простоты и обыденности. Мы купили фруктовый лед и, положив его в рот, снова медленно зашагали.
– Так говоришь, нэнмён… в следующий раз я тебя этой лапшой от пуза в бабушкином ресторане накормлю, – проговорил я, а Сохи заулыбалась. Я добавил: – Кто знает, если я оставлю духовную семинарию и покину монастырь, то, возможно, этот ресторан достанется мне по наследству. Тогда ты сможешь есть нэнмён каждый Божий день.
Скорее всего, сияющая улыбка Сохи сподвигла меня сказать это, словно бы шутя, глядя в ее глаза. Нельзя сказать, чтобы я однозначно намеревался так поступить. Это была просто невинная шутка о нэнмёне… Однако от моих глаз не укрылось, как радость мигом слетела с ее смеющегося лица, превратившегося в застывшую маску, словно переход от мечты к реальности был подобен падению с небес в грязь. Я не мог понять до конца, почему мое сердце замерло в тот миг, и тут она сказала:
– Ты хочешь… чтобы я стала женой владельца ресторана нэнмён? Ресторана холодной лапши? – Закинув голову, она звонко рассмеялась.
Ее реакция была совершенно неуместной, но выражение лица абсолютно невинным. На мгновение я окаменел, будто меня ошпарили кипятком. Ведь это звучало как оскорбление моей бабушки и моей матери – хозяек ресторанов холодной лапши.
– Насмешил… ну и фантазии у тебя!
Это звучало как выражение дежурной благодарности, когда говоришь: «Спасибо за угощение» после вкусного обеда, хотя десерт был ужасно горьким. Внезапно в этот миг все встало под сомнение. И не по отдельности, а вылилось в один большой вопрос. Мечтает ли она о будущем со мной? Действительно ли осознает, что я хочу быть с ней, поставив на карту всю свою судьбу и даже идя на предательство Бога? Вот такие вопросы возникли у меня.
В ту ночь, на скамейке у реки под яркой полной луной, она сказала, что мир делится на тех, кто хочет убежать, взявшись крепко за руки, и тех, кто не хочет. И когда, обняв и поцеловав ее, я спросил: может, убежим, крепко взявшись за руки? Она ясно ответила: «Давай! Сбежим… крепко взявшись за руки!» Поверив ей и опираясь на эти слова, я изо всех сил пытался сделать крутой поворот на своем жизненном пути. И хотя этот шаг был предательством по отношению ко всей моей прошлой жизни, я был полон решимости пойти на это, откликнувшись на любовь. А она сейчас будто бы насмехалась над моими близкими, прошлым моей семьи и даже над моим неопределенным будущем.
Внезапно я ощутил тяжесть наших сцепленных рук.
Мы подошли к мотелю. И когда в сумрачном холле собирались подняться на лифте, к нам опять вышла та грузная женщина, что общалась с нами ранее.
– Эй! Время вышло, и я вытащила ваши вещи. И как только догадались оставить?!! Вы же сказали, что недолго будете отдыхать. Сейчас самый сезон – посетителей пруд пруди.
Женщина, видимо ожидавшая нас все это время, протянула маленькую сумочку Сохи. От неожиданности мы растерялись.
– Недолго отдохнуть – это два часа. Или нужно платить дополнительно.
Мы с Сохи молчали. Сохи выхватила сумочку из толстых рук хозяйки. Женщину покоробил этот жест, и она хотела было как-то отреагировать, но передумала и не глядя в нашу сторону пробурчала:
– Вроде бы все собрала, вы проверьте, все ли на месте. Но имейте в виду: даже если что-то пропало, претензии не к нам.
Пока я приходил в себя, Сохи ушла далеко вперед. Ее скорый шаг явно показывал, что она ужасно разозлилась. Я нагнал ее и схватил за руку. Сохи отбросила мою руку и зашагала вперед. Я снова догнал ее.
– Знаю, ты злишься. Я тоже в растерянности. Но давай немного сбавим обороты, хорошо?
С моря дул теплый, сырой ветер. Влажные волосы Сохи растрепались. Моя футболка тоже намокла от морского бриза и все больше прилипала к коже.
– До чего же гадко и мерзко! Два часа? В Корее и сексом занимаются по-быстрому? Или плати дополнительную таксу? Как по-скотски, дикость какая! Еще и трогают чужие вещи! Агли! Тэрибл! Ужасно! Соу дистэйстфул!
Я понял, что все летит в тартарары. И взял Сохи за рукав.
– Как ты можешь думать только о себе? В этом мире есть люди, у которых даже крыши над головой нет, где бы они могли провести ночь с любимой женщиной. И без подобных заведений они даже не могут ее обнять. На самом деле есть и такие, кто слишком занят зарабатыванием на жизнь, чтобы заниматься такими вещами, как любовь. Вот и они пользуются подобными услугами.
Пока я так говорил, почему-то вспомнился Михаэль. Будь он здесь, то сказал бы именно так. Сердце прожгло болью, словно на рану посыпали соль. Однако слова разошлись с ходом мысли и просто вылетели, как им вздумалось.
– Те, кто даже не помышляет о поездке на Капри, мечтают провести хотя бы пару часов с любимым человеком, пускай и в таком грязном и пропыленном месте в глухом закоулке. Не надо над этим смеяться, Сохи.
Она на миг остановилась.
– А при чем здесь остров Капри?
На мгновенье я онемел. Однако у меня тоже имелась гордость, которая вскинула голову с горящими зелеными глазами, словно молодая змея.
– Море оказалось не таким, каким мы его представляли, – ты выглядел растерянным, поэтому я упомянула об острове, куда отец возил нас в детстве, но я не пойму, с чего ты решил заговорить сейчас об этом?
Не прошло и двух часов с тех пор, как я сказал, что буду любить ее вечно. Какая там вечность – я не давал ей покоя ни на секунду. Но тогда я совсем не осознавал этого.
О Боже, каким же ограниченным созданием я был! Каким мелочным! Я умудрился придраться даже к одному из ее воспоминаний. Когда она сказала, что была на Капри со своим отцом, у меня упало сердце. Совершенно безосновательно вбив себе в голову, что туда она ездила со своим женихом, я изводился от ревности, и мало того – я затаил обиду на сердце, словно нож, ложно убеждая себя, что засунул эту ревность поглубже в карман, а на деле наносил ей удары.
С хмурыми лицами мы направились к вокзалу. Я был беден, и мне нечего было ей предложить. День был слишком длинным и требовал слишком больших затрат. Казалось, прямо передо мной стеклянный обрыв. И здесь моя любовь разлетелась вдребезги.
Вдали послышались низкие раскаты грома. И действительно, когда мы сели в поезд, хлынул дождь. Погоду не предугадаешь. В прогнозе на сегодня о ливне не было ни слова. Вот и в жизни ничего нельзя предсказать. Заняв место в поезде, я легонько похлопал по плечу Сохи, которая, надувшись, мрачно уставилась в окно.
– Что?
Сохи с напускной холодностью посмотрела на меня. Пока я мялся, она снова отвернулась к окну. Я опять похлопал ее по плечу.
– Ну чего тебе?
На этот раз Сохи посмотрела на меня уже с досадой. Я не знал, как растопить ее сердце. Когда она снова хотела отвернуться к окну, я осторожно взял ее за руку. В кончиках ее пальцев чувствовалось напряжение, но она не вырвала свою ладонь.
– Ну что ты все в окно смотришь? Лучше на меня посмотри. Хочу видеть твое лицо.
После моих слов Сохи взглянула на меня и, словно больше не могла сдерживаться, прыснула от смеха. В пустом вагоне мы на мгновение соприкоснулись лбами и обменялись легким поцелуем. О, нежность и сладость, которые дарует плоть… Тогда я познал, что это наслаждение гораздо сильнее преисподней и порывистое, точно пламя, которое невозможно погасить, собери хоть всю воду из моря и хоть сколько ни поливай. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Мои руки касались ее мягких округлых плеч и рук, Сохи же, склонив голову мне на плечо, заснула. Вот так мы сблизились еще на шаг. Как влюбленные, преодолевшие великие невзгоды, переполнились более глубокой нежностью друг к другу и полюбили еще больше. Я чувствовал это по ее руке, лежавшей в моей ладони. Ведь кто-то же сказал, что чихание, безумие и любовь нельзя скрыть…
У входа на станцию W мы купили зонт и пошли пешком. Прячась под ним, не сговариваясь, направились к берегу реки. Скамейка, где мы впервые уверились в нашей любви, мокла под дождем. Мы шли, целовались, снова шли и снова целовались, и расстались только с наступлением темноты. Дождь прекратился.
Когда я подходил к воротам монастыря, зазвонил колокол. Звон, который теперь не будет иметь ничего общего со мной… который, как мне хотелось, перестанет для меня что-либо значить.
Я нарочно шел медленно. Мне хотелось отомстить колоколу. На сизом студеном рассвете, когда смотришь на колокольню сквозь белый пар, вырывающийся изо рта, напоминающий пар из кипящего чайника, звон словно изливался с Небес, с которых спускалась веревочная лестница. Но юного монаха, у которого была иллюзия, что он может подняться за ангелами в Небо, взобравшись по этой лестнице, больше нет. В те далекие времена я даже и представить не мог, что Небеса так безжалостно заберут двух молодых людей, молившихся по звону этого колокола. Погруженный в эти мысли, я вдруг почувствовал чье-то присутствие. За мной следовала какая-то женщина.
Когда я оглянулся, она, чуть помешкав, подошла ко мне. Невысокого роста, с угловатым лицом и с темными кругами под глазами. С первого взгляда был заметен округлившийся живот. На мгновение я заглянул ей в глаза – там зияла пустота. Мое сердце сжалось.
– Послушайте, вы же священник?
– О, нет, я не священник. А к кому вы пришли?
Эта маленькая женщина снизу вверх взглянула на меня. Тотчас же я уловил беспробудный мрак в ее глазах. Там читалось намерение порвать все связи с этим миром, даже самую последнюю нить.
– Разве здесь не все священники? – спросила она отсутствующим голосом, явно не из любопытства, а просто машинально. – Знаете, я.… не могли бы вы меня выслушать? У меня тут в сумке пилюли. Копила их месяц. Я шла к реке Нактонган, чтобы покончить с жизнью, когда увидела крест на холме. В детстве я ходила в храм. Мое имя при крещении – Моника.
Я не сделал этого на самом деле, но бессознательно чуть было не схватил женщину за подол платья. По ее глазам было ясно, что это не просто слова. В них весь свет погас, и последняя искорка вот-вот была на грани исчезновения.