Во время Второй мировой войны Япония и Германия были союзниками, однако японцы испытывали к нам большую неприязнь. Это потому, что мы не приветствовали идолопоклонство и выступали против их поклонения человеку, именуемому императором, словно он какое-то божество.
Керосин закончился, отапливать не получалось, а суровая зима не сбавляла обороты. Как-то было ну очень холодно, около тридцати градусов ниже нуля. От сильного ветра крышу монастыря едва не сносило, а сугробов за несколько дней навалило почти под метр. То было в воскресенье. За завтраком мы предположили, что в такой денек мессу придется служить без местных верующих, так как в похожее ненастье в Германии все, как правило, отсиживались по домам. А местным жителям до нас добираться час или два пешком. Однако по мере приближения мессы люди начали собираться. Притом, что не имели ни подходящей одежды, ни зимнего теплого белья. Люди приходили в храм вместе с детьми, у которых алые щеки заледенели от мороза так, что, казалось, готовы были растрескаться. И месса проходила как обычно при полном зале, так что не было свободных мест. По ее окончании этим людям снова пришлось идти со своими детьми сквозь метель. Как же нам было горько от того, что монастырь не мог накормить их тарелкой горячего супа.
Кажется, я тогда подумал, что народ этой страны – народ Божий. Чосон, единственная страна на земле, которая благодаря просвещенной интеллигенции отправила посланников в Китай для изучения католицизма до того, как его стали распространять миссионеры. Чосон, страна, которая сама приглашала миссионеров, а не евангелизировалась насильно. Я слышал, что католические традиции верования в этой стране начались с простых верующих. Если честно, я и сам лично стал свидетелем величия этих самих обычных прихожан. Возможно, не будет преувеличением сказать, что представление о Боге, которое было у людей этой страны на протяжении поколений, – а у них уже было само это понятие: ведь, как известно, Бог, сущий на Небе, имел образ справедливости и милосердия, – во многом соответствовало понятию нашего христианского Бога. Если выразиться в духе Оскара Уайльда, то христиане уже существовали до Христа».
«Те трудные времена остались позади, Чосон получил свободу от японской оккупации. Однако это было лишь началом новых испытаний. Советские войска вошли на территорию Вонсана, и район Йонгиль, где мы построили храм, попал в руки Китайской компартии. Злоключения начались со свидетельства студента духовной семинарии из Хунчхуна. Перепуганный до смерти семинарист шел до нас пешим ходом несколько дней и ночей, а по прибытии умолял отправить его в Южную Корею. По его словам, после того как советские войска заняли храм и побывали в покое настоятеля, последний лежал на полу с опухшим лицом, вероятно, от жестокой пощечины. У него отняли наручные часы, а через несколько дней ночью советские солдаты нагрянули вновь. Они забрали настоятеля, затолкав его в грузовик, – и больше его не видели.
Мы выделили человека для сопровождения объятого ужасом семинариста на юг от 38-й параллели. В ту пору переход этой линии еще был более-менее возможен. Студент был родом из Сеула, и, если бы это вскрылось, ему бы явно не поздоровилось. Прошло уже достаточно много времени с тех пор, как у нас прервалась связь с Германией и прекратилась помощь от нее. Тогда мы могли слышать новости о мире из нашего монастыря в Ньютоне, США, а не из Германии, с которой почтовая связь была прервана из-за поражения в войне. Хотя я ненавидел нацистов, меня также огорчали нищета и разделение побежденной Германии.
До нас также доходили слухи о наших собратьях в Китае, которых в свое время мы отправили с миссией. Ситуация там была иной, чем в Советском Союзе. Каждый день дети, похожие на малолетних солдат, буквально охотились на бывших прихожан: окружая и загоняя их в угол, избивали. Священников, монахинь и монахов каждый божий день вызывали в Народный трибунал и заставляли признаваться в своих преступлениях – обмане и преследовании народа, после чего они получали по пощечине от каждого жителя деревни в качестве наказания. Также они должны были носить на одежде надпись: «Я занимался пропагандой Иисуса, фальшивого демона, который обманывает людей». Услышав эту новость, мы все заплакали. Нам вспомнилось время, когда Иисус был распят в терновом венце и с надписью «Иисус, Царь Иудейский».
Но надежда еще оставалась. Республика Северная Корея хотя бы декларировала свободу вероисповедания, к тому же, несмотря на бесцеремонность советских офицеров, пришедших в Токвонский монастырь, обитель избежала большого разорения благодаря нескольким верующим среди военных. Однако мы были лишены коров, молока, вина для мессы и остального, мало того – нам приходилось снабжать их хлебом, маслом и всем иным по требованию. Тогда у меня появился молодой друг, монах. Его звали Иоганн».
Брат Томас посмотрел на меня. Монах Иоганн Людвиг. Я уловил в глазах брата Томаса попытку нащупать во мне образ моего тезки монаха Иоаганна. Но ничего не мог сказать. Поступив в монастырь, я слышал об истории нашего монастыря, а также о современной истории Кореи. И, конечно же, я знал, что десятки людей пожертвовали своей жизнью и прошли через ужасные мучения. Знать-то знал, но не ведал, что одним из них был и молодой юноша из Германии, любивший посмеяться, выпить пива и потанцевать. И стоило его вписать в их ряды, как история приобрела совершенно другой смысл. Напоминавший чучело документ стал оживать, воплощаясь в реальности.
– Молодой отец Иоганн, похоже, поддерживал тесную связь с рабочими в Вонсане еще до того, как Япония потерпела поражение. Вонсан, Хоннам и другие города уже были промышленно развиты Японией, став своего рода модернизированными городами. Отец Иоганн время от времени заходил ко мне в келью и, угощаясь моим любимым пивом, рассказывал: «Рабочие проиграли эту всеобщую забастовку. Большое поражение. Я тут спрятал несколько человек, но скоро надо будет переправить их в Хунчхун. Аббату я не сообщил, но тебе говорю, потому как мне, возможно, понадобится твоя помощь, на случай если будут интересоваться, где я был или с кем встречался.
В последнее время в Вонсане и провинции Хамгён-Намдо когда-то процветавшее протестантство уже теряет свое влияние. Потому что они слишком уж перекошены в сторону власть имущих и богатых. Воспользовавшись этой брешью, коммунизм штурмует и разворачивается во всю мощь. Если честно, не будет преувеличением сказать, что Коммунистическая партия является единственной силой, которая на деле противостоит японскому колониальному правлению в Чосоне, они очень верно оценивают ситуацию и хорошо знают нужды притесняемых людей.
Некоторые наши верующие вступили в Коммунистическую партию. Я хотел сказать, что Маркс и христианство – это вода и огонь, но не смог. Реальность уже выходит за пределы этой формулы. По иронии судьбы, теперь у христианства и Коммунистической партии нет другого выбора, кроме как объединиться в борьбе с империалистическими фашистами. Даже внутри Германии единственной организацией, борющейся с нацистами, является Коммунистическая партия. Кто знает, к добру ли, даже и не знаю, что лучше. После этой войны наши пути с Коммунистической партией разойдутся, и мы будем воевать по разные стороны фронта. И меня это очень беспокоит. Ведь материализм в корне расходится с христианством».
«День, который он пророчествовал, настал. Как я могу забыть его? 9 мая 1949 года всех нас разбудил громкий звон монастырских колоколов. Выбежав в коридор, мы увидели, как аббата тащат солдаты в форме Народной Армии. С другой стороны вывели приора и его помощника. Обвинения включали в себя незаконное производство вина, печать антиправительственных листовок и тайную связь с Ватиканом с целью антиправительственной деятельности. Все эти нападки позже оказались ложными, но тогда с этим никто не считался. Их забрали. Казалось, они знали, что уходят туда, откуда уже никогда не вернутся.
На следующий день нас отвезли в пхеньянскую тюрьму, все имущество забрали. В поезде, где мы ехали, словно скот, повстречали монахинь из Вонсана. Их тоже силком увезли, обобрав до нитки. Даже вуали были сняты – невозможно словами описать, как они выглядели. Но все это были лишь цветочки. Душные дни становились все более изнуряющими. Ты же знаешь эту жаркую и влажную погоду в Корее?»
«Нас, восемнадцать человек, разместили в комнате размером четыре на два метра. Ты можешь себе представить, брат Йохан? Восемнадцать молодых людей неподвижно сидели в комнате шириной четыре метра. Тюремщик смотрел на нас в маленький глазок и поливал ругательствами при малейших признаках общения. Ах, зачем я выучил корейский? Чтобы выслушивать матерные слова и оскорбления…
Ночью по приказу охранника мы должны были ложиться спать. Из-за того что приходилось укладываться валетом, пятки соседа были перед моим носом, и мои ноги, конечно же, также соседствовали с лицом рядом лежащего. Постельные клопы, блохи и вши свирепствовали вовсю, но невозможно было даже пошевелиться, чтобы почесаться. В углу камеры был небольшой слив – там мы все справляли нужду, а на ночь закрывали его и спали прямо поверх этого туалета.
Из-за невыносимого зловония голова раскалывалась от боли, трехразовая кормежка же представляла собой баланду из смеси круп с соленой водой, напоминающей помои. Сначала мы не могли это есть. У всех начался сильный понос. Но потом мы уже с нетерпением ждали, когда дадут хотя бы этот застывший слипшийся комок. Как же нам хотелось подышать свежим воздухом и напиться вдоволь воды! О, если бы мы только могли двигаться, пусть и на тяжелой работе… Изредка они обливали нас несколькими ковшами воды будто из одолжения. С воплями и криками мы вытягивали губы, пытаясь таким образом поймать хоть несколько капель, чтобы утолить жажду.
По Божьей воле мы были посланы сюда из немецкого монастыря. Все окончили среднюю школу, а то и получили высшее образование, а еще мы были людьми, которые старались жить по-доброму в мире. Построили школу для обучения детей и открыли типографию для печати книг. Но теперь, не зная точно, в чем заключается наше преступление, мы сидели в тесной непроветриваемой камере, не в силах выносить температуру тел друг друга и все больше впадая в отчаяние. И вот когда я вылавливал руками из соленой жижи с плавающими в ней грязными лохмотьями пекинской капусты комок крупы и усердно нажевывал его; вставал, при этом наступая на более слабых собратьев, подставляя, то