздался звон разбитой чашки. Затем посыпались отборные ругательства какого-то дюжего парня с явным выговором провинции Кёнсандо.
– Не, ваще! Ты че, в натуре?! Ты кому здеся тут тыкаешь, а?!! На кого пасть вздумала открывать, а?!
Глаза побледневшей от испуга Сохи широко распахнулись. Я обернулся: к выходу шел верзила в белой рубашке с коротким рукавом, а оставшаяся сидеть женщина закрыла лицо руками. Хозяин кафе вразвалочку подошел и начал убирать осколки разбитой чашки. Сохи нахмурилась, словно больше не могла этого выносить, и, скрестив руки на груди, прикрыла глаза. После минутного молчания она открыла глаза.
– Йохан, давай уйдем отсюда. Пойдем куда-нибудь… где мы сможем побыть наедине.
На улице по-прежнему было шумно и так же безжалостно палило солнце. Мы шли, держась за руки – пот струился по пальцам, – и в конце концов, не сговариваясь, разжали наши ладони. Мои глаза бегали в поиске укрытия. Все мотели с видом на море отмахивались от нас. Свободных комнат не было. Сохи упорно молчала. В моей голове не осталось ни одной мысли – лишь чистый лист, а кровь как будто высохла. Порядочно удалившись от моря, в одном из глухих переулков мы зашли в какой-то мотель: на мой вопрос про комнату грузная заспанная женщина сварливо переспросила:
– Вы же недолго будете отдыхать?
Я не понял, что в мотелях республики Корея подразумевается под выражением «недолго отдыхать». И Сохи тоже было невдомек, что это означает. В конце концов мы все-таки попали в комнату. Пропыленные шторы в комнате были задернуты, в воздухе ощущалась затхлость. Включив кондиционер, женщина ушла, а я приблизился к Сохи. И обнял ее. Она бессильно повисла на моих руках. Я так устал, будто беженец, вернувшийся после бесконечных блужданий в поисках приюта. Когда я приподнял ее лицо и попытался поцеловать, она, не глядя на меня, склонила голову, а затем неожиданно заплакала.
– Йохан, мне здесь не нравится. Уж очень грязно.
Все силы покинули меня. Сохи присела на уголок кровати, не скрывая своей усталости. «Наше» море, расстилающееся прямо перед глазами за окном, и «наша» комната с хорошим видом куда-то подевались, оставив нам в реальности клетушку в глухом закоулке с запыленным кондиционером и с непростиранными простынями.
Я присел рядом с Сохи и обнял ее за плечи. Она сидела с понурой головой.
– Прости, Сохи.
Сохи обессиленно положила голову мне на плечо. Я снова заговорил, гладя ее по волосам:
– Люблю тебя, навеки.
Разве я не знал тогда, что в этом мире не существует вечности? Нет, кажется, я просто верил. В то, что мои чувства будут длиться вечно и никогда не изменятся; что любовь, которая когда-то зародилась в моем сердце, на века… Сохи, у которой на лице было написано невыразимое душевное смятение, после моих слов взглянула на меня с милой улыбкой, а затем заулыбалась во весь рот.
– По-моему, ты единственный человек в мире, кто говорит о вечности. Все сдаются или избегают, считая, что вечного не существует. Но вот когда ты так говоришь, кажется, что и вправду оказываешься в этой самой вечности. Только на миг, когда мы осмеливаемся произнести это слово, мы завладеваем крохотным кусочком вечности на этой Земле.
Она обняла меня за шею и шутливо сказала:
– Ах, но ощущения от этой вечности несколько смутные. Кружится голова, и неимоверно колотится сердце…
Она тихонько рассмеялась.
– Знаешь, Йохан, вечность – это, конечно, хорошо, но меня больше интересует, чем мы будем обедать в этот поздний час, когда на часах перевалило уже за два.
Оставив нашу нехитрую поклажу, взявшись за руки, мы вышли из мотеля на поиски ресторана. Сохи хотела нэнмёна, но найти такую лавочку оказалось непросто. Мы зашли в ресторан, где готовят острую уху из трески «тэгутхан», и сели друг напротив дружки. Стоило Сохи приободриться, и надежда на новое будущее, от которой я уже было собрался отказаться, похоже, воскресла вновь.
Здесь нас никто не знал. Мы ходили, взявшись за руки, ели, сидя друг напротив друга, выбирали из своих тарелок самые лакомые кусочки и клали их друг другу в рот. И все в этом мире, и моя жизнь будто бы разделились на «до» встречи с ней и «после». Черно-белый мир мгновенно засиял всеми красками. Мне было в новинку видеть, что даже море такое синее. А также я впервые узнал, как много людей на этом свете носят столь пеструю и разнообразную одежду. И потому, что эта заурядность и повседневность вызывает такие особые ощущения, теперь я, кажется, понял, почему люди в миру бродят в поисках этой